Борис Житков - Без совести Страница 5

- Я, - говорит, - хват...- Посветил фонариком и показал мои проволоки. Вынул стальной кусок и вдруг говорит: - Доннерветтер!

И в это время плюхнул куоок бетонной каши - не к нам, а туда внутрь, в кладовую. Нам показалось, как из пушки ляпнуло. И мы все, как картошка, провалились в дырку, в подвал. К дверям - стерегут солдаты, с дураками какие шутки: приколет штыком - и край. Слушаем, во дворе как. Нет, все тихо пока, я к двери. Не дает старшой и шепчет: "Гайка у тебя отдалась? Последний пойдешь".

Ждем. Все в уши ушли. Вдруг голос сверху; "Фертиг! Комм!" Вот напугал немец проклятый. Опять все полезли наверх. Дыра в стене - только пролезть человеку. Полезли мой человечек и еще один. А немец сел на бумаги, чиркнул спичкой и закурил. Слышно было в дырку, как те скребутся в замках. Потом слышно стало - идут. Идут двое в сапогах. Это там, за дверью кладовой. Стукнули прикладом в пол. Говор глухой. Шаги пошли ближе к нашей двери. Я сунулся к дыре. Кто-то в темноте хвать меня за руку и прижал. Шаги стали у нашей двери, и слышно, как будто у нас в комнате, громко один говорит:

- Ну, видишь, печати целы. Пошли! - и зашагали назад.

Фу, чепуха, сменился часовой. Двое ушли назад - гулко топают в пустоте. Потом пошли из дыры пачки, пачки-все наконец. "Фертиг?"-спросил немец. Снова все в дыру под пол, но с нами уже было два мешка. Еле я досиделся, пока все и немца с бутылками переправили. От соседнего двора от ворот был ключик у них, чтo ко всем замкам. На улице все загомонили пьяными голосами, будто компания с пирушки, - и сейчас же подкатил автомобиль. Мой человечек хлопнул калиткой и крикнул, обернувшись:

- Не запирайте, дворник, я сейчас вернусь, до угла провожу.

Мильтон стоял у подъезда, глядел. А мы кучкой и не видать ему мешков, а немец на всю улицу:

- Мошно ешо випить! - и потряхивает этой четвертью.

Сели и понес сразу ходом. Автомобиль закрытый, мы четверо в кузове, а немец с шофером. Я только вздохнул во всю грудь, вдруг мой человечек цап меня за шиворот, раз меня под ноги, рожей в мешки, другие мне на затылок ногами, смотрю, ловят руки. А мой-то приговаривает :

- Вот тебе, гад, твоя доля, вот тебе, гадина, доля твоя десятая.

Ремешки у них крепкие - я уж готов и по рукам и по ногам, а они меня ногами притоптывают:

- Совесть твоя луженая, подъеферить думал, рвань, товарищей.

Я кричу, как могу;

- Сами видели, провода были.

А они:

- Ты филонить еще. Стой, мы тебя дотепаем.

Мне стало забивать дух. Я уж вижу, стало темней - выехали, значит, за город. Постучали шоферу, стали.

Один говорит;

- Пришьем его и положим на рельсы, и черт святой не узнает - разрезало человека и квит.

Они стали вытаскивать меня из мотора, гляжу, верно, насыпь, и семафор вдали.

Мой говорит:

- Провода, говоришь! Десять тысяч тебе, говоришь!

А другой:

- Стой! Десять тысяч ему проводов всыпать, а не сдохнет - пришьем.

Затолкнули меня назад и понесли дальше. Я уж по насыпи немного понял, где мы. Минуты через три стали. Развязали мне ноги: - Пошел с нами.

Вижу: темно, сосенки, дачки заколоченные. В одну дачку входят - свечки у них там готовы и выпивка. Мебелишка дачная кой-какая. Посадили меня в угол на пол:

- Сиди, грехи поминай!

Сами стали мешки развязывать, считать пачки. Тут бутылочку откупорили. Поделили очень мирно.

- Все, - говорят, - дернем за границу.

Немец обещает всех устроить. Говорил он по-русски едва-едва, но вполне точно объяснил, что у него дела международные-"интернациональ". Они уже шестую бутылку раскупоривали и хохотали, выносили шоферу. Вдруг мой человечек-то вспомнил:

- А этот гад у нас не убран. - И встал. Шатается слегка. И стал он объяснять немцу, какая забава сейчас будет. А немец замахал руками и говорит, что мокрого дела он не хочет и нет сейчас причины. Однако, тоже скотина хорошая, стал выдумывать как-то меня искалечить, но без признаков. И все смеялся и показывал на пальцах, как это делается. А пока что пили. Вдруг самый из них главный - тощая какая-то голова, как куриная косточка обглоданная, - говорит:

- Черт с ним, развяжи его, пусть выпьет, паразит, вот этот стакан.

Налил водки, харкнул туда: - Выпьешь - развяжем.

Тычет мне, ободрал губы стаканом, я выглотал. Развязали. Руки занемели, не шевелятся. Я подошел к столу, говорю:

- Товарищи, так нельзя...

Обглоданный сощурился и крикнул:

- Не филонь, паразит. Не думай, еще не кончено с тобой-то. - Потом вдруг улыбнулся: - Черт с тобой, пей! Что, сдрейфил? Ну, попугали, ладно. А за дело. Откупоривай за то бутылки.

В углу еще осталась пара бутылок какого-то портвейну. Я долго возился, все жаловался, что руки замлели. А надо сказать, что у меня всегда с собой порошочек, и от него ударяет человека в сон часа на три. Они все уж были здорово выпивши, их начало развозить,

Я все будто вытирал руки об куртку, носовой платок доставал, обматывал ножик со штопором. Словчился и всыпал, во вторую бутылку порошок - свету было мало и в углах было темно. Этот порошочек я носил на всякий случай, если надо было б захомутать какого, - я же все же вроде сотрудника угрозыска. Порошок вполне безвредный, и в пиве он работает на все сто процентов. Они выпили мигом обе бутылки - я холуем служил и разливал с полной покорностью. На часах было ровно два. Они выпили и все колобродят, даже как будто больше в них бузы завелось, один немец спокойно хихикает в усы. Шофер оставался "на цинке" - стерег дачу. Обглоданный кричит мне:

- Скидай сапоги, беги бегом по снегу, погляди, шофер не заснул ли. И живо, раз-два. Сапоги здесь оставь.

Я выбежал на крыльцо. Мороз. Скрипнул крылечком, шофер зашевелился в машине, оглядывается. Я спросил тихо:

- Не спишь?

- Не, - отвечает. - Скоро там? Вынеси чего, зазяб.

- Кончили, - говорю, - все вино.

Он выругался и сказал, чтоб поторопились и чтоб тише, а то на улице слыхать. Я еще постоял, сколько мог, вхожу - есть! Куняют все носами, один немец еще коекак. Но уж рассолодел вовсе. Я подождал в сенцах, гляжу - и он готов. Я стоял как столб. Потом тихонько вошел, сгрябал сапоги, надел их на полу. Посидел еще так для верности минут пяток, а потом смело взялся за ихние кузовки с паями, пособирал все. А потом взял эту свечку несчастную, вышел в сени,-настругал от лесенки моей финкой стружки, строгал я хоть и со всей силы, но минут как бы не десять, и все поглядывал, спят ли те. Щепку эту всю я приспособил под лестницей, накапал на эту кучку стеарином, подпалил и положил сверху свечку. Вышел я и тихонько сполз с крыльца на снег. Шофер, видно, задремал, как в доме стало тихо. Я подошел с мешком легко, чтобы не скрипеть снегом, и говорю ему:

- Сейчас... - он чуть не прыгнул спросонья. - Сейчас, расходимся по одному. Отвези меня немного до Московского шоссе и вертайся мигом.

Он мне:

- Хлюст велел?

- Хлюст, - говорю, - ну а кто же? А я от себя пакет дам на чай и кофий.

Он тогда:

- Пусть сам Хлюст выйдет скажет, чтоб потом разговору не было.

- Ну, черт с тобой: я пешки хряю.

И я пошел. И скоро я дошел до дороги, уж фонари стали видны какие-то. Я оглянулся и увидел - дышит заревцо небольшое вдали за мной - и сейчас же услыхал-шумит машина без фонарей. Я прижался к забору - мотор полным ходом пролетел мимо как оглашенный. Когда я уж подходил к глухим загородным домам, видно было, как сзади распылалось - что надо. Было три часа ночи. С мешком ночью в городе - это верное дело влипнуть, до первого мильтона. Надо было этот мешок и устроить скорей, и еще сделать одно непременное дело. И я стал сворачивать к насыпи. Здесь платформочка, вокзальчик, и в 3.20 приблизительно должен быть поезд - этот поезд в обход города прибывает на товарную станцию. Утренних базарных мужиков и бабья с корзинками - стадо целое. Вышло по-моему: никто на вокзальчике на мой куль и не оглянулся. Взял билет, вперся в вагон с руганью и боем. Через 15 минут - на Товарной, сдаю мешок на хранение. Квитанцию заправил в кепку за подкладку в козырек, нашел извозчика: гони. За четыре квартала от банка я слез, рассчитался. Нафальшивую мимо кнопки звонил в чужие ворота, пока извозчик не отъехал. Потом пошел, дошел до банка, перешел улицу. Спит мильтон на ступеньке, в шубе и меж колен торчит винтовка. Это у главного подъезда. У малых дверей, где моя кнопка, за углом - никого. На улице пусто. На всякий случай для виду иду пьяной заплетухой через улицу, однако не шумя. Подождал, прислонясь к дому, протерся чуть вперед по стене и тут нащупал мою кнопку, тихонько ковырнул ее на место. И тут - черт его как понес - сорвался во дворе колокол, забил на всю улицу как бешеный. Я по стенке быстро прошел шагов двадцать и только тогда услышал свист, сквозь этот звон и треск. Я знал, что от этого перепугу им раньше полминуты в себя не прийти и они будут метаться. Оказалось еще хуже; мильтон бросил свой тулуп, отбежал на другую сторону и стал орать:

- Караул!

Но я уж зашел за угол и все пьяной походочкой плел дальше - видел я, как с поста сорвался еще мильтон и рысью пустился к банку. Я свернул еще в улицу и тут уж увидал, что я, как говорится, винта нарезал вполне. В половине пятого я уж приплелся домой и валял перед дворником в доску пьяного. От меня несло водкой и потрепали меня погорельцы-то мои, будто я пять верст с горы катился. Дворник меня до квартиры под ручку вел, а я колбасился вареной сосиской. Дверей к себе я не запер и лег, не раздеваясь, как надо быть пьяному. Хорошая штука водка, если кто знает, как ее потреблять.