Иван Грозный: Кровавый поэт - Бушков Александр Александрович Страница 64

В-третьих, настораживало, что Дабелов «забыл» имя пастора: оказалось, пастор был вовсе не безымянным, он подписал свои бумаги, вот только Дабелов его фамилию забыл, не записал по рассеянности… Лихачев писал прямо: «Самая забывчивость Дабелова относительно имени пастора с скептической точки зрения объясняется осторожностью человека, знакомого с тщательностью, с которой немцы разрабатывали свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету».

Словом, вывод следовал неутешительный: «список пастора» с перечислением уникальных книг, якобы сохранившихся в библиотеке Грозного, - измышленная Дабеловым подделка…

Другой видный историк того времени, С. А. Белокуров, известный тем, что в своих работах часто и много полемизировал с Лихачевым, на сей раз полностью соглашался со своим постоянным оппонентом. Он тоже считал «список пастора» подделкой Дабелова, более того, развивая тему, привел ряд новых аргументов в пользу именно такой точки зрения: из «записок пастора», строго говоря, вообще непонятно, о котором именно русском царе идет речь. Ни имен, ни подробностей. «Записка» составлена так неопределенно, что ее можно отнести и к шестнадцатому веку, и даже к восемнадцатому…

Правда, Белокуров проявил больше великодушия, чем Лихачев: он допускал, что Дабелов не был фальсификатором, а оказался введен в заблуждение «неизвестным лицом». Но главный вывод был тот же: «список пастора» фальшивка. Нет ни малейших доказательств, что в «либерее» Грозного имелись перечисляемые сокровища.

Белокуров обратился к прибалтийским ученым. Те предприняли обширные поиски с привлечением средств массовой информации - но никаких следов «записок пастора» не обнаружили. Мало того, в ходе поисков обнаружились еще более пикантные сведения: оказалось, что еще в 1776 г. библиотекарь русской Императорской Академии наук Бак-мейстер подвергал сомнению и подлинность рассказа пастора Веттермана…

А кроме того, обнаружилось, что и Клоссиус в свое время увлеченно дополнял известные ему сведения плодами собственной фантазии: хотя из «списка», как только что говорилось, невозможно понять, с каким именно царем имел дело «пастор», Клоссиус без всяких на то оснований решил, что это был Василий III… И корыстные мотивы у Клоссиуса имелись: «список Дабелова» он использовал, чтобы добиться от царя разрешения на осмотр русских книгохранилищ и написать капитальный труд, который должен прогреметь. Так что, если Клоссиус и сомневался в подлинности дабеловского документа, то сомнений вслух не высказывал…

После выступлений Белокурова и Забелина ученый мир, в общем, не пришел к единому мнению. Одни соглашались, что «записка пастора» - подделка, другие в ее подлинность верили. Одни считали, что библиотека Грозного - в которой не было никаких уникумов - сгорела во время многочисленных московских пожаров (вариант: уникумы были, но тоже сгорели), другие - что она (опять-таки без всяких уникумов) естественным образом оказалась разрозненной и книги «расползлись» по самым разным учреждениям, где большая их часть пребывает и поныне.

Немногочисленные сторонники гипотезы о библиотеке, и посейчас покоящейся в каком-то подземном тайнике, вспоминали о широко известной в свое время истории, когда по велению Петра I не один год искали загадочные кремлевские подземелья.

История такова. В 1724 г. некий Конон Осипов, бывший пономарь одной из московских церквей, подал обширное «доношение», в котором уверял, будто «есть в Москве под Кремлем-городом тайник, а в том тайнике есть две палаты, полны наставлены сундуками… а те палаты за великою укрепою: у тех палат двери железные, поперек цепи в кольца преогромные, замки вислые, превеликие, печати на проволоке свинцовые, а у тех палат по одному окошку, и в них решетки без затворов… а ныне тот тайник завален землею, за неведением».

Эти сведения якобы по дружбе Осипову поведал некий дьяк Макарьев, которого еще царевна Софья в свое время посылала исследовать кремлевские подземелья. Дьяк вроде бы отыскал подземный ход, дошел по нему до помянутых «палат», заглядывал через решетку и видел сундуки, которыми комнаты уставлены были до потолка. Однако Софья, которой дьяк доложил о результатах поисков, отчего-то совершенно не заинтересовалась тайником и приказала в те подземелья больше не ходить.

Прошением заинтересовался сам Петр и быстро отдал приказ: искать! Московскому губернатору был отправлен на этот счет сенатский указ, подписанный людьми не последними - князьями Репниным и Юсуповым, графами Апраксиным и Толстым.

Получив столь грозную бумагу, московские власти без промедления взялись за дело. По сохранившимся документам, на земляные работы в Кремле было истрачено пятьдесят один рубль шесть копеек - по тем временам сумма солидная. Однако продолжавшиеся долго раскопки ни к чему не привели. Вроде бы и наткнулись на вход в некое подземелье, но продвинуться по нему не смогли (Забелин предполагал, что тогда наткнулись не на ведущий в «тайник» подземный ход, а на остатки потайного колодца для добывания воды из Неглинки, построенного еще при Иване III, - подобные потайные колодцы в крепостях и замках издавна устраивали во всем мире).

Потом умер Петр, а его наследники тайником уже не интересовались. Однако неугомонный пономарь уже в 1734 г. подал на высочайшее имя новое прошение: в нем он повторял прежнюю историю о дьяке и тайнике, но ни словечком не упоминал, что десять лет назад поиски уже проводились, но безуспешно.

В чем был интерес Осипова, понять нетрудно: пока шли поиски, он в качестве главного эксперта получал неплохое содержание - а поскольку жил бедно, то собрался на сей раз какое-то время прокормиться уже за счет государыни Анны Иоанновны.

Самое интересное, что точного места пономарь не указывал, а называл целых четыре: у Тайницких ворот; у Константиновской пороховой палаты; под лестницей церкви Иоанна Спасителя; поперек дороги от Ямской конторы до Коллегии иностранных дел.

Тем не менее и в этот раз Сенат распорядился начать поиски. Для надежности копать взялись не в четырех указанных местах, а в пяти. Однако, хотя старательно рылись две недели, ничего не нашли: «И той работы было не мало, но токмо поклажи никакой не отыскал».

Работы прекратили, справедливо сомневаясь в их пользе. К тому времени кто-то добросовестный поинтересовался Осиповым и быстро обнаружил, что пономарь, во-первых, злостный неплательщик налогов, а во-вторых, что гораздо существеннее, он, сукин кот, скрыл, что десять лет назад уже обращался в Сенат, что тогда же велись безрезультатные поиски, стоившие казне немалых денег.

Осипова постановлено было подвергнуть наказанию - какому именно, не указывается, но, скорее всего, зная нравы того времени, можно утверждать, что пономарь был дран плетьми… На том история и закончилась - для восемнадцатого века.

В конце девятнадцатого, после шумной дискуссии о дабеловском списке и библиотеке Грозного, директор Исторического музея князь Щербатов предпринял попытку пройти по следам жуликоватого пономаря Осипова. Очень уж заманчивым выглядело описание тайника. Что бы ни было в загадочных сундуках - царская библиотека, архивы или драгоценности, - при удаче был шанс найти что-то серьезное: ради пустяка никто бы такой тайник под Кремлем не заводил…

Щербатов добился разрешения на раскопки в Кремле. По устоявшейся традиции успехом они не увенчались. Нашли несколько старинных подземных ходов, парочку подземных комнат - но заваленных землей и мусором. После этого поиски прекратили.

Подводя итоги, «Журнал министерства народного просвещения» в 1899 г., на исходе века, писал: «После подробного и обстоятельного исследования Белокурова вопрос о царской библиотеке может считаться исчерпанным. Отыскивать следы мнимых рукописных сокровищ Ивана IV станет только ученый, обладающий беспочвенным воображением и не доверяющий исторической критике».