Зоя Воскресенская - Сердце матери Страница 29

Они шагали следом за извозчиком, санки доверху были нагружены книгами.

- Я хорошо поработал, - с удовольствием потер руки Владимир Ильич. Когда в камере делали обыск, у жандармов не хватало терпения перебирать все книги.

Извозчик повернул со Шпалерной на Литейный проспект, прямая широкая стрелка которого терялась в затуманенной вьюжной дали.

- Какой простор! - воскликнул Владимир Ильич. - Мне кажется, что Литейный стал за это время в десять раз шире и длиннее. И как оглушительно шумно, и какая веселая метелица!

- Все было бы отлично, если бы впереди не было Сибири! - заметила с грустью мать.

- Впереди жизнь, свобода, впереди уйма дел, мамочка, и так много прекрасного впереди! - горячо откликнулся Владимир Ильич.

Извозчик въехал во двор дома на Сергиевской улице. Владимир Ильич отметил: двор проходной и из него выход на три улицы. Отлично. Все учтено, квартира выбрана по всем правилам конспирации.

Анна Ильинична, закутавшись в пуховой платок, сбежала с крыльца. Перетащили тюки. Владимир Ильич старательно отряхнул с них снег, сложил их в углу комнаты.

- А теперь - здравствуйте! - сказал он весело.

И вот уже гремит на кухне рукомойник. Владимир Ильич кидает пригоршни воды в лицо, мать стоит рядом с полотенцем, сестра держит свежую рубашку, а потом все трое ходят друг за другом по комнатам.

- Прелестно, замечательно! - говорит Владимир Ильич.

- Тебе нравится наша квартира? - удивляется Анна Ильинична.

- Мне нравятся окна без решеток, мне нравятся эти чудо-двери, которые распахиваются, едва к ним притронешься, двери без железных засовов и глазков. Глазки в дверях - это мерзость. Мне все нравится, что распахивается в жизнь, в мир - большой, просторный, незарешеченный.

Наконец мать уговорила сесть за стол.

- Все чудо, великолепное чудо! - восхищался Владимир Ильич. - Рядом мамочка, Анюта, вот бы сюда Маняшу, Митю и Марка. И можно говорить простым человеческим языком, не опасаясь надзирателей. Вилка, нож - это чудо цивилизации, белая фарфоровая чашка - тоже чудо.

Разговор вперебой, обо всем, и все трое обходят главный вопрос: когда отправляться в ссылку.

- Четыреста тридцать три дня ты просидел в одиночке, - говорит мать.

- Ты считаешь, много? По-моему, маловато, - отвечает Владимир Ильич почти всерьез. - Не успел закончить работу над книгой о рынках. Сначала ужасно раздражал глазок, а потом я приноровился не смотреть на него, а только слышать, как надзиратель отодвигает задвижку, и он, наверно, страшно удивлялся, что я все время жую, а я жевал хлебные чернильницы... Кстати, Анюта, вам хорошо удалось разобрать объяснение программы партии?

- Отдельные страницы слабо проявились, надо, чтобы ты проверил.

- Это у меня молоко скисло. Ужасно досадовал.

- Как ты вырос, Володя! - с невольным уважением сказала Анна Ильинична.

- Это просто у меня лысина увеличилась, - отшутился Владимир Ильич.

- Нет, я о программе и объяснении к ней. Замечательный документ!

Переписывая с Надей проявленные горячим утюгом строчки объяснения программы партии, Анна Ильинична по-иному увидела брата. Это был уже не тот юноша в Кокушкине, который со страстью накинулся на марксистскую литературу, и не тот, который, работая в Самаре, в нелегальных кружках, разбирался сам и помогал другим разобраться в русском народничестве и овладеть марксизмом. Перед ней предстал убежденный марксист, руководитель, видевший далеко вперед.

- Я представляю, как полиция с ног сбилась: руководство "Союза борьбы" арестовано, а листовки от его имени издаются, рабочие обучаются, как вести борьбу, организовывать стачки.

- Вот-вот, это и нужно было показать - что организация существует, действует. И знаешь, Анюта, кого мы должны благодарить за все это? Мамочку!

Мария Александровна не на шутку рассердилась:

- Ну что ты говоришь, Володя, при чем тут я?

- А молоко?

- Да, но молоко тебе носили и Анюта, и Маня, и Надежда Константиновна.

- Мамочка, а ты не помнишь, что секрету молочных чернил обучила нас ты?

- Но это была простая детская игра, - пожала плечами мать.

- Весьма полезная игра, - серьезно сказал сын.

...Когда Владимира Ильича втолкнули в одиночную камеру и за ним загремел засов, мысль стала напряженно работать над тем, как наладить связь с волей, чтобы рабочие знали, что "Союз борьбы" живет и действует. Надо было заполнить время напряженной работой, сделать все, что было задумано на воле: разработать программу революционной социал-демократической партии, написать давно задуманную книгу о развитии капитализма в России, чтобы завершить идейный разгром народничества. Надо, наконец, переписываться с товарищами, оставшимися на воле. Но как это сделать? Эзоповским языком листовку не напишешь. Надежные шифры разработать не успели. Владимир Ильич шагал по камере и мучительно думал. Думал о товарищах, думал о родных и, как бы разматывая клубок жизни, незаметно переселился в детство и вдруг вспомнил "волшебную лампу Аладдина" на ломберном столе, и мамины руки над зеленым абажуром, и коричневые строки: "У лукоморья дуб зеленый..." Его охватило счастливое волнение. Молоко! Да, это было настоящее открытие. Написал домашним, чтобы принесли сырое молоко и мягкий черный хлеб. И мама, та самая мама, которая научила этому волшебному письму, вдруг запротивилась: "Сырое молоко и черный хлеб. Ни за что. Опять обострится гастрит". Списался с Надеждой Константиновной, чтобы она взяла у его матери "волшебную лампу Аладдина". И Надежда Константиновна, умевшая, как никто, понимать Владимира Ильича, попросила Марию Александровну вспомнить все, что связано с "лампой Аладдина". Мать вспомнила. Теперь секретом расшифровки тайнописи овладели товарищи на воле. Завязалась переписка и внутри тюрьмы. Больше ста писем написал Владимир Ильич тайнописью; два печатных листа программы социал-демократической партии и объяснительной записки к ней. Основные положения и выводы новой книги были написаны молоком, и первомайская листовка, и брошюра о стачках.

Когда Надежда Константиновна была арестована и тоже очутилась в камере на Шпалерной, Владимир Ильич написал ей тайнописью самое сокровенное. И все это молоком. И всему этому научила мама.

- Да здравствует молоко! - поднял Владимир Ильич стакан и залпом осушил его.

Мать наконец решилась спросить о главном:

- А когда тебе ехать в ссылку, Володя?

Владимир Ильич вздохнул:

- Сегодня вечером.

- Но это невозможно! - воскликнули Мария Александровна и Анна Ильинична.

- Да, я тоже считаю, что это невозможно. Мне позарез надо встретиться с товарищами, разработать план действий, выяснить, как жили и работали без нас молодые, что-то похоже, что они решили идти по легкой дорожке, хотят свернуть движение на экономическую борьбу. Надо вырвать разрешение пробыть в Питере три дня, за три дня я все успею.

- Ну что же, - сказала мать, - для этого не нужно волшебной лампы Аладдина. Я напишу прошение и сейчас же поеду в департамент полиции. Уверена, что мне не откажут. Аня, достань визитное платье. Володя, дай чернила, только не молочные.

Мария Александровна раздвинула тарелки на столе и, обмакнув перо в чернильницу, лукаво взглянула на сына:

- Не диктуйте и не мешайте, я знаю, что надо писать.

Директору департамента полиции, - вывела она тонким

почерком. - Сын мой Владимир Ульянов, приговоренный к

ссылке, выпущен только сейчас из заключения и явился ко

мне с известием, что его обязали выехать из Петербурга

сегодня же вечером. Но вследствие того, что мне

невозможно собрать его в несколько часов (меня не

предупредили о дне высылки его), у него нет даже теплого

белья на дорогу...

Сын и дочь стояли за спиной матери и следили за бегающим пером. Анна Ильинична, прочитав последнюю строку, рассмеялась:

- Ты посмотри, Володя, сколько мама припасла тебе белья, и папину шубу, и валенки.

- Полиции это знать не обязательно, - резонно возразила Мария Александровна и продолжала писать:

...и деньги, необходимые нам на дальнюю дорогу, я

могу получить только завтра в банке...

- Мамочка, - прервал ее Владимир Ильич, - почему ты пишешь "нам", надо писать "ему".

- Погоди, я потом объясню.

...к тому же мне необходимо быть с ним завтра у

врача, я имею честь покорнейше просить Ваше

превосходительство разрешить сыну остаться в Петербурге

до вечера 17-го. Я умоляю Ваше превосходительство не

отказать мне в этой просьбе.

Мария Ульянова.

Мария Александровна осторожно приложила розовый лист промокательной бумаги и аккуратно провела по нему ладонью.

- В добрый час! - сказала она. - А теперь я объясню, почему я написала, что деньги нужны на дорогу "нам". Я еду с тобой в Сибирь и уже получила разрешение.

Владимир Ильич протестующе поднял руку.

- Да, Володюшка, это дело решенное. И поедем мы не по этапу. Говорят, это мучительная процедура - тащиться от одной пересыльной тюрьмы до другой, поедем за свой счет. В департаменте полиции приняли во внимание, что я стара, чтобы таскаться по этапам, и мы едем вместе.