В глубине Великого Кристалла. Пограничники - Крапивин Владислав Петрович Страница 11

– Откуда он такой? – спросила Люся с виноватой ноткой. – Никогда раньше не видела.

– Так… подарок.

Фонарик подарил Цезарь, здесь таких не делали.

– Знаешь, Вить, было очень интересно… – нерешительно сказала Люся. – Только я ужасно боюсь подземелий. Даже в погреб стараюсь не лазить лишний раз.

– Ничего. Все уже позади, – хмыкнул Витька.

– Может, ты жалеешь, что взял меня сюда? Или боишься, что разболтаю?

– Ни капельки, – искренне сказал он. Потому что знал: никто без него не найдет сюда дорогу. – Ладно, пошли…

– Ой, а ты опять хромаешь.

Нога снова болела.

– Ерунда. Я же говорю: стукнулся пяткой…

– Может, вылечишь ее… своим шариком?

– Неохота возиться. Почти не больно, дохромаю до дома.

– Дорога-то все-таки длинная…

Витька поморщился, Люся замолчала. Наверное, она думала, что он злится или обижается. А он – ни то, ни другое. Просто было скучно. Так бывает иногда среди затянувшейся игры. Вдруг понимаешь – все надоело. Кругом по-прежнему бегают, шумят, веселятся, а тебе уже не хочется. И знаешь – сегодня больше ничего интересного не будет. Лишь пустой вечер перед сном…

Чтобы спрятать эту скуку, Витька сказал бодро:

– Длинной дороги не бойся! Я ведь хитрый. Сейчас перевалим через горку, а там шоссе и автобусы, через Яртыш идут. Остановка у самой «Сферы».

– Ой… а почему сюда не поехали на автобусе?

– Для пущей романтики. Чтобы путешествие…

Не объяснять же теперь, что такое локальный барьер и почему в Итта-даг можно войти лишь у осыпи…

«Горка» оказалась ничего себе, забирались минут двадцать. Опять через дубняк и всякие колючки. Люся еще больше обтрепала юбочку и блузку. Но лезла за Витькой послушно и неутомимо.

Для спуска нашли удобную тропинку. И скоро стояли на обочине теплой от солнца бетонки, рядом с решетчатым павильоном автобусной остановки «Солнечные часы».

Сами часы видны были через дорогу. Низкий гранитный цоколь, на нем трехметровый наклонный круг с медными ликами солнца и месяца, черные числа и блестящий, как меч, треугольный перпендикуляр из нержавейки. Тень от него лежала между цифрами 4 и 5.

– Смотри-ка, уже половина пятого! То-то я такая голодная!

– Часы неправильно поставлены, – глядя вдоль тракта, сказал Витька. – Сейчас ровно четыре. То есть шестнадцать.

– Ох уж! Откуда ты знаешь?

Витька вынул и молча показал зеркальце. Под бисерным слоем микролампочек светилось красное, чуть размытое число 15.59 и прыгали, торопясь к нолям, секундные цифры.

– Подумаешь, – притворяясь беззаботно упрямой, зевнула Люся. – Может, как раз у тебя неправильно. Элементы сели…

– Здесь нет элементов… Не веришь мне, поверь петуху. Петухи всегда в четыре часа пополудни орут. Слышишь?

– Не слышу…

– Да ты что! Вон там, за деревьями!

Из-за росших вдоль тракта разлапистых кленов от какого-то недалекого поселка долетел отчетливый петушиный крик.

– Не слышу, – снова сказала Люся. Петух опять веселым штопором ввинтил в воздух свой сигнал.

В воздух? Или…

Люська же вот не слышит…

А может, и правда снова удрал от Филиппа, сидит под колоколом и орет на всю… на весь Кристалл?

А если не удрал? Если – нарочно?

Черт, здесь никогда ничего не узнаешь. То ли дело в Реттерберге…

«Ты врешь, – сердито сказал себе Витька. – Тебе просто хочется туда. Раньше обещанного срока… Дед опять будет ругаться, а отец скажет: «Какая тебя муха укусила…»

«Ага, укусила… Пчелка за пятку…» И сразу – жуть воспоминания: летящая навстречу махина тележки, рубящий пространство кабель… А если все это связано? Петух, «пчела», непонятный страх?

Витька зажмурился, вздохнул, словно вновь пропуская над собой стремительную тяжесть робота.

«Да при чем здесь «пчела»? Это же просто дурацкий случай… У тебя, Витторио, кислое настроение, потому что не получился там, в храме, разговор. А к такому настроению все дурацкие мысли и страхи клеятся…»

А петух еле слышно, далеко, но все еще кричал.

«Но я же боюсь не за себя, – понял Витька. И посмотрел на Люсю. – И не за нее. Она здесь тоже ни при чем…»

– Люсь, часики все-таки точные, – сказал он твердо. – Хочешь на память? На, держи… – Он вложил зеркальце ей в ладонь. Да, это был подарок Цезаря, а подарки отдавать другим не полагается, но сейчас ничего другого Витька придумать не мог. Чем-то надо было загладить вину перед Люсей. Ведь то, что он сделает через минуту, будет плохо. Обидно для нее, непонятно.

Она смотрела и радостно, и неуверенно:

– А… почему? Я же…

– Надо, – вздохнул он. Желто-красный автобус из трех сцепок уже подкатывал, шипел тормозами.

Витька потянул Люсю к сложившейся в гармошку двери, пропустил вперед, подтолкнул:

– Давай… – И сам отскочил назад. – Сойдешь у «Сферы», забеги к Скицыну, скажи: Витька уехал на два дня. Миша поймет…

Люся испугалась по-настоящему:

– Куда ты?

– Срочно надо. Потом объясню.

Она качнулась к нему из двери. Но он вскинул скрещенные ладони: «Все! Решено!»

И дверь шумно задвинулась, и автобус зашипел, приседая на шинах и набирая ход. И ушел, оставив мальчишку в пустоте жаркого дня. Петуха уже не было слышно, зато в траве у обочины ободряюще трещали кузнечики.

Витька прищуренно глянул через дорогу. Правее солнечных часов деревья словно таяли, размывались в воздухе. В открывшемся дымчатом пространстве косо торчал угол зеленоватого трехэтажного дома с квадратной башенкой над карнизом.

«Значит, правильно. Все как надо…»

Этот дом с обшарпанной штукатуркой, ржавым флажком-флюгером на шпиле башенки и мятой трубой водостока возникал везде, где Витьку настигало неодолимое желание оказаться там. И Витька знал, что позади дома, за разваленным каменным забором, идет по ложбине грузовая рельсовая линия, которая потом выходит на Окружную Пищевую. Надо только дождаться состава, который на подъеме «пых-пых», догнать заднюю платформу…

Стараясь не ступать на больную пятку, Витька перебежал горячий бетон, потом жесткую траву обочины. С размаха уперся ладонями в зеленую штукатурку. Отдышался, посмотрел назад. Не было тракта, часов и остановки. Были старые дома Рыночного пригорода, кирпичная башня церкви Смиренных Искателей. Пыльные заросли стрелолиста.

У мусорного контейнера сидел мирный окраинный пес клочковатой реттербергской породы. Взглядом спрашивал: «Ты мне что-нибудь дашь?»

Витька развел руками:

– Извини, сам лопать хочу, да ничего нет.

Пес извинил. Помахал хвостом. Негромко, далеко еще, прогудел грузовой локомотив.

Пробитое стекло

Товарный состав неспешно ехал по высокой насыпи через болотистую равнину. Над круглыми грудами кустов, над камышами и зеркальцами воды сновали темно-серые птички. Может быть, кулики?.. Витька сидел на порожнем ящике у левого борта платформы. Эта задняя открытая платформа была пуста, лишь перекатывалась туда-сюда гулкая жестяная канистра.

Слева и впереди открывался Реттерберг. Белые с разноцветными крышами коттеджи предместий, за ними блестящее на солнце стеклянное многоэтажье. Зеленая гора со старинной крепостью, иглы антенных вышек, маленькие на фоне небоскребов колокольни и средневековые башни…

Болото кончилось, потянулся луг. Насыпь стала делать плавный поворот, путь пошел на подъем. Состав сильно замедлил ход. Витька перебрался на подножку и прыгнул. Съехал на кожаной заплате по ровной траве откоса. И пошел через луг, путаясь кроссовками в низком клевере и раздвигая стебли высокого прянника – похожего на иван-чай, но с белыми цветами, которые разбрасывали густую пахучую пыльцу. Летали бабочки, что-то звенело в траве.

…После судебной реформы, скоропалительно проведенной правительством Западной Федерации, после всеобщей амнистии и отмены обязательных биоиндексов отец перебрался из таверны «Проколотое колесо» в Плоский квартал – старое предместье, которое треугольным мысом втыкалось в луговые окрестности Реттерберга на юго-западе.