Алексей Артов - Подвиги Слабачка Страница 22

На башне не висевшие или и рядом с ней не стоявшие, открыто или втайне восхищались её покорявшими и, особенно, её покорившими.

Но и те, кто побывал на башне, и те, кто так и не отважился на неё хотя бы запрыгнуть, содрогались внутренне от восхищения, думая о могуществе, скрытом в маленьком тельце того, кто эту башню построил – о могуществе Слабачка!

Вечером, после схождения всех, всем казалось, что никто уже и не подумает покорять башню. Одни уже побывали на ней. Другие не хотели. Третьи боялись её.

Но на следующее утро проснувшиеся не первыми увидели, что башню покоряют уже из первых проснувшихся.

Башню покоряли и те, кто вчера на ней побывал, и те, кто не хотел вчера её покорять, и те, кто сегодня её уже не боялся.

Те, кто покорял её вчера, но не покорил, и те, кто не хотел покорять её вчера, все хотели покорить её сегодня.

Но, как и вчера, покорить башню по силам было немногим.

Но многие, кто по ней полез, поняли, что не хотят с неё сходить. Поняли, что хотят на ней жить. Таким приглянулись уже места, где жить. Такие уже оставались в таких местах, и туда, где оставались они, они не пускали уже никого.

Им кричат: «Дайте пролезть». А они в ответ: «Придётся облезть».

Возникали толкания, борьба, драки и падения.

Стали появляться надписи: «Обходить», «Не входить», самых разных цветов.

Стали появляться флаги своего «эго-я», своих семей, колоний и даже строительных бригад.

Многие поняли, что хотят на ней о себе заявлять.

А были и такие, которым достаточно было написать: «Я здесь был!»

И вот те, которые завоевали место на башне, сами подниматься на башню выше не хотели, но решили не пускать на неё никого. И поэтому они, успевшие обустроиться на башне, поставили вокруг башни и на самой башне ох-ра-ну (!).

Те, кто только оторвался от земли и сам выше не пойдёт, не смогшим и не успевшим завоевать высоту, высоту завоёвывать не да-дут (!).

Так стало, и продолжилось тогда, когда вернулись первые и прогнали всех, кто на башне уже жил. Охрану их заменили на охрану свою. Флаги сняли. Краску стёрли. Пускать стали только тех, кого посчитают нужным. А потом посчитали, что пускать никого не нужно.

На башне появились прожектора. Башня стала походить на ёлку из световых лучей.

Теперь можно было видеть каждого в то время, когда каждый не мог раньше быть видим.

4. Спасение и везения. Кто для кого и для чего

Избрание из гнилушек. Вызволение

Уже вторую ночь, когда все спали и его никто не мог увидеть, Слабачок прогуливался по лесным тропинкам в компании всего растущего в лесных чащах и звёзд на небе.

Но бродить спокойно, после того, что он совершил, он не мог. Он хватался за головку, подпрыгивал, скакал, кружился вокруг себя, бежал, топтался на месте, кувыркался и говорил, говорил, говорил с… с самим собой.

Его кто-то мучил, щипля и кусая изнутри вопросами: «Ты уверен, что это ты, такой кроха, построил такую гигантскую башню?»; «Разве мог такую громаду построить такой никакой?»; «У тебя не хватает даже взгляда, чтобы достать до её высоты, а сил хватило?»; «Как ты смог даже подумать, что это ты смог?»

Но другой голос отвечал: «Но ведь это я, я?!» А в ответ снова: «Ха-ха-ха! Кто тебе это сказал?!» – «Я… сам!» – «Он сам! Ха-ха-ха!» – «И все видели, все говорят?!» – «Ха-ха-ха! Он ещё и напридумывал, и всех при всех!»

Его очень радовало, что он смог совершить такой подвиг труда и спорта, но сил его ума не хватало объяснить самому себе: почему и как.

И вот, продолжая так болеть собственным успехом, он так забегался, заскакался, закувыркался, что оказался где-то очень далеко-далеко среди лесов, холмов и оврагов. Вдруг он услышал, что кто-то, кажется, где-то стонет. Остановившись и прислушавшись, и ничего не услышав, он подумал, что ему показалось. Но, снова сделав несколько кувырочков и несколько прыжочков, он уже явней услышал стоны, а потом и тонкое попискивание: «Помогите!».

«Кто-то в Беде!» – подумал муравьишка. – «А раз кто-то в этой беде, а я оказался с этой Бедой рядом, то я должен, – размышлял Слабачок, – того, кто в этой Беде, из этой Беды и вы-та-щить… И… неме-дленно!» Он быстро-быстро стал оглядываться по сторонам, одновременно вращая головой, глазами и антеннами-усиками в поисках того, кто в этой беде.

«По-мо-ги-те!» – теперь уже очень отчетливо послышался жалобный голосок.

Муравьишка сделал несколько десятков шажочков, приближаясь к тому месту, откуда еле слышались стоны. И тут он увидел деревяшек-гнилушек-палок-погонялок. Они со страшными глазами, рожицы искривляя и руками махая, скакали-плясали, кричали, гоготали, на кого-то обзывались, над этим кем-то надсмехались, этому кому-то угрожали, этого кого-то пинали, по этому кому-то стучали.

«А-а!!! А-а!!!» – снова раздались стоны. И тогда муравьишка понял, что тот или та, кто взывает криком от боли о помощи, находится как раз среди этих старых прогнивших деревяшек-забияшек! «О-о!» – слабачок чуть сам уже не закричал от боли за несчастного – «Как же трудно, – думал он, – тому, кого хочет раздавить-растоптать эта груда мусора! Ему, наверняка, трудно дышать, и он, наверняка, не может, даже, шевельнуться! Что же делать? – продолжал думать могучий кроха. – Ну, конечно, нужно раскидать этих гнилушек – нахалюшек в разные стороны, и как можно быстрее. Нужно вызволить из убивающей несвободы того, кого эта несвобода давит и душит. Нужно спасти жизнь, которую ещё можно спасти!»

И с этими, толкающими на спасение, мыслями муравьишка бросился на кучу деревяшек, как на целое войско жуков-захватчиков.

– Ой, кто это?! – увидя Слабачка, спросила палка-гнилушка Подлюшка, и в тот же миг им схваченная и брошенная, закричала: «О-о-о-ой! Помогите-подхватите!» А как упала, так и рассыпалась.

Слабачок хватал одно гнилое полено за другим и, размахиваясь, разбрасывал их в разные стороны. А те, крича-вопя, разлетались со скоростью испуганных мух и пропадали-распадались там, где заканчивался муравьиный горизонт.

Когда уже целая гора гнилушек-подлюшек была разбросана, Слабачок увидел, что почти у самой земли лежала маленькая-премаленькая и крохотная-прекрохотная муравьинка. Её обхватывали Цепи Боли, Кокон Зла и тёмные, и мохнатые, как у орангутанга, лапы Просто Беды.

Слабачка охватили Ужас и Сострадание. Схватив деревяшку побольше, покрепче и поострее, он стал бить ею по лапам Просто Беды. Он торопился вытащить муравьинку из этих лап, потому что боялся, чтобы Просто Беда не превратилась в Страшную Беду. И лапы Просто Беды сопротивлялись, отбивались, но постепенно отпустили свою жертву, а потом и вовсе уползли-ушли-исчезли.

Но на несчастной оставались ещё Кокон Зла и Цепи Боли. С каждой попыткой Слабачка распутать Кокон Зла или его разорвать, тот опутывал страдалицу ещё сильнее. Муравьинке уже трудно было даже пошевелиться. А цепи Боли? От них Слабачок тоже никак не мог её избавить. Как он ни пытался, но их никак не удавалось ни разбить, ни разорвать. А их и нельзя разбить или разорвать. Он не знал, что цепи боли опадают только сами, с появлением Здоровья. Но Желание Помочь само подсказало ему, что делать: он уложил муравьинку на обрывок сухого листочка с перинкой из сухих травинок, потом вытащил предмет своего спасения из свалки всего гнилого и донёс до чащи молодой травки.

– Где тебе больно?

– Везде.

– Ничего, отнесу тебя туда, где повелевают Забота и Покой, и Цепи Боли с Коконом Зла исчезнут так же, как и лапы Просто Беды.

Муравьинка ничего не ответила. Она просто не знала, что где-то могут повелевать Забота и Покой, и подумала, что её спаситель просто шутит, чтобы её успокоить.

– Переволновалась? Наплакалась на всю жизнь?! Хотя слёз у плача, как воды у ручья! Всегда найдутся и никогда не истратятся! Особенно у вас – у муравьинок, – утешал, как мог, Слабачок. – А как, вообще, крошечная муравьинка оказалась там, где никак не должна была быть? – задал он неожиданно вопрос.

– Поэтому я здесь и оказалась, что здесь не должна была быть.

– А! Тебе захотелось побывать там, где нужно не бывать, потому что бывать нельзя?!

– Я хотела узнать и посмотреть на то, что запрещено!

– Но это же помойка! Здесь же грязь, её много, и самой разной! Тебе что, хотелось познать всю эту грязь?

– Я не знала, что такое грязь и что здесь грязь.

– Теперь узнала?

– Угу.

– И что?

– Грязь – это самое плохое… – и Кукляшка заплакала.

– Не плачь. Теперь будешь знать.

Когда плач муравьинки прервался, Слабачок попытался отвлечь её от её слёз и спросил:

– А чтобы тебя позвать, тебе что кричат?

– Мне кричат: «Кукляшка!» – заулыбалась и замахала, как бы кому-то лапкой, как бы кто-то машет ей. – А что кричат тебе, чтобы достучаться до твоего уха? – спросила Кукляшка, обратив к Слабачку заплаканную мордочку.