Юрий Сотник - Приключение не удалось Страница 6

Всю первую перемену и всю вторую Луна не отставала от Феди и все шептала о том, как она волнуется.

Наконец он сказал;

– Не подходи больше ко мне. Видишь, за нами наблюдают!

И действительно, ребята уже посматривали на них с ехидными усмешечками.

– Хорошо, – покорно согласилась Луна. – Федя, а можно я тебя потом провожу?

На это Федя согласился. До конца уроков Луна больше не приближалась к нему и бродила на переменах одна, сторонясь подруг, томимая страшной тревогой, которая все росла, по мере того как учебный день приближался к концу.

Томился и Пашка Бакланов. Обычно он все перемены проводил на втором этаже, где у него были какие-то приятели, но сегодня он ни разу не спустился туда. На переменах он слонялся по классу, сунув руки в карманы брюк, что-то насвистывая и равнодушно, но слишком уж часто поглядывая на Федину парту, куда тот сунул свой аппарат. Когда же дежурные выгоняли его из класса, он становился у дверей и, продолжая свистеть, так же равнодушно следил за Федей большими светло-серыми слегка навыкате глазами.

После пятого урока Федя отвел Нату в сторонку. Он передал ей конверт с письмом к родителям и переписанное начисто послание в стенгазету.

– Письмо завтра опустишь в почтовый ящик. А вот эту статью передашь Соне Лакмусовой. Понятно? Статью можешь прочесть, если хочешь.

Два последних урока прошли скучно. Феде очень хотелось, чтобы преподаватели поинтересовались, сделал ли он домашние задания. Он не стал бы врать, не стал бы выкручиваться. Он поднялся бы и вежливо, но твердо сказал учителю заранее приготовленную фразу:

"По причинам, о которых я не могу говорить, я сегодня уроков не приготовил".

Федя нарочно вертелся на парте, громко заговаривал со Славой, чтобы на него обратили внимание, но никто из учителей его так и не спросил. Зато Луну, которая не приготовила ни одного домашнего задания и от волнения забыла все, что раньше учила, таскали к доске на каждом уроке. Получив очередную двойку и идя к своей парте, она с укором взглядывала на Федю: "Из-за тебя, мол, все это!"

Но вот зазвенел последний звонок. Для всех ребят это был звонок как звонок, а в Фединых ушах он загремел как набат. С бьющимся сердцем путешественник встал со скамьи. Ребята, толкаясь в дверях, хлопая друг друга портфелями по спинам, выбегали в коридор. Когда класс почти опустел, бледная, как стенка, Ната подошла к Феде.

– Не надо торопиться, – тихо сказал он. – А то еще кто-нибудь пристанет на улице, чтобы вместе домой идти.

Они постояли минуты две на площадке лестницы, глядя, как почти кубарем летит по ступенькам то один класс, то другой; когда же движение на лестнице затихло, стали спускаться сами.

– Федя, может, ты все-таки отдумаешь? – с тоской в голосе спросила Луна.

– Отдумаю? Плохо ты меня знаешь, Наточка. Луна помолчала.

– Федька, но ты мне писать будешь, да? Обязательно? Федя, я вся изведусь от волнения, пока не получу от тебя письма.

– Я тебе с дороги напишу. Как только сяду в поезд в Москве, так и напишу.

В раздевалке было почти пусто. Лишь в дальнем конце ее одевались несколько девочек, которым мамы уже запрещали выходить без пальто.

Федя остановился. Грустно улыбаясь, он медленно обвел глазами длинные ряды вешалок за деревянным барьером, четырехгранные колонны, поддерживающие потолок, красные полотнища с лозунгами на недавно выбеленных стенах.

– Ну что ж, – сказал он полушутя-полусерьезно, – прощай, раздевалочка! Одним человеком меньше будет толкаться в тебе по утрам. – Федя взглянул на Луну, заметил, что та моргает и дергает носом, и ему захотелось еще больше ее растрогать. – И вообще вся школа, прощай! Не поминай лихом твоего ученика Федора Капустина... И вообще... Черт! – сказал он вдруг совсем другим тоном и хлопнул кулаком по портфелю. – Аппарат в парте забыл! Подожди, я сейчас.

XI

Федя взбежал на второй этаж, где уже стояла мертвая тишина, и стал подниматься на третий, откуда тоже не доносилось ни звука. Путешественник одолевал уже последнюю дюжину ступенек, глядя на дверь своего класса, приходившуюся напротив лестницы, как вдруг эта дверь бесшумно отворилась и из нее выбежал Пашка Бакланов. Он выбежал и, увидев Федю, сразу остановился... В следующую секунду он низко-низко опустил голову, сорвался с места и понесся вниз с невероятной быстротой, тарахтя подметками по ступенькам.

У Феди ёкнуло сердце. Он сразу вспомнил, что говорила Натка о Бакланове. Мгновенно он успел заметить, что Пашка, держа портфель в одной руке, другую прижимает к груди и что гимнастерка под этой рукой у него чем-то оттопырена. В несколько прыжков достиг он двери класса, кинулся к своей парте и поднял крышку. Аппарата не было! Федя по локоть засунул руку в парту и пошарил там... Пусто! Федя побежал было обратно, но тут же вернулся и поднял крышку парты там, где сидел Слава. Тоже пусто! Сломя голову путешественник бросился вон из класса, за несколько секунд пролетел всю лестницу и промелькнул в раздевалке с такой быстротой, что Луна, разговаривавшая с девочками, его не заметила.

Он вовремя выскочил на улицу: как раз в тот момент, когда Пашка бегом завернул в переулок в сотне метрах от школы. Федя пробежал это расстояние куда быстрее, чем требовалось по нормам БГТО, и тоже свернул, ожидая увидеть перед собой удирающего Пашку, но Пашки впереди не оказалось. Федя остановился, растерянно оглянулся и вдруг увидел Бакланова в двух шагах от себя. Тот стоял, прислонившись к стене дома рядом с тремя какими-то парнями, стоял спокойно, заложив руки за спину, и только тяжело дышал. Путешественник бросился к нему:

– Отдай аппарат!

Пашка выкатил на Федю большие светлые глаза:

– Чего?

– Отдай аппарат, слышишь!

– Какой аппарат?

– Такой! Который ты у меня из парты взял.

– Я?

– Да, ты! Ты!

– А ты видал?

– А вот и видел! Ты его под гимнастеркой нес. Отдавай, слышишь? Отдавай, а то худо будет!

– Леша, во псих-то! – пробормотал Пашка, оглянувшись на одного из парней, и вдруг грудью полез на Федю. – Чего ты, гад, лезешь, чего пристаешь! Ну докажи, что я взял, ну докажи!

– Паш!.. Спокойно! – произнес в этот момент чей-то голос, и рослый, широкоплечий парень отделился от стены.

Он был такой же смазливый, как Пашка, у него были такие же золотистые волосы, сочные губы и светлые чуть навыкате глаза.

"Пашкин брат", – сообразил путешественник, и ему вдруг стало очень не по себе.

– Слушай-ка... Ну-ка постой... Тебя как зовут? – тихо спросил парень, подойдя вплотную к Феде. Тот слегка попятился:

– Ну, Федором зовут... А в чем дело... в чем дело? Чуть слышно, медленно и даже вроде как благожелательно, парень заговорил:

– Ты что же это, Федя, а? Ты соображаешь, что делаешь? У тебя вот тут что-нибудь есть, чтобы человека в таких делах обвинять? Ведь за такие дела людям срок дают, ты соображаешь это, а? Ты Пашу видел, как он взял аппарат? Ну где у него аппарат, а ну, где?

Федя покосился на Пашку. Под гимнастеркой у него теперь и в самом деле ничего не было. Федя машинально скользнул взглядом по фигуре Пашкиного брата и вдруг увидел, что пиджак его над правым карманом брюк оттопырен и из-под него петелькой свисает узкий кожаный ремешок, ремешок от футляра "Зоркого".

Парень заметил, куда смотрит Федя, но нисколько не смутился. Он даже не спрятал ремешок. Он лишь придвинулся поближе к путешественнику, как бы навис над ним, и продолжал по-прежнему тихо, неторопливо, не спуская с Феди светлых неподвижных глаз:

– Ты, Федя, меня послушай. Зря свистеть на человека – это дело нехорошее. Ты это учти. За такое дело по головке, Федя, не гладят. За такое дело можно и по рогам получить. Понятно, Федя?

Путешественник не издал ни звука. Весь съежившись, он только озирался по сторонам. Справа и слева к нему подступили два других парня, и один из них, низкорослый, веснушчатый, в красной майке под распахнутым пиджаком и в кепке почти без козырька, хрипел ему в самое ухо:

– Слуш-ка!.. Ты где живешь, а? Ты на какой улице живешь? Ты скажи, где живешь?

– Но-но! – остановил его Пашкин брат. – Ты у меня Федю не трогай. Федя парень свой. А ты, Федя, больше таких поступков не допускай. Давай, чтобы все было по-хорошему. Для твоей пользы говорю. Ясно, Федя? Так что давай!

Он кивнул оцепеневшему путешественнику, взял обоих парней под руки, и все они вместе с Пашкой не спеша пошли по тротуару.

Пройдя шагов десять, Пашкин брат обернулся через плечо и еще раз кивнул.

– Федя, учти! – напомнил он.

Федя стоял и смотрел, как удаляются в густые сумерки воры, как уплывает вместе с ними его аппарат. Федя стоял неподвижно, словно окаменелый, а вместе с тем каждая жилка в нем кричала: "Да что ж ты стоишь! Ведь это не аппарат ты теряешь, это идет насмарку сегодняшний побег, летят к черту мечты о чудесной жизни, полной увлекательных приключений. Ну, действуй же! Выручай аппарат! Зови прохожих, кричи на весь переулок!" Но стоило Феде открыть рот, чтобы закричать, напрячь мускулы ног, чтобы броситься за ворами, как в ушах его начинало звучать: