Затерянные в океане - Майкл Морпурго Страница 8

покрепче за мяч и буду висеть на месте и ждать, когда вернётся «Пегги Сью». Рано или поздно родители хватятся, что меня нет на борту. Рано или поздно они кинутся меня искать. Мне, главное, не дёргаться слишком резко, подбородок держать над водой, и всё. А резкие движения только акул привлекут. Уже скоро утро. Нужно продержаться до утра. Я должен. Вода не особо холодная. И у меня есть мой мяч. Есть надежда.

Всё это я повторял себе раз за разом. Но мир вокруг меня оставался непроглядно-чёрным. И я понемножку коченел. Чтобы победить дрожь, я решил петь. Я спел все песни, какие только мог вспомнить, но раз за разом я забывал слова. Только одну песню я мог допеть до самого конца – «Десять зелёных бутылок»[10]. Я громко распевал её снова и снова. Звук собственного голоса придавал мне сил. Словно я был не совсем один посреди бескрайнего океана. И я всё ждал первого луча рассвета. Но рассвет не наступал и не наступал.

Со временем я замолчал и перестал болтать ногами. Я всё ещё крепко держался за мяч, но меня клонило в сон. Спать нельзя, это я знал, но поделать ничего не мог. Руки соскальзывали с мяча. Силы быстро меня покидали. Я вот-вот камнем уйду на дно и там найду покой – в зарослях морских трав, среди останков моряков и кораблей…

Самое странное, что я даже и не переживал по этому поводу. Мне вдруг сделалось безразлично. Меня уволакивало в грёзы, я засыпал. И во сне я видел, как по волнам ко мне бесшумно скользит яхта. Это «Пегги Сью»! Милая «Пегги Сью»! Они вернулись за мной. Я знал, что они вернутся. Меня хватают сильные руки, тащат вверх, вытягивают из воды. И я лежу на палубе, хватая воздух ртом, как рыба на берегу.

Кто-то склоняется надо мной, трясёт меня, говорит со мной. Я ни слова не понимаю. Ну и ладно. Стелла горячо дышит мне в лицо, лижет моё ухо. Стелла спасена. И я спасён. Всё хорошо.

Я проснулся от воя – так обычно воет ветер в мачтах. Я огляделся. Никаких мачт поблизости, никаких парусов. Подо мной ничего не двигалось и не плескалось, ветра тоже не было. Где-то вдалеке лаяла Стелла. И лежал я вовсе не на палубе, а на песке. Вой превратился в визг, и этот визг так жутко нарастал и нарастал, а потом, отдаваясь эхом, постепенно стих.

Я сел. Я был на берегу, на широкой белой песчаной полосе, а за спиной у меня пышно и густо росли деревья, подступая прямо к берегу. Потом я увидел Стеллу – она носилась по мелководью. Я позвал её, она выскочила из моря и со всех лап помчалась ко мне, неистово крутя хвостом. И когда закончились все подпрыгивания, облизывания и обнимания, я с трудом поднялся на ноги.

Ослабел я порядочно. Я посмотрел по сторонам. Пустынное синее море, безоблачное синее небо – никакой «Пегги Сью». Ни единой яхты. Ничего. Никого. Я снова и снова звал маму и папу. Звал, пока слёзы не подступили к горлу. Зачем кого-то звать, ведь бесполезно же. Я постоял какое-то время, пытаясь сообразить, как же так вышло, что я выжил и попал сюда. Я помнил что-то такое смутное – как меня схватили, как втянули на борт «Пегги Сью». Но понятно, что ничего этого не было. Это всё мне привиделось от начала до конца. Я, должно быть, держался-держался за мяч, а потом соскользнул. Мяч, наверное, тоже где-то здесь. Но я его не видел.

Стеллу-то, конечно, все эти мои домыслы вообще не волновали. Она притаскивала мне палки, я их бросал в море, а она неслась галопом следом. И ничто в целом мире её не тревожило.

Вдруг снова раздался этот вой, и Стелла вся ощетинилась. Она кинулась ко мне на берег, захлёбываясь лаем. Она лаяла и лаяла, пока последний отзвук эха не затих. В этот раз вой был жалобный, даже по-своему мелодичный, совсем не жуткий. И я, кажется, узнал его. Я такой вой слышал в Лондонском зоопарке. Гиббоны, «угарные гиббоны», так их папа назвал. До сих пор не знаю почему. Но мне нравилось само это словцо: «угарные». Может, из-за него я и вспомнил про гиббонов.

– Это всего лишь гиббоны, – сказал я Стелле. – Угарные гиббоны. Они нас не тронут.

Правда, уверенности в этом у меня не было.

С того места, где я стоял, был виден огромный холм, даже скорее гора в стороне от берега, и деревья на её склоне росли редко. С голой скалистой вершины, если туда взобраться, должен открываться отличный вид на море. А может, оттуда удастся разглядеть какой-нибудь дом, или ферму, или дорогу и я смог бы найти кого-то, кто мне поможет. Но вдруг я уйду с берега, а тут родители за мной явятся, что тогда? Нет, всё же стоит попытаться, решил я.

Я пустился бегом, Стелла не отставала, и уже скоро мы очутились в прохладной тени деревьев. Вверх по склону вела узкая тропка, как мне показалось – в нужном направлении. По ней я и двинулся – по большей части бегом, на шаг переходил, только когда подъём делался очень уж крутым. Джунгли вокруг кишели разными тварями. Птицы квохтали и пронзительно вскрикивали у меня над головой, над деревьями разносился тот самый вой, но теперь он звучал как будто дальше.

Но звуки-то – это ещё ерунда. Гораздо больше меня пугали глаза. Я ощущал на себе сотни и тысячи пытливых взглядов. Стелла, скорее всего, тоже что-то такое ощущала, потому что она вела себя необычно тихо, то и дело поглядывала на меня в поисках сочувствия и защиты. Я старался как мог её ободрить, но сам боялся, и от Стеллы этого было не скрыть.

Я-то думал, что это будет лёгкая и быстрая прогулка, а вышла целая разведывательная экспедиция. Мы, совсем измотанные, выбрались из-под деревьев, кое-как вскарабкались по каменистому осыпающемуся склону и наконец оказались на вершине.

Солнце так и полыхало. Я только сейчас ощутил, как свирепо оно жарит. Я обшарил взглядом горизонт. Может, где-то вдали и проплывает парус, да только я его не вижу. А если бы и увидел – что с того? Костёр я разжечь не смогу – спичек нет. Пещерные люди добывали огонь двумя палочками, но я-то так не умею. Я снова огляделся по сторонам. Море. Море. Ещё море. Кругом ничего, кроме