Бернар Фоконье - Бетховен Страница 10

Через год после приезда в Вену Бетховен написал письмо Элеоноре фон Брейнинг. Он не только не позабыл ее, но всё еще не мог отделаться от мысли об их ссоре перед отъездом. Какие непоправимые слова могли вырваться у Людвига, а может быть, и у Лорхен, чтобы довести дело до такой крайности? Из этого письма мы можем многое узнать о характере Бетховена — раздражительном, вспыльчивом, сварливом, а потом сожалеющем о своей несдержанности и умоляющем его простить:

«Когда мне пришла на память роковая ссора, мое тогдашнее поведение показалось мне отвратительным! Но сделанного не воротишь; о, что бы я отдал, чтобы вытравить из своей жизни, если бы только мог, столь позорное поведение, кстати, совершенно противоположное моему характеру!»

Что же произошло? Можно догадаться: взрыв ярости Людвига, который не мог перенести из-за своего гордого и непримиримого характера то положение, в каком он оказался в семье Брейнинг: почти что приемный сын, всем обязанный хозяевам, был унижен тем, что его используют как учителя музыки при девушке, в которую он влюблен и которая держит его на расстоянии. Недоразумение, раздутое наговорами и поддерживаемое отсутствием объяснений. Смятение чувств, когда к братской любви примешивается смутное желание. Но чтобы заслужить прощение, Людвиг посвятил Лорхен написанное для нее сочинение — вариации на тему арии «Se vuol ballare…» («Коли хотите танцевать…») из «Свадьбы Фигаро» Моцарта, в которой Фигаро — случайность ли это? — бросает вызов графу, желающему отобрать у него любимую женщину… Трогательная подробность: в том же письме он просит Лорхен связать ему фуфайку из ангорской шерсти — та, которую она подарила ему в Бонне и которую он трепетно хранит, уже вышла из моды. Ясно одно: Бетховен был беззаветно влюблен в Элеонору фон Брейнинг, его сердце быстро загоралось, потухало и вновь возвращалось к былой любви, словно терзаемое тоской утраты.

Йозеф Гайдн уехал обратно в Лондон в январе 1794 года. Перед отъездом он поручил своего непокорного ученика самому прославленному профессору в Вене — Иоганну Георгу Альбрехтсбергеру, придворному органисту, регенту соборного хора. Он будет давать Бетховену уроки 13 месяцев — с января 1794-го по февраль 1795 года. Этот музыкант познал славу как композитор. Будучи четырьмя годами моложе Гайдна, он написал симфонии, квартеты, концерты, но его репутация композитора осталась в прошлом, он посвящал много времени преподаванию — в самом классическом стиле: он утверждал, что, чтобы достичь мастерства в композиции, надо придерживаться традиции Фукса{18}, теория которого основана на фуге и контрапункте. Терпеливо, трижды в неделю, Альбрехтсбергер занимался с Бетховеном, которому была свойственна черта сильных характеров и людей, которые собираются прожить не зря: он не терпел никаких директив, уклонялся от школьной науки, пусть даже ему приходилось осваивать ее в одиночку, самоучкой, если она ему требовалась для сочинения музыки. Однако уроки нового учителя оказали на него влияние, хотя он и считал Альбрехтсбергера замшелым педантом, непревзойденным «в искусстве изготовления музыкальных скелетов». Это влияние особенно ощущается в обращении к религиозной музыке и широкому кругу барочного репертуара в этой области: Аллегри{19}, Бах{20}, Кальдара, Фукс, Гендель{21}, Орландо ди Лассо{22}, Палестрина{23} — всё то музыкальное образование, которого еще не хватало молодому Людвигу, чтобы стать мастером, усвоить наследие и превзойти его. Говорили, что учитель и ученик плохо ладили и терпеть друг друга не могли. Однако 20 лет спустя Бетховен, уже находясь на вершине славы, будет бесплатно давать уроки внуку Альбрехтсбергера, признавая в старом профессоре пример для подражания. Со своей стороны, Альбрехтсбергер якобы однажды заявил, что его ученик ничему не научился и никогда не создаст ничего достойного. Просто Людвиг, как все нетерпеливые люди, хотел мчаться вперед, послав ко всем чертям школьные упражнения. Для него музыка не сводилась к технике композиции, которую другие уже довели до высшей степени совершенства, как в фуге. Разве можно стать более великим архитектором, чем Бах? Кстати, форма фуги напрочь отсутствует в его первых юношеских сочинениях, а впоследствии он частично использовал ее как заблагорассудится, по мере необходимости, пока всё его ученичество не сублимировалось под конец его жизни в грандиозной «Большой фуге». В целом же, отказываясь подчиняться старым правилам, Бетховен не оставлял себе другого выбора, кроме как заново изобрести некоторые формы музыкальных произведений, чтобы ввести собственное их понимание, выстроить новые конструкции, выжать всё возможное из инструментов и оркестра, заставив их звучать непривычным образом.

То же самое относится к опере, величайшим мастером которой в Вене после смерти Моцарта считался Антонио Сальери. Этот почтенный музыкант, прослывший, с легкой руки Пушкина[4], убийцей Моцарта[5], не имел себе равных в создании выспренних драматических сочинений (недавние попытки реабилитировать композитора как раз и подтвердили эту тенденцию к напыщенности, лишенной изобретательности). Бетховен был в хороших отношениях с Сальери, возможно, потому, что придворный музыкант, интриган, ревнивый к своей художественной всесильности, не видел в молодом пианисте-виртуозе потенциального соперника в опере. Будущее покажет, что он был прав: Бетховен не обладал ярким дарованием Моцарта для театра и «итальянской» оперы. Отторгала ли его опера своей пустотой и искусственностью? Однако он попробует в ней свои силы десятью годами позже: это будет долгое испытание «Фиделио», единственная попытка.

Пока же, в 1794 году, он не тратит всё свое время на уроки: он пишет музыку. Три сонаты для клавира, посвященные Гайдну, — наверное, из дипломатии. Прослушав их по возвращении из Лондона в 1795 году у князя Лихновского, Гайдн якобы сказал Бетховену, что «талант у него есть, но надо еще учиться».

Бетховен познал, что такое нужда. В Бонне дела шли из рук вон плохо. Империя стояла на пороге войны. В июне французы разбили австрийцев при Флёрюсе. В октябре войска Марсо и Клебера заняли левобережье Рейна. Прежде чем сбежать, курфюрст Максимилиан Франц, не имевший другого выбора, распустил придворных артистов и закрыл свой театр: Бетховен лишился постоянного источника дохода.

На что жить? Теперь у него нет господина, он свободен — он один из первых артистов, оказавшихся на воле. Он мог бы снова поступить на службу к одному из князей-меценатов, которым преданно служил какой-нибудь музыкант, — отказался. Даже у Лихновского, который обращался с ним уважительно и всеми способами старался привязать к себе, он вел себя как независимый гость, даже отказываясь ужинать каждый вечер у князя, потому что час, отведенный для трапезы, его не устраивает! Друг — пожалуйста, но слуга — ни за что.