Зоя Воскресенская - Сердце матери Страница 30

Владимир Ильич смотрел на мать с чувством обожания и какой-то неосознанной вины.

- Мамочка, - сказал он решительно, - ты не можешь ехать со мной в ссылку, ты нужна здесь, а я должен следовать по этапу вместе с товарищами, я не имею права на привилегированное положение.

- Это дело решенное, - повторила мать тоном, каким говорила в детстве и который означал, что никакие разговоры по этому вопросу недопустимы. - Ты не можешь быть там один.

- А я и не буду один! Я надеюсь быть там с Надеждой Константиновной. Думаю, что ее дело тоже скоро закончится и она приедет ко мне как невеста... как жена, - произнес он тихо и нежно.

Мать почувствовала, что ее оставляют силы, что-то больно задело за сердце. Ведь она ждала и радовалась мысли, что у Володи будет жена, семья, догадывалась о любви сына к Надюше, и все же... Радость за счастье сына и горечь его потери, потери для себя. Извечная трагедия матери. Как сложно устроено материнское сердце... Но, как всегда, Мария Александровна сумела укрыть где-то в недоступном уголке души эгоистическое чувство, взглянув в глаза сыну, сказала:

- Твое счастье, Володя, - это мое счастье.

Владимир Ильич острым взглядом подметил душевное смятение матери и, когда она спросила его, может ли он выполнить ее просьбу и ехать не по этапу, понял, что это нужно ей, нужно для ее душевного покоя, что он не может огорчить ее, и твердо ответил:

- Хорошо, я поеду за свой счет.

Мать с благодарностью провела рукой по щеке сына, тоже поняла, что он поступился своими принципами ради нее.

- Надюша - прелестная девушка, умница и товарищ отличный, - ликовала Анна Ильинична. - Маняша будет в восторге, она всегда предсказывала, что вы поженитесь.

- Да, да, Надюша будет отличной подругой, лучшей жены и желать нельзя, - искренне сказала Мария Александровна и, спохватившись, заторопилась - присутственные часы в департаменте подходили к концу.

Владимир Ильич вызвался проводить ее.

К департаменту подъехали за несколько минут до конца приема.

Мария Александровна легко взбежала на второй этаж и подала дежурному офицеру визитную карточку.

- "Вдова действительного статского советника Мария Ульянова", прочитал офицер и, откозыряв, проскользнул за дубовую дверь. - Пожалуйста, не задерживайте его превосходительство, - предупредил офицер, распахнув дверь в кабинет.

- Ваше превосходительство, - обратилась Мария Александровна к генералу, - только очень спешное дело заставило меня еще раз беспокоить вас. Вы были столь любезны и разрешили мне следовать в ссылку за моим сыном Владимиром Ульяновым. Но ему приказано выехать из Петербурга сегодня, и для меня это было полной неожиданностью, я не собралась и не купила в дорогу самое неообходимое. - Она протянула прошение.

Сановник взял двумя пальцами бумагу, пробежал ее глазами и вздохнул, раздумывая.

- Ваше превосходительство, только три дня! - умоляюще воскликнула Мария Александровна.

- Хорошо, хорошо, - с раздражением ответил генерал и, передав стоявшему рядом адъютанту прошение, продиктовал: - "Ввиду отъезда с матерью, разрешить. Упомянуть об этом в бумаге градоначальнику".

Подписывая резолюцию, генерал ворчливо заметил:

- Напрасно, напрасно в ваши годы вы отправляетесь в Сибирь. Не советовал бы. Пусть сын сам несет наказание за содеянное, не стоит баловать.

- Сердечно благодарю, ваше превосходительство, - ответила Мария Александровна, думая о своем.

Владимир Ильич, едва взглянув на мать, по ее сияющим глазам понял, что разрешение получено. Три дня в Питере. Это победа, можно многое успеть, протянуть ниточки связей в далекую Сибирь, успеть поспорить, отстоять принципы, посмотреть на молодых, которым суждено продолжать их общее дело здесь, в Питере.

Владимир Ильич бережно усадил мать в санки, пристегнул полость.

- Сегодняшний вечер мы проведем вместе? - спросила мать.

- Мамочка, - шепнул Владимир Ильич, - мне необходимо сегодня же повидаться с товарищами, и мне удобнее сойти по дороге. Если филеры и следят за мной, то дежурят возле дома, а не ждут меня здесь, у полицейского департамента.

Мария Александровна подавила вздох:

- Делай как лучше, тебе виднее. Только очень прошу, не задерживайся слишком поздно. Мы с Аней будем тебя ждать. Ты ведь и пообедать как следует не успел.

Снежная пыль мела в лицо, санки переваливались по ухабам, темнело, один за другим зажигались газовые фонари, и вокруг них роились тучи белых комаров-снежинок, загорались фонари у подъездов домов, в их свете искрились инеем гранитные цоколи. Невский выглядел торжественно и празднично в сияющем фейерверке снегов.

Поворачивая на Садовую, извозчик чуть придержал лошадей. Владимир Ильич прижал к губам руку матери, откинул полость и соскочил с подножки. Мария Александровна следила, как ее сын, подняв воротник пальто, словно растворился в косматой метелице...

500 РУБЛЕЙ

- Вы являетесь членом преступного сообщества, возмущаете умы рабочих. У вас, неимущего студента, обнаружено пятьсот рублей, - перечисляет следователь "преступления" студента Московского университета Дмитрия Ильича Ульянова.

Дмитрий Ильич молчит.

- Сознайтесь, на какие преступные цели и от кого вы получили эти деньги? - продолжает допытывать следователь.

Дмитрий Ильич молчит.

Да, он действительно состоит в тайном студенческом марксистском кружке, ведет занятия с рабочими на заводе Гужона, разъясняет им, кто повинен в их тяжкой доле, организует их на борьбу за свои права, за свободу. Даже состав членов кружка лежит перед следователем, записанный в студенческой тетради Дмитрия Ильича. Но фамилии записаны невидимыми чернилами между строчек лекции по анатомии. А пятьсот рублей студенты и рабочие собрали на организацию подпольной типографии. Утратить эти деньги нельзя. Типография должна действовать. А как их спасти, когда они уже в руках полиции?

- Кто вам дал эти деньги? - уже кричит следователь.

Дмитрий Ильич молчит и будет молчать до тех пор, пока не придумает выход из положения.

Взбешенный следователь велит увести заключенного в камеру. Не сегодня, так завтра он заставит заговорить этого студента, заставит сознаться.

"Надо написать письмо маме, - решает Дмитрий Ильич, - она выручит". Письмо будет тщательно просматриваться в тюремной канцелярии. Его надо зашифровать. Как же мама узнает, что письмо содержит шифр?

Подумав, Дмитрий Ильич садится за письмо. Пишет долго, много, пишет все, что приходит в голову. Следит только за тем, в каком слове сделать грамматическую ошибку. "Нелегко писать с ошибками! Просто невероятно трудно", - усмехается про себя Дмитрий Ильич.

Письмо послано.

Теперь он уверен, что мама выручит.

..."Что за странное письмо?" - перелистывает Мария Александровна исписанные листки. Две бессонные ночи провела она после ареста Мити - и вот это письмо. О чем только он не пишет: и о сердечных болезнях - это то, что они проходят сейчас на медицинском факультете, и воспоминания из детства, и о корове Красавке. Подробно излагает содержание книги Жюля Верна "Дети капитана Гранта". Огромное письмо, а о себе только в конце сообщает, что здоров и надеется скоро быть дома. Пишет словно не из тюрьмы, а с прогулки во время каникул. И так много ошибок, это непохоже на Митю, с огорчением думает Мария Александровна. Уж не заболел ли он? Что за нелепая фраза:

Ву

глу м ышь седит на мення глядит!

Бяда!

Мария Александровна подчеркивает ошибки, всматривается в слова и вдруг видит, что из ошибок составилось: "В углу мышь седит на мення глядит. Бяда!" "У меня..." Письмо, видно, не простое, а шифрованное.

Мария Александровна тщательно выписывает ошибки и читает подчеркнутые ею буквы. Получилось новое письмо:

"У меня отобрали пятьсот рублей. Три ассигнации по сто, четыре по пятьдесят. Предупреди Марка, что эти деньги он дал мне на обзаведение хозяйством. Пусть получит обратно".

Мария Александровна поспешно одевается и едет к Марку Тимофеевичу.

...На третий день следователь вырвал "признание" у арестованного. Дмитрий Ильич сообщил, что деньги его личные и что он получил их взаймы от мужа сестры Марка Тимофеевича Елизарова. "Признался", - сердце сжалось. А что, если мама не сумела раскрыть шифр или письмо задержали в тюремной канцелярии?

Следователь вызвал Елизарова.

- Какими средствами располагает Дмитрий Ульянов? - спросил он.

- Какие средства могут быть у студента? Никаких... - Марк Тимофеевич пожал плечами.

- Так-с, никаких, - обрадовался следователь. - Вот это нам и нужно было знать.

- Поэтому я и ссудил Дмитрию Ульянову пятьсот рублей на обзаведение хозяйством. Он студент четвертого курса. Я полагал, что он кончит университет, станет работать врачом и вернет мне деньги.

- Ульянов из университета исключен, - отрезал следователь.

- Значит, зря я ему давал, - вздохнул Елизаров. - Он, наверно, успел их истратить?