Затерянные в океане - Майкл Морпурго Страница 7

Они звали нас «английская родня» и каждый вечер устраивали барбекю. Нам у них очень здоровско гостилось. И всё-таки я был ужасно рад вернуться назад, на «Пегги Сью». Я по ней скучал, совсем как по Эдди. Эдди я слал открытки, обычно со смешными зверушками, если удавалось такие найти. Я послал ему открытку с вомбатом. И живого вомбата я видел, и сотни поссумов, и целую кучу кенгуру. У нас дома повсюду воробьи, а тут у них – белые какаду, целый миллион.

Но сейчас с нами только чайки. В какой части света мы ни оказывались, везде есть чайки. Мы идём в Сидней, остановимся там ненадолго посмотреть на Большой Барьерный риф, а потом через Коралловое море прямиком в Папуа – Новую Гвинею.

Маме с желудком вроде получше. Врач в Австралии сказал ей, что она просто съела что-то не то. В общем, ей полегчало.

Очень жарко и душно. Море совсем спокойное. Ветра нет. Мы движемся еле-еле. На небе ни облачка, но я знаю, что надвигается шторм. Я это чувствую.

28 июля

Я оглядываюсь по сторонам. Кругом ночь и темным-темно. Звёзд не видно. Но хотя бы шторм улёгся. Мне завтра стукнет 12, но, кажется, кроме меня, об этом никто не помнит.

Нам очень-очень тяжко пришлось. Гораздо хуже, чем в Бискайском заливе. С тех пор как мы вышли из Сиднея, шторм следовал за штормом, и каждый раз нас относило севернее по Коралловому морю. Рулевой трос лопнул. Папа кое-как его починил, но трос теперь плохо работает. Сама по себе яхта больше идти не может, нужно, чтобы обязательно кто-то стоял у штурвала. А это или папа, или я, потому что маме снова плохо. У неё опять эти спазмы, и в этот раз гораздо хуже. Она не хочет есть, только пьёт сладкую воду. Мама уже три дня не может сверять наш курс с картами. Папа говорит, надо дать сигнал бедствия, но мама ему не разрешает. Получится, что мы сдаёмся, а мама никогда не сдаётся. Мы с папой делали все навигационные измерения. Мы очень старались, правда, но, если честно, мы не очень понимаем, куда нас занесло.

Они оба спят в каюте. Папа совсем замучился. Я стою на палубе у штурвала. Со мной Эддин футбольный мяч. До сих пор он нам приносил удачу. А удача нужна нам, как никогда. Надо, чтобы мама поправилась, а то я не знаю, что нас ждёт. Следующий шторм нам не выстоять.

Слава богу, на море тихо. Мама хоть сможет поспать. А то попробуй поспи, когда тебя непрерывно болтает и кидает.

Вокруг так темно. Даже черно. Стелла лает. Она выскочила на нос. И спасательный жилет на ней не застёгнут.

Это было последнее, что я написал в своём судовом журнале. Дальше шли пустые страницы.

Сначала я несколько раз позвал Стеллу, но она не послушалась. Надо как-то её подманить, решил я, бросил штурвал и полез к ней. И мяч с собой прихватил, чтобы её завлечь, чтобы увести с носа.

Согнувшись в три погибели, я подобрался к собаке.

– Стелла, Стелла, – позвал я. – На мячик, на!

Тут я почувствовал, как яхта поворачивается на ветру. Не надо было штурвал бросать, запоздало спохватился я. И вдруг мяч выскочил у меня из рук, покатился по палубе и прыгнул за борт. А я попытался его схватить, но не успел. Мяч качался на воде, а я глядел на него, лежа на палубе, и ругал себя на чём свет стоит. Ну надо же быть таким раззявой. Просто зла не хватает.

Я всё ещё мысленно себя отчитывал, как вдруг послышалось пение. В темноте кто-то пел. Вот почему лаяла Стелла.

Я опять поискал глазами мяч, но тот уже исчез во мраке. А ведь я дорожил этим мячом, мы все дорожили. И вот теперь я его потерял. А вместе с ним потерял нечто куда большее, чем обычный футбольный мяч.

И тогда я разозлился на Стеллу. Это же всё из-за неё! Она продолжала лаять, хотя пения уже не было слышно. Я снова позвал Стеллу, посвистел ей. Она не шла. Тогда я встал, подошёл к ней, схватил за шкирку и потянул. Но она упрямилась. Не мог же я её волочь – пришлось взять её на руки. Но Стелла никак не желала идти. Я держал её на руках, а она вырывалась.

В парусах над моей головой свистел ветер. Помню, я ещё успел подумать о спасательном жилете, что зря я без него расхаживаю по палубе. А потом яхта резко вильнула, и меня швырнуло вбок. Руки у меня были заняты, поэтому я и не ухватился за поручень. Не успел я и рта раскрыть, как мы со Стеллой уже барахтались в холодной воде.

Гиббоны и призраки

Страхи накатывали один за другим. Огни «Пегги Сью» растаяли в ночи, и я остался один-одинёшенек посреди океана. Один на один с мыслями, что мама с папой уже далеко, что кричи не кричи – они меня не услышат. Что в чёрной воде вокруг меня шныряют акулы: они уже чуют меня, выискивают и вот-вот набросятся. И тогда никакой надежды на спасение. Меня съедят заживо. Или я медленно утону. Короче говоря, мне конец.

Я вертелся на месте, судорожно ища хоть что-то в непроницаемой тьме – хоть что-то, к чему можно плыть. И ничего не находил.

Вдруг в воде мелькнуло что-то белое. Может, просто гребень волны. Правда, волн-то никаких нет. Стелла! Это точно она. Вот здорово, что я не один! Меня переполняли благодарность и облегчение. Я позвал Стеллу и поплыл к ней. Но она словно удалялась – исчезала, появлялась, снова исчезала. Казалось, до неё рукой подать, но я несколько минут отчаянно грёб и только тогда к ней приблизился и смог её коснуться. И понял, что ошибся. Стеллина голова почти вся чёрная. А это было что-то белое. Мой мяч. Я дотянулся до него, и крепко обхватил, и вдруг ощутил, какой он замечательно плавучий. Я завис на месте, держась за мяч, и позвал Стеллу. Она не отвечала. Я звал и звал. Но каждый раз, открывая рот, я глотал морскую воду. Надо оставить Стеллу. Надо спасаться самому.

Плыть совсем необязательно – так я буду только силы тратить. Мне и плыть-то некуда. Лучше просто качаться на воде. Уцеплюсь