Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну - Валенте Кэтрин М. Страница 19

– Вряд ли у вас найдется апельсиновая шипучка? – спросила она без особой надежды. – Или поесть чего-нибудь?

Балласт Донизу фыркнула. С ламп на ее плечах снова слетели частички воска.

– Это не для тебя! Это мой Сатуратор Памяти, и сейчас я буду смешивать Яичное Минувшее для твоей лодки.

– Но моему автомобилю нужен бензин, а не память! Как можно заставить машину питаться воспоминаниями?

Б.Д. поскребла голову под своей адмиральской фуражкой.

– А бензин, по-твоему, что такое? Разумеется, топливо бывает разное: ветер, и желания, и шоколадные кексы, и капустные листья, и вода, и просто мускульная сила, но тебе-то нужно такое, чтобы сгорало в двигателе, а это – не что иное, как собранное забродившее прошлое, что хранилось в погребах Земли, пока не понадобилось. Нефть сохраняет солнечный свет. Гигантские папоротники и яблоки бессмертия, диметродоны, циклопы и вервалы впитывали весь солнечный свет, падавший на их спины миллионы лет назад, чтобы стать еще бо́льшим папоротником, или народить еще больше вервалов, или посеять семена невероятности. – Лапы рыбдры двигались быстро и уверенно, выдергивая то приземистую квадратную бутылочку, то круглую розовую. – А солнечный свет ужасно памятлив. Он никуда не пропадает, даже если его любимый диметродон умирает. Он становится упрямым и коварным. Превращается в то, что можно потрогать руками, добыть из скважины, налить. Но он все еще помнит, как с одним глазом и огромным тяжелым хвостом плескался на океанских просторах. Ему нравилось плодить новых динозавриков и отращивать побеги выше облаков. Ему нравилось оживлять все вокруг, заставлять двигаться. Вот это и есть в моих бутылочках – солнечные сю́ропы, настойки солнечного света, который помнит так яростно, что моментально сжигает сам себя. Крепкий напиток, не для робких духом! Пей вчерашний день до дна, чтобы сегодняшний летел вперед еще быстрее.

Балласт откупорила шар в медной оплетке и слила содержимое густой струей в одну из канистр. Жидкость мерцала темным золотом. Затем два раза плеснула туда же из коричневой пивной бутылки в пакете из коричневой бумаги, и на поверхности первого сю́ропа распустились кровавые цветы. – Плейстоценовый концентрат и глоток Чистой Зари Праблагих. – Она взломала корочку сливок в бутыли с молоком, но то, что полилось, оказалось черным и полным звезд. Потом добавила капельку мандаринового сю́ропа из пробирки и добрую пинту бронзового маслянистого бурбона из масленки. – Весь фокус в смешивании. Все, что ты используешь, тебя меняет. Я могу обратить пикси в подставку для зонтиков, если в нужный момент возьму неподходящий сю́роп. Аккуратнее с Атлантидным Сидром и не жалей Демиглас Мелового Периода. Вот и все, что требуется, только не пытайся украсть мой рецепт, девочка. Кто знает, где ты очутишься, если эти прихотливые горючие материалы попадут внутрь тебя; а вдруг там еще и дождь пойдет?

Балласт подставила канистру под открытый рот рыбы-автомата. Из серебряных рыбьих губ ударил пенный поток, который поливал сю́ропы в канистре, закручивая их в разноцветную светящуюся воронку.

– То, что нужно. – Она с гордостью кивнула на свой коктейль. – Кусочек Ностальгии и Допотопный Антифриз собственного сочинения.

Когда Б.Д. подняла капот Арустука, Сентябрь заглянула в темные внутренности двигателя, пытаясь разглядеть крошечный зародыш балласта, узел чего-нибудь, что угодно. Но ничего не увидела и не поняла, что она чувствует. Бензин памяти шелковистой струей вливался в потрепанный бензобак, восхищенно булькая по мере вытекания из горлышка канистры. Когда все было закончено, Сентябрь снова завела автомобиль, надеясь, что все получится. В ее учебнике геологии ничего не говорилось о скрещивании солнечного света с вервалами. Тем не менее Арустук вернулась к жизни и расцвела. Двигатель завелся без возражений, и такой мощной и ровной работы Сентябрь еще никогда от него не слыхала, как будто его ни разу за всю его жизнь не били березовым поленом по носу.

Она обернулась, чтобы поблагодарить клабаутермана, и обнаружила, что морда рыбдры придвинулась очень близко к ее лицу. Так близко, что чувствовался запах Балласта Донизу: соль, море, керосин и ромовые сиропы. Б.Д. вложила что-то в руку Сентябрь.

– Можешь считать это апельсиновой шипучкой специально для тебя. – Она усмехнулась.

Сентябрь держала в руке флакончик в форме яйца, заткнутый черной пробкой, покрытый ракушками и перламутром. Внутри булькали ду́хи цвета лесного костра. И в этот миг все затряслось и загрохотало.

Еще до того, как это началось, Сентябрь ощутила в животе смутную дрожь. В Небраске землетрясения случаются не часто, поэтому сравнить было не с чем. Тем более что это было не землетрясение.

Это было лунотрясение.

Аккуратные ящики Балласта посыпались вниз, бутылки в Сатураторе Памяти взорвались и разлетелись на кусочки. Баржа тяжело застонала, разворачиваясь с навалом на кованые поручни дороги. Ультрамариновые рыбы из руля выбросились на палубу в поисках укрытия. Луна теперь придвинулась совсем близко. Последний съезд с дороги радостно объявил о себе огромным знаком «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ЛУНУ! ПОЖАЛУЙСТА, ВЫТИРАЙТЕ НОГИ». Поскольку небеса окончательно решили растрясти себя в клочья, знак тоже раскололся пополам и улетел вместе с обломками поручней и серебристого покрытия дороги, вперемешку с тележными колесами из слоновой кости. Сентябрь кричала, пытаясь зацепиться за Балласт Донизу, но руки ее хватали только пустоту. Клабаутерман скакала по барже, пытаясь не дать своим коробкам и бутылкам, рыбе и самому судну улететь в бесконечное черное небо. Сентябрь поймала ее перепуганный взгляд, когда та горстями собирала рыбу с палубы и бросала в старую ванну, которая уже скользила вниз по палубе баржи, накренившейся под угрожающим углом.

– Это Сайдерскин, – шипела Балласт. – Это йети явился по наши души.

Дверца модели А широко распахнулась, и ноги Сентябрь выпали наружу, не находя опоры в пространстве. Она обхватила обеими руками подсолнуховый руль Арустука, стуча от страха зубами, пытаясь нащупать ногами подножку. Месяц над ними перестал быть месяцем и превратился в обширную местность с серебряными горами. Больше ничего не было видно. Арустук сорвалась с привязи и покатилась с баржи то ли вниз, то ли вверх, то ли вбок – невозможно было определить. Поверхность Луны встретила их треском и облаком мельчайшей серебряной пыли.

Сентябрь добилась своего. Она была на Луне. Только вот тряска все продолжалась и продолжалась.

Интерлюдия I

Черный Космический Пес

в которой мы исследуем перспективу и географию Луны, а также встречаем очень занятую псину

Иногда не так-то просто разглядеть форму вещей. Мир пугающе велик, и мы можем разглядеть только ту его часть, на которой стоим. Даже если бы нашлась высоченная скала или башня, с которой можно было бы увидеть все от Нью-Йорка до Будапешта и даже Австралию, космос все равно во много крат больше и шире. С порога своего дома не видно, что Земля несется в пространстве вместе со своими братьями и сестрами, которых мы называем Юпитер, Венера, Сатурн или Солнце, однако это именно так. Где ни встань, всё всегда и вовеки оказывается больше, чем ты сможешь описать.

Найди Сентябрь такую башню или утес, она увидела бы себя внутри Арустука, модели А, едущей вверх по серебряной дороге, которая ведет с вершины горы прямо на Луну. Она увидела бы саму гору, огромную и величественную, которая вздымается из пылающего холодного моря в виде женщины с длинными летящими волосами и крыльями в форме рыбьих плавников. Она разглядела бы скалистую руку женщины, указывающую в небеса, и дорогу, что вьется и уходит ввысь от кончика самого длинного пальца на руке, будто очень долгий выдох. Она разглядела бы морозный лик горы, который раздувает щеки и, складывая губы трубочкой, сдувает путешественников на Луну со своей руки, как пушинки одуванчика, загадав какое-то тайное каменное желание.