Девочка, которая воспарила над Волшебной Страной и раздвоила Луну - Валенте Кэтрин М. Страница 20

Но, если бы наша девочка взобралась на самую высокую лестницу, какую мы с вами только можем представить, и встала бы на самой верхней перекладине, держа в одной руке коробку с завтраком, а в другой – бинокль, она бы увидела нечто еще более странное и интересное.

Луна над Волшебной Страной всегда прибывает. Я недавно рассказывала о том, как трудно видеть вещи такими, какие они есть. Вот и Луна иногда только кажется полной морякам в Коварном и Каверзном Море, или томящимся от любви пфизикам в вязаных башнях Пандемониума, или девочкам, которые решительно отправляются в путь для достижения той или иной цели. Они видят обширную кривую месяца, целиком повернутую к ним, настолько обширную, что она выглядит совсем не как месяц. Именно на этой внешней кромке обитатели Луны живут, плетут интриги и играют на клавесине. Как раз здесь Моллюск Луны озирает просторы Моря Беспокойства. Здесь когда-то жили веркарибу, здесь лунные моржи упражняются в каллиграфии одним бивнем, а в игре на бильярде – двумя.

На внутренней кромке Луны никто не живет. Ну, то есть больше не живет.

И все же кто-то там сейчас есть. Блуждает по руинам, обнюхивает разбитые статуи, скребется в двери темных разрушенных домов, где уже никто не ужинает. Кто-то бродит по растрескавшейся площади глашатаев, подбирает или переворачивает, прикидывает на вес, осматривает пронзительно зорким взглядом все, что попадется. Эта работа никогда не кончается – никто же не позаботился убрать за собой. Тут и там валяются предметы, вполне пригодные, но совершенно забытые: кувалды, грабли, стамески, бритвы, серпы и косы, лопаты и молотки, лупы ювелиров, телескопы, колеса, счеты, крюки грузчиков и сантиметры швей, разводные ключи, ножи, мечи, удочки, ножницы, иглы, сковородки, метлы, топоры, пишущие машинки, кинопроекторы, перегоревшие лампочки и часы.

Кто-то все это обследует, один предмет за другим. Этот некто высокий и красивый, с черной курчавой шерстью и длинной благородной мордой. Он внимателен и осторожен. Его уши стоят торчком, чтобы ничего не пропустить.

Его зовут Черный Космический Пес.

В самой середине площади он сдвигает в сторону груду старых очков и начинает ожесточенно рыть мягкий грунт Луны.

Глава VIII

Все дороги ведут к Моллюску

в которой Сентябрь разгуливает по Луне, омар и два шакала обвиняют ее в разного рода проступках, она приветствует краба и встречается с очень необычным моллюском

Мы с вами уже говорили, что мир – это дом.

Мы вместе спускались в подвал, где хранится подземный мир. Сидели, удобно развалившись на диване в гостиной, распивали знакомый чай в знакомой обстановке – Омаха и Европа, жестокие одноклассники и шпионские фильмы, авиастроительные заводы и дружелюбные собачки. Мы играли в такие чудесные игры в спальне наверху, где под кроватью прячутся виверны и мариды, ведьмы и огромные говорящие кошки, а Фонарик всегда горит. Вы, наверное, думаете, что теперь я поведу вас на чердак, где, аккуратно свернутые, перевязанные шнурами и укрытые кисейными накидками, лежат небеса этого дома, спокойно дожидаясь, пока услышат наши шаги. Однако это не так. В доме мира небеса находятся не на чердаке.

Они – на крыше. Ну что, вскарабкаемся и посмотрим?

Ба! Да здесь все, что воспарило и потерялось в вышине, все, что захотело уберечься от мародеров, орудующих внизу. Мягкосердечный старый мир подбирает все, что безжалостно выбросили прочь, хранит в целости самые хрупкие вещи: бейсбольные мячи и плюшевых мишек, птичьи гнезда и последние осенние листья, цеппелины и летательные машины Леонардо, фей и эльфов, Икаров, птеродактилей и херувимов, воздушные шары и парочку русских борзых. Подняться туда не просто – труднее, чем спускаться по лестнице в подземелье. И времени требуется больше: нужно выбраться из чердачного окошка, балансируя, перебежать к дымоходу, подтянуться и залезть на него, цепляясь ногтями, и не поломать при этом водосточный желоб. Надо учитывать силу тяжести и заклятье второй космической скорости, которое невозможно снять. В подвал-то каждый может спуститься, если не боится темноты. Любая история, которую тебе захочется поведать, требует очередного похода в подвал за мешком муки и практическими знаниями темной стороны твоей души. Поверхность мира похожа на огромную черную сеть; в любой момент можно провалиться сквозь нее, и очень глубоко. Но на каждое подземелье есть свое «надземелье», верхний мир, такой же странный, как и нижний, настолько же яркий, насколько мрачен его кузен-антипод. Снег, который мягко падает в одном мире, обрушивается дождем в другом, а свет не менее опасен, чем тень. Один итальянский поэт как-то взял билет на оба представления и вернулся рассказать нам об этом, что было очень любезно с его стороны.

Чем ниже упадешь, тем выше воспаришь.

За пределами твоего мира двигаться к цели становится все труднее, будь ты ракета на жидком топливе или маленькая девочка. Дай мне руку, я знаю дорогу. У рассказчиков есть профессиональный долг: не дать своим подопечным расквасить нос об асфальт.

Арустук и Сентябрь работали вхолостую, но каждая по-своему. Рычание модели А смягчилось до урчания, по мере того как газированное топливо Балласта растекалось по ее нутру. Солнце на Луне светило ослепительно белым, жемчужный песок под лысыми пятнистыми колесами искрился четко и целенаправленно. Сентябрь же просто глазела. Точнее говоря, уставилась вверх. Она затруднялась подобрать имя тому, что возвышалось над ней. Даже выбравшись из машины и предусмотрительно поставив ее на ручной тормоз, она все еще никак не могла осознать, что с ней произошло. Руки дрожали, несмотря на то что лунотрясение уже некоторое время как прекратилось. В конце они упали, пролетев каких-нибудь несколько футов. Позади беспомощно завис в воздухе переломанный пополам съезд с дороги, смятый, перекрученный и расколотый лунотрясением. Осколки костяных поручней разлетелись в звездную черноту, а серебристая брусчатка издавала жалобный металлический скрежет. Спасоход «Лунный док Б.Д.» удалялся вниз по дороге в поисках жертв крушения. Но Сентябрь не прислушивалась ни к звукам, доносившимся с баржи, ни к скрежетанию дороги. То, что осталось позади, вряд ли имело большое значение. Впереди же зияло устье раковины величиной с гору.

Эта раковина морского моллюска лежала на боку и тянулась на много миль, постепенно сужаясь от массивной шишковатой спиралевидной короны до заостренного кончика. Вдоль ее хребта торчали огромные зубцы, и каждый увенчан белым пламенем. Сама она, казалось, сияла всеми цветами одновременно. Нефритовый желто-зеленый, аметистовый и ртутно-серебристый цвета короны спиралью закручивались в темно-синий, фиолетовый и ярко-сиреневый цвета тела раковины, а затем переходили в бело-оранжевый, медный и золотой – ближе к хвосту, который раскинулся вдоль берега. Съезд с дороги не только продолжался внутрь огромной раковины, но еще выкатывался на берег алого пенного моря, чьи волны омывали изгибы раковины, оставляя на ее боках розоватые следы соли. От высоты этого объекта у Сентябрь кружилась голова. Широкое устье раковины было выстлано полированным перламутром. Эти уста открывали вход внутрь, словно изогнувшись в изящной улыбке. Крутая коралловая лестница вела вверх, на выступ перед входом, а что там было внутри – Сентябрь не отваживалась и предположить.

– Глазеть не стыдно, девочка. Я люблю, когда люди глазеют. Значит, умеют заметить прекрасное.

Сентябрь от неожиданности вздрогнула. Огромная раковина настолько завладела ее вниманием, что она не замечала ничего вокруг, в том числе и троицу существ, охранявших вход на крутую лестницу. Слева припал к земле черный шакал с огромными темными ушами и яркими серебряными глазами. Справа сидел на задних лапах белый шакал с длинной бледной мордой и пронзительными темными глазами. Между ними на страже стоял большой, крепкий и очень зеленый омар. В толстой сильной клешне он зажимал длинный двузубец, зубцы которого сверкали так ярко, будто хотели убедить Сентябрь в своей остроте. Усы омара и хвосты шакалов раскачивались туда-сюда. Все трое уместились в проем между двумя огненными зубцами раковины. Разговор начал белый шакал.