Зоя Воскресенская - Сердце матери Страница 31

- Ульянов из университета исключен, - отрезал следователь.

- Значит, зря я ему давал, - вздохнул Елизаров. - Он, наверно, успел их истратить?

- Нет, - ответил следователь, - деньги отобраны при обыске.

- Тогда прошу вернуть их мне.

- А не помните ли вы, сколько ассигнаций вы ему дали, какого достоинства?

- Три ассигнации по сто рублей и четыре по пятьдесят, - отвечает Марк Тимофеевич, вспомнив записку, переданную ему Марией Александровной.

- Совершенно верно, - вздыхает следователь. - За получением их обратитесь в тюремную кассу.

ЦВЕТЫ В КАМЕРЕ

Мария Ильинична, сцепив руки за спиной, ходит по камере, отсчитывает тысячу утренних шагов. В последнем письме мама просила не засиживаться за вязанием, спрашивала, сколько шагов в длину ее камера, и очень просила побольше маршировать.

- Восемьсот двадцать... восемьсот тридцать... - отсчитывает Мария Ильинична шаги десятками. Отсчитывает и знает, что мама недаром спрашивала, сколько шагов в камере.

Она тоже утром делает тысячу шагов по комнате, занимается гимнастикой, делает холодные обтирания, чтобы сохранить силы, которые так нужны ее детям. Милая мамочка! С какой готовностью она пошла бы в тюрьму вместо каждого из своих детей, так же, как добровольно решила идти в ссылку с ней, дочерью.

- Восемьсот девяносто... девятьсот... - считает Мария Ильинична и ходит, ходит, нахмурив темные брови, сцепив пальцы.

Кто придумал тюрьму? Кто-то очень жестокий, с черным, волчьим сердцем. Нет тяжелее доли для революционера, чем заключение в тюрьме. И заключают его в тюрьму за то, что он очень любит свободу и к этой свободе зовет людей.

Осенью Мария Ильинична должна была ехать в Брюссель, заканчивать университет. Каникулы проводила в Москве и, конечно, не могла сидеть сложа руки: включилась в работу Московской партийной организации, стала ходить в рабочие кружки и попалась в лапы полиции. Заграничный паспорт у нее отобрали. Двери университета захлопнулись. А в московской охранке в деле Марии Ульяновой появилась следующая запись:

Мария Ульянова несомненно поддерживает

революционные традиции своей семьи, все члены коей

отличаются крайне вредными направлениями. Так, брат ее

Александр казнен в 1887 году за участие в

террористическом заговоре; Владимир сослан в Сибирь за

государственное преступление, и Дмитрий недавно подчинен

гласному надзору полиции за пропаганду

социал-демократических идей, а сестра Анна, состоящая,

как и муж ее Марк Тимофеевич Елизаров, под гласным

надзором полиции, ведет постоянные сношения с

заграничными деятелями.

- Девятьсот сорок... девятьсот пятьдесят...

Приоткрывается форточка в двери, и надзирательница бросает в камеру письмо.

Мария Ильинична поднимает с пола узкий конверт.

- От мамочки! - кладет письмо на стол и продолжает ходить.

Надо обязательно вышагать эту тысячу. Мама спросит, и обмануть ее нельзя. "В последнее свидание я заметила сильную одутловатость на лице твоем", - писала Мария Александровна в предыдущем письме. Одутловатости быть не должно. И Мария Ильинична шагает.

- Тысяча! Наконец-то! - облегченно вздыхает она, берет письмо и торопится оторвать кромку конверта.

Листок почтовой бумаги обезображен коричневыми полосами с угла на угол, вдоль и поперек. Это следы ядовитой кислоты, которой выявляют тайнопись. Сквозь ржавые полосы еще ярче проглядывают строки письма - мамин изящный ровный почерк.

Мария Ильинична с жадностью читает письмо.

Нагулялись досыта, набрали по большому букету

полевых цветов. Хотелось мне очень отвезти свой тебе,

но, к сожалению, там не берут цветов...

Эти строчки сплошь залиты кислотой. Вот здесь-то, наверно, решил полицейский чиновник, за этими цветами, и скрывается тайный смысл. К чему иначе писать в тюрьму о цветах.

Будь здорова, моя дорогая, так желает очень твоя

мама.

М.Ульянова.

Мария Ильинична перечитала еще раз дорогие строки и задумчиво смотрит на столик в камере - грубо сколоченные три доски, почерневшие от времени. И в ее воображении на столе возникает большой желтый обливной кувшин, любимый кувшин мамы, и в нем цветы. Как красиво подобран букет... Так умеет только мама. Вот клейкая полевая гвоздика, которую в поле и не заметишь, сиреневые левкои, желтый львиный зев, и чудится: в раструбе цветка копошится пчела, вытягивая хоботком сладкий нектар, кукушкины слезки дрожат на тоненьких волосках, даже красные метелки щавеля украшают букет. И как много в нем васильков - любимых цветов Марии Ильиничны. И вот уже не букет перед нею, а освещенный солнцем луг с травой по колено, и в траве цветы, цветы, а над лугом опрокинут океан воздуха, и какой это воздух! Вкус и аромат особенно умеют ценить люди, посидевшие в тюрьме. Так пахнет свобода, так благоухает сама жизнь.

Мама понимает это.

Сестра Аня понимает. "Я по сравнению с тобой прямо миллиардерша какая-то относительно воздуха. Да нет, еще богаче", - писала ей недавно Аня.

В дверях камеры визжит ключ.

- На допрос! - сонным голосом говорит надзирательница.

Мария Ильинична щурит глаза - перед нею все еще поле и солнце, жужжат пчелы, теплый ветер касается щек...

- Назовите членов преступной социал-демократической организации, в которой вы состоите, - начинает допрос следователь.

- Не знаю, - коротко отвечает Мария Ильинична. - Не знаю, - повторяет она, и в глазах играют отсветы солнца.

Следователя от нее заслоняет мамин букет - васильки, львиный зев, гвоздика. Полицейского и революционерку разделяет огромное поле, освещенное солнцем, и трава по колено, и океан воздуха.

Ничего этого не видит следователь. Не понять его жандармской душе, что простые слова матери в письме к дочери, желание послать ей в камеру букет цветов и с ними воздух полей так же сильны, как сильна вера революционерки в правоту своего дела, вера в победное завершение борьбы ради того, чтобы все люди могли наслаждаться и воздухом, и цветами, и самой свободой.

Следователь бессилен перешагнуть это поле. Он пристально смотрит на Марию Ульянову и не видит следов уныния. Что-то очень важное сообщили ей сегодня в письме, думает он, что-то очень хитро зашифрованное, отчего она так уверенно держит себя на допросе и так безмятежен ее вид, словно она на прогулке, на воле, а не в тюрьме перед ним, следователем.

- Уведите, - приказывает он надзирательнице.

КОСТРЫ

Дождь лил не переставая третий день. Цветы на клумбах полегли, в лужах плавали мелкие зеленые яблоки, сбитые ветром. Примолкли птицы. Река вздулась от дождей и плескалась у самой изгороди.

Ненастье и тревога полонили маленький бревенчатый домик. А еще недавно стояли жаркие июньские дни и в доме было светло и празднично. Вся семья Ульяновых ждала дорогого гостя - Владимира Ильича.

Мария Александровна сняла этот желтый домик в живописном месте Подмосковья, на берегу реки Пахры. Три окна смотрят на дорогу. Позади дома небольшой фруктовый сад, у крыльца развесистые ивы. В углу сада беседка, и перед ней крокетная площадка.

"Все здесь напомнит Володе детство", - думала Мария Александровна. И комнату Владимиру Ильичу приготовили в мезонине. Она такая же крохотная, какой была его комната в Симбирске.

Для себя Мария Александровна облюбовала комнату, как и всегда, окном на дорогу, на переднем крае, чтобы видеть, когда дети возвращаются домой, и хоть на несколько минут сократить ожидание, и чтобы ночью первой услышать хруст гравия под тяжелыми полицейскими сапогами и суметь предупредить детей и первой встретить опасность.

Еще десять дней назад матери казалось, что все беды миновали, дети на свободе, Владимир Ильич вернулся из трехлетней сибирской ссылки. Полиция запретила жить Ленину в промышленных центрах, и он поселился в Пскове, чтобы быть ближе к революционному Питеру. Из старинного русского города стал протягивать во все концы России нити связей с рабочими кружками, с революционерами, готовил создание общерусской партийной газеты.

В начале июня обещал приехать погостить в Подольск. Но вот пришла тревожная весть: Владимир Ильич снова арестован в Петербурге, уже вторую неделю сидит в тюрьме. Мария Александровна не вынесла нового испытания слегла. Оттого пасмурно и неуютно стало в маленьком доме и так беспокойно у всех на сердце. Даже собака Фридка приуныла, лежит у ног Дмитрия Ильича, вздрагивает чутким ухом, посматривает умным глазом на хозяина, понимает, что не до нее теперь.

В комнате у Марии Александровны врач.

Анна Ильинична, Мария Ильинична и Дмитрий Ильич сидят в столовой, ждут, что скажет доктор, вполголоса обсуждают, как выручить брата из тюрьмы. Дмитрий Ильич перелистывает медицинский учебник - ищет способ помочь маме справиться с болезнью. Арест Владимира Ильича - огромная беда для всех, крушение планов по созданию революционной газеты. Но сестры и брат ничем помочь не могут: Мария Ильинична и Дмитрий Ильич сами недавно освободились из тюрьмы, Анна Ильинична и ее муж Марк Тимофеевич тоже находятся под наблюдением полиции...