Эмма Выгодская - Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота») Страница 23

На сцене — царедворцы, евнухи, пленные испанцы. Вот выходит Мадригал, шут. Буря аплодисментов встречает Мадригала. Он в камзоле идальго и в шароварах янычара, в белой чалме и со шпагой у пояса — смесь испанского с турецким, пленный христианин и дерзкий шут. Мадригал разговаривает с кади, турецким судьёй.

Кади требует, чтобы Мадригал стал мавром и женился на мавританке. Он грозит шуту казнью.

— Говори, на что ты решился, собака? — спрашивает кади. — Жениться или умереть?

— Не знаю, какая смерть лучше, — отвечает шут. — Жениться и сделаться мавром — это две смерти сразу. Но я не боюсь, мой добрый господин. На этот раз я не умру.

— Кто тебе сказал?

— Я слышал, как птицы между собой говорили.

— Птицы? Разве ты понимаешь разговор птиц?

— Конечно, мой господин. Если хотите, я могу вам рассказать, что они говорят о вашей справедливости.

Кади смущён. Мадригал ищет отсрочки. Он берётся за несколько лет выучить слона турецкому языку. Новая сцена. Кади спрашивает, как идут занятия.

— Прекрасно! — говорит Мадригал. — Я уже дал моему слону четыре урока.

— На каком языке?

— На бискайском.

— На бискайском? Мне этот язык кажется странным.

— Если так, господин, пускай мой слон сам выбирает из трёх языков, какие я знаю.

— Какие же ты знаешь?

— Бергамосской Италии, гасконской Галлии, жаргон слепых калек и язык древних греков… — бойко отвечает Мадригал.

Гром аплодисментов.

Шут кланяется.

Пёстрая толпа набилась в деревянный театр. Мадригал хорош!.. Цветы, грецкие орехи, апельсины летят на сцену.

— Браво, Сервантес, браво!..

Это вызывают автора. Автор стоит с края, у первого ряда.

— Браво, Сервантес! Комедия хороша!..

Автор кланяется. На него смотрят все. Это Сервантес, писатель-воин, отставной солдат. В правой руке у него листки рукописи, левая на чёрной повязке. Говорят, что он сам побывал в плену у проклятых турок… Говорят, он сочинял свою комедию, когда сидел в подземелье у паши!..

Шумная толпа теснится в театре. Громко хлопают на задних скамейках. Там сидят бойцы, мушкетёры, старые товарищи по походам.

— Браво, дон Мигель, браво! Молодчина, Сервантес!..

Сервантес кланяется и машет рукой. Грубая похвала воинов ему дороже всего.

Рядом с ним жена, молодая и робкая донья Каталина. Сервантес привёз её из Эскивиаса. Каталина первая слушала его стихи. Ей он читал свою «Галатею».

Да, Сервантес начал со стихов. Он собрал всё, что осталось из листков его «Филены», на три четверти утерянных в походах. Имя он изменил. Пастух Элисио с зелёных берегов Тахо полюбил прекрасную Галатею, рождённую на тех же берегах… Участник боя под Лепанто, пленник Гассан-Аги, воин, прошедший кровавую бойню португальского похода, Сервантес начинал с пасторали. Так начинали все. От поэта ждали пастушеской поэмы.

«Галатея» не удалась. «Стихи посредственны! — объявили критики. — У автора больше опыта в несчастьях, чем в стихах!.. Его цитаты из древних — сомнительны!..»

Первые стихи не принесли Сервантесу ни денег, ни славы. Второй части «Галатеи» он так и не написал.

Сервантес хотел писать о том, что видел: о морских боях, о походах, о лишениях и героизме, о грязи и зное тюрем, о пленниках и маврах. Он написал комедию о султанских пленниках «Знатная турчанка», и комедию поставили в театре.

Комедия шла под шумное одобрение публики. За «Турчанкой» пошла «Нуманция», потом «Алжирские нравы». Сервантес стал признанным автором комедий. Меньше чем за год он написал восемь пьес.

Так продолжалось недолго. «Чудо природы», великий Лопе де Вега, скоро овладел царством комедии. Никто не мог соперничать с Лопе де Вегой: каждые три дня у него была готова новая пьеса. В комедиях де Веги молодые кабальеро пели серенады под окнами красавиц, в темноте сшибались шпаги, декламировались звучные стихи. Зрители хотели смотреть Лопе де Вегу, только Лопе де Вегу. Ни для кого другого не оставалось места. Сервантес принёс новую комедию — её не приняли. Владелец театра больше не звал его к себе.

Так кончился литературный заработок. Сервантес взял первое казённое место, какое ему согласились дать, и поехал на юг Испании поставщиком провианта для королевского флота.

Семья Сервантеса поселилась в Севилье, а он сам объезжал окрестные городки и села, закупая зерновой хлеб и оливковое масло.

Сервантес плохо умел вести счета — он часто терял свои счётные книжки или заполнял их вместо цифр стихами. Несколько раз пришлось ему, сдавая отчёт, покрыть недостающие суммы из собственных средств. А платили ему за работу мало — двенадцать реалов в день.

Каталина пришла на помощь мужу. Она начала брать работу у богатых сеньоров. Каталина умела скроить щегольскую ропилью — куртку с откидными рукавами, епанчу с разрезами на алой подкладке, вышить золотом нарядную ливрею. Но и Каталине платили гроши.

В восемьдесят восьмом году флот короля Филиппа — Непобедимую Армаду — разгромили адмиралы Елизаветы английской, и Сервантес остался без места и без надежды на заработок.

Из Сан-Лукара, из Палоса, из всех портов Испании каждый день уходили суда, полные переселенцев. Испанцы, доведённые до отчаяния и нищеты, уезжали в Новый Свет. Америка — рай для авантюристов, спасение для бедняков, пристанище для потерявших надежду, — Южная Америка привлекала людей. В Новый Свет стремились все, кто ещё имел силы куда-либо стремиться.

Сервантес решил уехать в Америку. Он написал прошение его величеству королю Филиппу.

Окна королевского кабинета глядели на голые Гвадаррамские горы, но к этим окнам Филипп редко подходил. Он больше любил смотреть на внутреннее окно в своей спальне, которое открывало вид на алтарь его дворцовой церкви.

Король больше лежал, чем сидел, последние годы. Из колена у него постоянно сочился гной, вся голень была в незаживающих ранах. Черви шевелились в простынях короля, от постели исходило нестерпимое зловоние. Король лежал, перебирал чётки и смотрел в окно на золотой алтарь своей эскориальской церкви.

Вставал он теперь только для занятий со своим секретарём. Король-канцелярист, он шесть часов ежедневно посвящал подробному разбору писем и прошений. Жечь свои бумаги он начал позднее, уже перед самой смертью.

Сегодня секретарь де Сайас долго сидел в кабинете. Секретарь отобрал несколько менее важных бумаг, чтобы отложить их на завтра.

— Читайте всё, — сказал Филипп.

— Здесь прошение вашему величеству от отставного солдата Сервантеса, — сказал де Сайас, взяв верхнюю бумагу из отложенной стопки.

— Сервантес? — пожевал губами Филипп. — Не помню такого.

— Перечисляет свои заслуги, — просматривал прошение секретарь. — Служил у дона Хуана, у маркиза де ла Круса, у Фигероя… Пять лет провёл в алжирском плену.

— Чего он просит? — вяло спросил Филипп.

— Разрешения на выезд в Новый Свет и какого-нибудь места в Гватемале или в Перу.

— Уж не хочет ли этот неизвестный солдат, чтобы ваше величество назначили его губернатором какого-нибудь новооткрытого острова? — язвительно спросил герцог де Лерма, фаворит короля.

Слабая улыбка шевельнула бледные губы Филиппа.

— Отказать! — сказал Филипп.

Король не знал, что в эту минуту он оказывал своей стране огромную услугу. Не давая разрешения Сервантесу на отъезд в Америку, Филипп сохранял для Испании «Дон-Кихота».

— Отказать! — сказал Филипп. — Впрочем, нет, дайте мне бумагу.

И он собственной рукой начертал на прошении: «Поискать, в чём бы и здесь, на родине, оказать просителю милость».

И Сервантесу «оказали милость»: его назначили сборщиком податей в южных провинциях.

Глава тридцатая

Герой Лепанто

В деревню Рохас приехал новый сборщик налогов, немолодой и тощий, с подвязанной левой рукой, на старом муле, таком же тощем, как он сам. Сборщик остановился у Педро Гутьерреса, на постоялом дворе. Сборщик назвал себя Мигелем Сервантесом, отставным солдатом.

Старому Педро не понравился гость. Этот Сервантес занимался тем, чем ни один сборщик налогов в мире не занимается. Он носил с собой книжку, и не с записями доходов, а со стихами. Он не просил хозяина получше накормить своего тощего мула, зато охотно выслушал двух бездельников, которые пришли к нему жаловаться на бедность, и сразу согласился дать им скидку с налога. А с него, с Гутьерреса, спросил полностью весь налог и без отсрочки!

Всю ночь Гутьеррес не уснул с досады. А сборщик, не спросив перины, улёгся на жёсткой койке и так проспал всю ночь, как солдат в походе.

А сейчас уселся в нижнем зале и рассказывает чудеса о своих подвигах в африканском походе. Все в доме побросали работу, у кухарки пережарилось жаркое, сама старая Констанса Гутьеррес слушает и плачет, закрыв лицо передником.