Эдвард Радзинский - Мой лучший друг товарищ Сталин Страница 10

В кабинет начали входить члены Политбюро, начиналось заседание. Коба весело сказал мне:

— Пошел вон!

Он не забывал, как бы шутя, постоянно унижать меня.

Началось!

На следующий день Корсиканец сообщил мне удивительное: когда Коба давал указания Литвинову о военном союзе с западными демократиями, наш посол в Берлине нанес неожиданный визит в немецкое министерство иностранных дел. И будто подтверждая слова Муссолини, заявил: «Идеологические разногласия мало повлияли на наши отношения с Италией и не должны влиять на наши отношения с Германией! Россия не намерена пользоваться существующими трениями между Германией и странами Запада, и нет причин, по которым между нами не должны существовать нормальные отношения».

Я понял: Коба вступил в игру!

В это время стало ясно: Англия холодно отнеслась к предложению Кобы о военной конвенции. Чемберлен по-прежнему решил не допускать СССР к решению европейских дел.

Падение карлика

В апреле тридцать восьмого года по Лубянке пронесся слух: Ежова от нас забирают. Но такие слухи просто так не распространяют, за ненужные слухи у нас сажают. Все поняли: слух нужный!

Однако 8 апреля на заседании Политбюро малограмотный Ежов ко всем своим должностям получил еще одну, скромную — наркома водного транспорта. Я поинтересовался у Кобы этим странным назначением, но он только усмехнулся:

— Товарищ Ежов — ценный работник. Большому кораблю — большое плавание… на водном транспорте.

Правда, уже с конца апреля на Лубянке начались странные перетасовки.

Множество работников стали переводить от нас в этот ничего не значивший наркомат. Без всякой санкции Ежова были смещены и арестованы несколько его помощников.

С августа на Лубянке уже вовсю трудился мой грузинский знакомец Лаврентий Берия, первый заместитель Ежова…

Вскоре после появления Лаврентия возник и все усиливался новый слух: добрый Коба ничего не знал о Терроре, творимом Ежовым. Лишь сейчас, с приходом Берии, ему открылась вся правда.

Слух креп, и я почувствовал в этом умелую руку моего грузинского друга.

В октябре Политбюро приняло грозное постановление, где отмечалось, что наряду с успехами НКВД, беспощадно разгромившего врагов народа и шпионскую агентуру иностранных разведок, упрощенное ведение следствия привело к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД.

Все услышали в этих словах возмущенный голос нашего доброго Отелло, в очередной раз обманутого очередным Яго.

Финал разыгрался при мне.

В конце ноября в кабинете Кобы я докладывал о новом донесении из Берлина, когда в кабинет вошел Ежов. Следом за ним появились Молотов, кажется, Ворошилов и, конечно, Берия.

— Садитесь, товарищи, — сказал Коба. Велел мне прерваться и обратился к Ежову: — Что у тебя, Николай?

— Очень много сообщений о враждебных разговорах в среде наших писателей, Иосиф Виссарионович.

— К примеру? — хмуро спросил Коба.

Ежов вынул из портфеля бумагу и стал читать:

— Писатель Олеша в пьяном виде громко читал стихотворение: «История не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом…» Слушавшие стихи писатели пытались остановить его. Но он добавил новые строчки:

Он идет неизвестно откуда,он идет неизвестно куда.Но идет он, конечно, оттудаИ идет он, конечно, туда.

После чего прочел следующее:

Раз ГПУ, зайдя к Эзопу,Схватило старика за жопу!Смысл этой басни, видно, ясен:довольно этих басен.

Затем пьяный прокричал: «Сейчас я наговорил на десять лет…»

— Ну и что ты решил?

— Как он сам просил, — улыбнулся карлик, — арестуем сегодня же.

— Не надо делать глупости, товарищ Ежов, — всё так же мрачно отрезал Коба. — Неужели не понятно? Искренний человек и известный писатель товарищ Олеша. На «десять лет» требуется человек поменьше. А здесь надо ждать, пока наговорит на пулю. Колобок катится и все больше становится, аппетитней. — Коба расхаживал по кабинету. — Оставьте товарища Олешу в покое. Стихи его прочитайте нам еще раз.

Ежов прочел по бумажке снова:

— «Он идет неизвестно откуда,/он идет неизвестно куда./Но идет он, конечно, оттуда/И идет он, конечно, туда…»

— Полезнейшие стихи, товарищ Ежов. Они должны были стать содержанием вашей работы. Все должны идти оттуда и туда… От тебя и к тебе… Это должен быть всеобщий маршрут. Непрерывный круг: служащие сообщают директору предприятия, секретарю парторганизации и в отдел кадров. И наоборот. Учителям доставляют информацию выборные ученики — староста, профорг и комсорг. И наоборот. Студенты следят за профессорами. И наоборот. Все следят за всеми. И это не надо особенно скрывать. Постоянный страх — разгневать пролетарское государство — должен стать бытом… И каждый писатель денно и нощно обязан повторять… как там про ГПУ?..

— «Раз ГПУ, зайдя к Эзопу, схватило старика за жопу!» — повторил Ежов.

— Вот это им надлежит помнить, как «Отче наш…». Только так мы создадим крепкое государство. Мы живем во враждебном мире. Наша власть будет относительно прочной, только когда вырастут два поколения рожденных при нашей власти… Те, кто родились до нас, — они в душе настроены так, как этот Олеша… Еще хуже в деревне! Ильич всегда говорил: «Дай хоть небольшую волю мужику, и он нас скинет». Но деревню мы уже, к счастью, крепко почистили. А вот в городе еще работать и работать над Олешами. И ни на секунду не ослаблять власть. В России уважают и любят силу. Только ее ценят. У нас «или Ивану в ноги, или Игнату в зубы…» — Он заходил по комнате.

Я не понимал, почему Коба говорил обо всем этом как о пожеланиях на будущее. Это давно стало настоящим. Ленинскую мечту «У нас каждый партиец — работник органов» мой великий друг давно перевыполнил. Теперь можно было говорить: «каждый гражданин…»

— И еще, — продолжил Коба. — Нам необходимо постоянно укреплять кадры. Пусть молодые люди, сдав экзамен на верность партии, отправляются в жизнь — руководить кафедрами в институтах, работать директорами или заместителями директоров заводов и фабрик. Мы учимся, товарищ Ежов, понемногу учимся… А вы, товарищ Ежов, учитесь?

И вдруг «Молотошвили»… закричал на Ежова!

Он кричал тонким голоском, что Ежов давно перестал учиться… Что писателей распустили. И страну — тоже! Наркомат внутренних дел — опора партии, карающий меч — буквально засорен агентами иностранных разведок.