Валерий Панюшкин - Ройзман. Уральский Робин Гуд Страница 10

Проблема была только в том, чтобы уговорить прокурорских, фээсбэшников и милиционеров вот так вместе работать. Не все хотели. Например, начальник Чкаловского ОБНОН Назир Салимов – не хотел.

В то время работа Ройзмана – именно что искать союзников в средствах массовой информации и правоохранительных структурах. Кто-то же должен изнутри разорвать, поломать эту порочную систему, в которой менты покрывают наркоторговцев, а журналисты восхваляют подвиги ментов.

Вот, например, неподалеку от Екатеринбурга есть город Березовский. И там сам собой возник как-то особый Березовский патриотизм. Как-то так принято, что, встретив земляка в Екатеринбурге, березовские обязательно здороваются или приветственно сигналят, если за рулем. Принято, что березовские друг другу помогают, пропускают в очереди и на перекрестке, подвозят, если надо доехать. И есть в Березовском мэр Брозовский, всенародно и честно избранный, потому что не было никакому начальству дела до того, кто мэр маленького Березовского. И он старается, заботится о городе, нередко привлекая к городским нуждам ресурсы собственной успешной компании. Помогает ли должность Брозовского его бизнесу – другой вопрос. Но горожане уважают его.

Так приехать к мэру Березовского и сказать:

– Что же это у вас наркотиками торгуют?

– Где торгуют? Кто?

– Да мы знаем точки. Нам и на пейджер пишут, и сами проверяли. Точно торгуют. Показать?

И вот уж милицейские операции против наркоторговцев оказываются в городе Березовском под личным присмотром мэра. И менты березовские понимают, что на них смотрит не только мэр, но и земляки, соседи. И наркоторговые точки не надо искать, потому что вот они, уже найдены. И вечной проблемы с понятыми нет, потому что сотрудники Фонда готовы стать понятыми. А значит, дело против наркоторговцев быстро будет доведено до суда. Преступление будет раскрыто, что улучшит милицейскую статистику. А не повиснет нераскрытым и бездоказательным, как бывало прежде. И в несколько операций вычищают наркоторговцев из Березовского, нельзя больше в Березовском купить героин.

Или вот есть в Екатеринбурге известный судья Киякин. А брат у судьи известный бандит – тоже уважаемый в своей среде. Братья не разговаривают друг с другом – непримиримы. Но есть одна вещь, которая объединяет судью и бандита, – ненависть к наркотикам. Потому что сын у судьи и племянник у бандита – наркоман.

Так подать же дело одного из наркоторговцев именно этому судье. И судья влепит восемь лет всего за одну героиновую фитюльку. Всего за одну десятую часть грамма – восемь лет, максимум по таким делам. Приговорит не дрогнув и тем самым значительно ужесточит в Екатеринбурге по отношению к наркоторговцам правоприменительную практику.

Или вот в одном из притонов ловят совместно милиционеры и фондовцы молодого человека – наркомана и наркоторговца. А у наркоторговца этого отец – милицейский генерал. И приезжает генерал сына отмазывать. Может, и не потому, что сам вовлечен в наркоторговлю. И не из отеческой мягкотелости. А от отчаяния. Генерал знает все про сына, пытался спасти, увещевал, грозил, отправлял лечиться. Только героин оказался сильнее генерала, и генерал сдался. Не противостоит больше никак ни болезни сына, ни преступлениям. Разжаловал из сыновей. Проклял, знать не хочет. Всю свою отцовскую любовь перенес на младшую дочку. А этого мерзавца отмазывает, просто чтобы не портить свою генеральскую репутацию и дочкино реноме в институте. Так кажется.

Ну и сказать же генералу, что не только сын у него наркоман, но и младшая дочь – наркоманка. Точно знаем, проверяли. И кровью нальются у генерала глаза. Звериный инстинкт проснется в генерале – защищать детеныша. Потому что на сына он давно рукой махнул, а за дочку горло готов перегрызть кому хочешь, да поздно. Ранен генерал, убит этим известием. И не будет препятствовать хотя бы тому, чтобы его подчиненные пресекли наркоторговлю, идущую через его сына.

Вот чем занимается Ройзман. Вот на какие переговоры мотается, в то время как Юля ждет его дома купать младенца.

Впрочем, недолго тот генерал будет с Ройзманом заодно. Один только вечер. Вскоре уже выступит на суде над наркоторговкой Танькой Морозовской свидетелем защиты. Вот оно что! Теперь про генерала понятно. А Танька Морозовская торгует наркотиками почти в открытую. Дом ее в цыганском поселке на Шаумяна, 11, знают все – и наркоманы, и милиционеры, и фондовцы. Но сделать ничего нельзя. Разве что джип ей поджечь. Сгоревшая машина, конечно, огорчает Таньку, но не заставляет свернуть наркоторговлю, наоборот – активизировать. Танька хвастается, что ментов, дескать, покупает целыми райотделами. И похоже, недалеко это хвастовство от истины. Потому что сколько раз брали Таньку с поличным, сколько заводили на нее уголовных дел. И все они рассасываются как-то – какие закрываются под сомнительным предлогом, какие просто канут в милицейских архивах, теряются в сейфах, заваливаются грудой бумаг.

Вот (прав оказался Варов!) на что нужна база данных. Однажды Ройзман вытаскивает из фондовского компьютера всю информацию по Морозовской и едет к областному прокурору Золотову. Говорит:

– Юрий Михайлович, смотрите, сколько дел было возбуждено. Где они? Затребуйте эти дела. Посмотрите, что с ними. Почему не доведено до суда ни одно?

И на стол к прокурору ложится сразу целая пачка потерянных уголовных дел Морозовской. И садится Морозовская на четырнадцать лет с конфискацией. Да судья еще и особо подчеркивает в приговоре, что столь широкомасштабная наркоторговля без помощи милиции – невозможна.

И как-то же устроено это в голове наркоторговцев. Не боятся они, не дрожат. Недалека их наглость от эндемичной уральской дерзости (может, тут воздух такой?). И не считают они себя врагами рода человеческого, совратителями и отравителями. Логичного, стройного оправдания наркоторговли у них нет, но какое-то оправдание есть все же. Оправдания эти разнятся в зависимости от этноса и культуры, но основываются всегда – на презрении.

Русский наркоторговец торгует героином мрачно, из жалости к себе и презрения к окружающим: сам употребляет, ждет смерти, а пока смерть не пришла, хочет забыться и потому торгует. И про всех людей на земле думает, что и они рассуждают так же, ненавидят друг друга, изводят. Так он, в отличие от всех их, хотя бы не лицемер, не прикидывается альтруистом. Хотя бы честен в своей торговле смертью, потому что смерть можно продать, а жизнь нельзя. И в основе его самооправдания – презрение к лицемерам.

Наркоторговец-таджик торгует из послушания. Ему велят старшие, и он торгует. Продает героин русским, которые ничего про послушание не знают. В основе его самооправдания – презрение к наглецам.

У цыган-наркоторговцев оправданий много. Картина мира пестрая, как цыганский платок. И все же в основе – презрение. Цыганские наркоторговки, например, исходят из того, что продают героин проституткам. А видели ли вы когда-нибудь цыганку-проститутку? Я не видел. Цыганка – жена, мать. Никогда не одевается в сексуальные шмотки. В яркие шмотки – пожалуйста, но без того, чтобы выставлять тело напоказ. И страсти у нее могут быть какие угодно. Но не напоказ никогда. А если муж обидел, то надо терпеть, не прекословить. И если ворвется ОБНОН с Фондом устраивать обыск, если найдут героин, надо бросаться, кричать, виснуть на руках, брать всю вину на себя, защищать мужчину всеми правдами и неправдами. Потому что мужчина глава семьи, отец, авторитет, добытчик. Разве поступают так русские проститутки ради мужчин? Никогда не поступают. То есть никакого понятия жизненного не имеют, презренные твари, и почему же тогда не продать презренным тварям хоть бы и героин?

А парням героин можно продавать, потому что они крысы. Крысятничают, воруют у своих. Шубу у матери. Радиоприемник у отца. Разве цыгане так поступают? Цыгане – все в дом. Дома у них богатые. Мебель витая, резная, мягкая, укрытая кружевами и покрывалами. Повсюду ковры, хрустальные люстры, вазы. Тесно, как в антикварной лавке, только ничего антикварного, все новое. Цветной телевизор включен всегда. Стереосистема с большими колонками не включена никогда, но есть. Картины: натюрморты красивые с яркими фруктами и дичью. А в туалете – писающий мальчик, и даже не всегда пластмассовый, может быть из черненого серебра. Богато. И иконы, конечно, потому что цыгане никогда не забывают Бога – оттого и иконы. Хорошие! Не то, что у Ройзмана – потемневшее старье, а новенькие, сверкающие, все в серебре и золоте. А если вдруг пропадает какая-нибудь вещь, если сынок взял деньги из тайника или продал что-нибудь дорогое, то неужели же мать не признает, что сама сыну дорогую вещь подарила? Вернее, какая бы ни была вещь, в мужских ли комнатах или в женских, а изначально сыну и принадлежала, потому что он мужчина в доме, а мужчине принадлежит все.

Цыган-наркоторговец сидит сложа руки. Только теоретически его задача добывать крупные партии наркотиков, чтобы жена фасовала в розницу. На самом деле даже и этого не делает, поручает жене. А сам занят политикой: кушает шашлыки с ментами, кушает шашлыки с поставщиками из Таджикистана, уважаемые люди, между прочим, президентская семья. Выпьет водки или покурит травки и давай вести переговоры, то бишь рассказывать о близком своем родстве с цыганским королем, живущим в молдавском городе Сорока, каковой король вот-вот будет короноваться, и приедут со всей земли английская королева, бельгийская королева, джайпурский раджа – все родственники, потому что все коронованные особы на земле родственники. Ну, и он, рассказчик – родственник и потому здесь, на Урале, – старший, баро. А рассказав все это, возьмет вдруг гармошку или аккордеон и затянет унылую песню, сочиненную в то время, когда никаких домов, устеленных коврами, не было, а были кибитки, покрытые коврами. Да вдруг унылая песня станет за полтакта веселой, потому что все у них так – грусть пополам с весельем, правда пополам с небылицами, верность пополам с ветреностью, и даже на свадьбах то воют, то пляшут, а на похоронах, если умер ребенок, сначала покойника женят, играют веселую свадьбу, а отпевают уж потом, ибо что же это у человека была за жизнь, если не было в ней свадьбы.