Столкновение цивилизаций - Хантингтон Самюэль Страница 5

Это настроение эйфории было широко распространено. Политики и выдающиеся представители интеллигенции развивали подобные взгляды. Берлинская стена была разрушена, коммунистические режимы рухнули, роль ООН становилась более значимой, и бывшие соперники времен холодной войны стали вовлекаться в «партнерство» и «великую сделку», актуальными стали миролюбие и миротворчество. Президент ведущей державы мира заявил о «новом мировом порядке»; президент ведущего, пожалуй, университета в мире наложил вето на назначение профессора по курсу обеспечения безопасности, потому что нужда в этом отпала: «Аллилуйя! Мы больше не проходим войну, потому что войны больше нет».

Момент эйфории по окончании холодной войны породил иллюзию гармонии, и вскоре оказалось, что это была именно иллюзия. Мир стал другим по сравнению с началом 1990-х годов, но не обязательно более мирным. Изменения были неизбежными; прогресс – нет. Подобные иллюзии гармонии ненадолго расцветали в конце каждого крупного конфликта в двадцатом веке. Первая мировая война была «войной, которая положит конец войнам» и установит демократию в мире. Вторая мировая война должна была, как выразился Франклин Рузвельт, «покончить с системой односторонних действий, взаимоисключающих альянсов и других средств для достижения цели, которые применялись в течение столетий – и никогда не давали результатов». Вместо этого нам нужно создать «всеобщую организацию миролюбивых наций» и заложить базу «долговременной структуры мира» [7]. Первая мировая война, однако, породила коммунизм, фашизм и повернула вспять движение к демократии, унаследованное от предыдущего столетия. Вторая мировая война породила холодную войну, ставшую по-настоящему глобальной.

Иллюзия гармонии в связи с окончанием холодной войны быстро развеялась – этому способствовали многочисленные этнические конфликты и «этнические чистки», нарушения закона и порядка, возникновение новых оснований для альянсов и конфликтов между государствами, возрождение неокоммунистических и неофашистских движений, интенсификация религиозного фундаментализма, окончание «дипломатии улыбок» и «политики “да”» в отношениях России с Западом, неспособность ООН и США подавить кровавые локальные конфликты и все возрастающая уверенность в себе Китая. В течение пяти лет после падения Берлинской стены слово «геноцид» слышалось гораздо чаще, чем за любые пять лет холодной войны. Парадигма гармоничного мира слишком оторвана от реальности, чтобы помогать ориентироваться в мире после холодной войны.

Два мира: мы и они

Ожидания возникновения единого мира возникают в конце крупных конфликтов, в то время как тенденция мыслить в рамках двух миров постоянно встречается в истории человечества. Люди всегда подвергались соблазну поделить мир на «своих» и «чужих», нашу цивилизацию и варваров. Ученые анализируют мир, оперируя парами Восток – Запад, Север – Юг, центр – периферия. У мусульман традиционно существует деление на дар ал-ислам и дар ал-гарб, обитель мира и обитель войны. Это разграничение было отражено и в каком-то смысле перевернуто после холодной войны американскими учеными, которые поделили мир на «зоны мира» и «зоны нестабильности». Первые включают в себя Запад и Японию – около 15 % мирового населения, последние – все остальное [8].

В зависимости от того, какое определение дается этим частям, состоящая из двух частей картина мира может в какой-то мере соответствовать реальности. Наиболее общее деление, которое проявляется под множеством названий, – противопоставление богатых (современных, развитых) стран бедным (традиционным, неразвитым или развивающимся). Историческим соответствием этому экономическому делению стало культурное разграничение на Восток и Запад, где акцент делается в меньшей степени на различия в экономическом благосостоянии и в большей – на различия в основополагающей философии, ценностях и укладе жизни [9]. Это обобщение хотя и отражает в некоторой степени реальность, но явно страдает излишней ограниченностью. Богатые современные государства имеют особенности, которые отличают их от бедных патриархальных стран, а у последних тоже есть свои особенности. Различия в благосостоянии могут приводить к конфликтам между обществами, но, как показывают факты, это происходит в основном тогда, когда богатые и более могущественные пытаются завоевать или колонизировать бедные и более патриархальные страны. Запад делал это на протяжении четырех столетий, затем некоторые колонии восстали и начали освободительные войны против колониальных держав, которые к тому моменту в значительной степени утратили стремление к сохранению империи. В сегодняшнем мире произошла деколонизация и на смену колониальным освободительным войнам пришли конфликты между освобожденными народами.

На более высоком уровне конфликты между бедными и богатыми маловероятны, потому что, за исключением особых обстоятельств, бедным странам не хватает политического единства, экономического потенциала и военной мощи для того, чтобы бросать вызов богатым государствам. Экономическое развитие Азии и Латинской Америки делает неясной простую дихотомию «имею – не имею». Богатые страны могут вести торговые войны друг с другом; бедные страны могут вести кровопролитные войны друг с другом; но международная классовая война между бедным Югом и процветающим Западом настолько же далека от реальности, как и гармоничный мир.

Разделение мира на две части по культурному признаку еще менее полезно. В какой-то степени Запад является единым. Но что объединяет не-западные социумы, кроме того факта, что они не-западные? Японская, китайская, индуистская, мусульманская и африканская цивилизации имеют мало общего в религии, социальной структуре, общественном устройстве и превалирующих ценностях. Единство не-Запада и дихотомия «Восток – Запад» – мифы, созданные Западом. Эти мифы страдают недочетами ориентализма, которые Эдвард Сэд справедливо критиковал за провозглашение «разницы между знакомым (Европой, Западом, «нами») и чужим (Востоком, «ими») и утверждение врожденного превосходства первого над последним» [10]. Во время холодной войны мир был в значительной степени поляризован в политическом отношении. Но культурного единства не существует. Существование всего двух полюсов культуры, Востока и Запада, также предполагает принятие широко распространенного и ошибочного отождествления западной и европейской цивилизаций. Вместо выражения «Восток и Запад» более уместно употреблять «Запад и остальные», что, по крайней мере, подразумевает существование многих не-Западов. Мир слишком сложен, чтобы его можно было в большинстве случаев просто разделять в экономическом плане на Север и Юг и в культурном – на Восток и Запад.

Почти 184 страны

Третья карта мира после холодной войны была порождена теорией международных отношений, которую часто называют «реальной политикой». Согласно этой теории, государства являются основными, даже единственными важными игроками на международной сцене, взаимоотношения между странами – полная анархия, поэтому, для того чтобы обеспечить выживание и безопасность, все без исключения государства пытаются усилить свою власть. Если одно государство видит, как соседняя страна наращивает свою мощь и становится таким образом потенциальной угрозой, оно пытается защитить свою безопасность, наращивая силы и/или вступая в альянс с другими государствами. Интересы и действия почти 184 стран мира в период после холодной войны можно предугадать, исходя только из этих предпосылок [11]. Эта «реалистичная» картина мира является чрезвычайно полезной отправной точкой для анализа международных дел и объяснения поведения большинства правительств. Страны есть и останутся доминирующими фигурами мировых событий. Они содержат вооруженные силы, ведут дипломатические переговоры, заключают соглашения, ведут войны, участвуют в международных организациях, оказывают влияние на производство и торговлю и во многом формируют их. Правительства государств отдают наивысший приоритет обеспечению внешней безопасности своих стран (хотя зачастую они отдают наивысший приоритет обеспечению своей безопасности от внутренней угрозы). В целом эта парадигма носит статистический характер и представляет нам ориентиры в более реалистичной картине глобальной политики, чем одно– или двухполюсные концептуальные схемы.