Месть - Владислав Иванович Романов Страница 10

— Снова жалились тебе твои академики?! — ядовито заметил Сталин.

— Дело не в Платонове, о котором мы спорили, а в самом принципе! — простодушно заметил Киров. — Может быть, поставить для себя какой-то заслон. К примеру, культуру или науку не трогать…

— А что делают с человеком, заболевшим дифтерией или чумой? — спросил, хитровато щурясь, Сталин и, не дав Кирову ответить, сам закончил свою мысль: — Зараженного чумой не спрашивают: ты кто? Языковед или политик?.. Его просто изолируют, так? Чтоб не заразил остальных. И если надежда есть, его лечат. А если невозможно лечить, то сжигают, чтобы зараза не захватила остальных. А если оставим тифозного лишь потому, что он большой историк, то он может заразить и политика, и экономиста. Вот у тебя, на Беломоро-Балтийском, разве была разносортица? Тут историки, а там генералы?! Всех больных лечат в одной семье! Строительство канала дало поразительные результаты в этом плане! Вспомни! Люди были охвачены энтузиазмом, делали по две нормы в смену, организовывали соревнование бригад, вот где мы увидели наконец настоящий социализм!.. Я вчера с Горьким говорил, он вспоминал, какое впечатление поездка на Беломоро-Балтийский произвела на бригаду писателей, они книгу выпустили, а драматург Погодин даже пьесу написал. Называется «Аристократы». Название мне не понравилось, но Горький говорит: хорошая пьеса. Там герои — твои строители, заключенные, отбросы общества, и труд превращает их в аристократов духа, так он мне объяснил. В этом году, говорит, будет поставлен спектакль, посмотрим. Побольше бы нам таких строек и таких аристократов духа выковывать. Мы тогда всех капиталистов за Можай загоним! — Сталин рассмеялся.

Киров всегда завидовал этой сталинской убежденности, точно он никогда не знал сомнений в своей жизни. Вот и сейчас Коба легко разбил доводы Кирова и доказал правильность абсурдного, на первый взгляд, принципа: принудительный труд воспитывает аристократов духа. По марксизму, всегда было наоборот: приветствовался труд свободный. Но Киров не хотел ввязываться в спор с Кобой. Последний во всех спорщиках сразу видел врагов, и доказать что-то ему было невозможно.

Киров поднял рюмку и провозгласил тост, чтобы все враги Кобы сразу же сдохли после последней капли, которая выльется из этой рюмки. Сталин засиял, засмеялся, брызнули радостные лучики из его глаз. Он очень любил этот тост.

— Спасибо, дарагой! Но пусть немножко-немножко останется этой заразы, иначе жизнь потеряет смысл: не с кем будет бороться! И чтобы у тебя до конца твоих дней оставался один ма-а-а-аленький явный враг, но с большим револьвером в руках и чтобы этот враг постоянно стрелял в тебя, но пули пролетали мимо и все попадали в твоих скрытых врагов! — Сталин всегда после любого тоста говорил свой, за который все в конце концов и пили, независимо от того, кто первый начинал говорить за столом.

Они чокнулись и выпили. У Кобы румянец появился на щеках. Он расстегнул пуговицы военного френча, под которым был глухой, до горла жилет такого же мышиного цвета.

— Странная жилетка, — взглянув, удивился Киров. — Без пуговиц. Сейчас модно такие носить?

— Очень модно, — усмехнулся Коба, — потому что это бронежилетка.

— Что, настоящий бронежилет? — Сергей Миронович даже поднялся из-за стола и подошел к Сталину. Потрогал, погладил поверхность жилета. — И какой удар выдерживает?..

— Если будут бить из пушки, то поразят товарища Сталина, — улыбнулся Коба. — А пули ему не страшны.

— Тонкий какой! И тяжелый!

— Немцы, проклятые, делают! Вот что за нация?! Все умеют! — вздохнул Сталин.

— И как ты целый день ходишь, тяжело ведь! — посочувствовал Киров.

— А я стараюсь больше сидеть, — усмехнулся Коба.

— Сейчас хоть сними, плечи отдохнут!..

— А вдруг ты вытащишь револьвер и захочешь убить своего старого друга? — полушутя-полусерьезно сказал Хозяин.

Киров понимал, что это всего лишь грубоватая сталинская шутка, но рассмеяться не мог: глаза Кобы жгли его не шутливым, а взаправдашним огнем подозрений. Коба сам понял, что перегнул палку, и поднялся.

— Конечно, сниму, дарагой! Просто забываешь, что ходишь в этой штуке, — Киров помог Кобе снять ее, уложить на диван. — Ничего, я Паукеру скажу, он и тебе такую достанет. Карлуша все может. Тебе особенно надо, ты же любишь у нас на заводах, в цехах выступать, одного несчастного случая на заводе Михельсона нам хватит. Второго не надо!..

Как-то, подвыпив, Коба проговорился Кирову, что Фанни Каплан вовсе не стреляла в Ленина. Организовывал покушение командир боевого летучего отряда правых эсеров Семенов, а руководил им Авель Енукидзе по распоряжению Свердлова. Фанни была дежурной в тот вечер. В ее обязанности входило узнать, не выступает ли Ленин, и доложить об этом районному уполномоченному, что она и сделала в тот вечер 30 августа 1918 года. Стрелял в Ленина Протопопов, бывший начальник контрразведки левоэсеровского отряда Попова. Его взяли еще 7 июля и должны были расстрелять, но оставили для всякой деликатной работы. Он был прекрасный стрелок и должен был ранить Ленина, едва задев кожу. Положение тогда становилось угрожающим: в советах сидели эсеры, большевики теряли влияние в народе, сочувствие пролетариев и беднейшего крестьянства. Был архинужен толчок к сплочению масс вокруг партии и оправданию красного террора, который не прекращался с первых дней революции, усугубляя и без того плачевное положение большевиков. Протопопов же, видимо от волнения, чуть не убил вождя. К счастью, все обошлось, 3 сентября Ильич уже был на ногах, но одна из пуль попала в шею и застряла в нескольких миллиметрах от сонной артерии. Протопопова через два часа шлепнули. Расчет же Семенова оказался точен. Каплан все взяла на себя. Правда, Свердлов, чтоб не испытывать судьбу, уже 1 сентября забрал Каплан из ВЧК и перевез в Кремль, а 3-го комендант Мальков самолично ее застрелил и сжег тело.

И надо сказать, Свердлов в первый раз заставил Сталина себя уважать: покушение на Ленина всколыхнуло массы, прибавило сочувствия к большевикам, и они, висевшие на краю пропасти, выкарабкались, сохранили власть и теперь победили.

Киров всю ночь не спал, потрясенный рассказом, он знал, что Семенова не только реабилитировали на процессе правых эсеров в 1922 году, что само по себе было удивительно: главарь боевиков, организовавший убийство Володарского,