Елена Якобсон - Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка Страница 10

Пришло лето, и родители сняли комнаты в деревенском доме под Москвой. Аграфена и все мы, дети, прожили там все лето, а родители приезжали по выходным. Нам было очень хорошо — мы купались в маленькой речке, лазили по деревьям, собирали грибы и играли с деревенскими детьми.

Скоро я начала открывать для себя Москву, уходя за пределы нашего района в узкие улочки старого города, на широкие бульвары и набережные. Родители работали по

10-12 часов в день, Аграфена занималась моей сестрой, и никто не интересовался, куда я иду после школы. Москва оживилась. Улицы стали чище, люди уже не выглядели такими угрюмыми, а беспризорники куда-то исчезли. Я чувствовала себя в полной безопасности и часами одна бродила по городу.

Я гуляла и во дворе нашего дома. Поскольку места в квартире было очень мало, детей выставляли «вон», когда взрослые хотели побыть одни. Дети шли во двор. Для меня двор стал своего рода «школой жизни». Там происходило очень много интересного. Большие мальчики завязывали драки или нападали на младших и мучили их. Девочки сбивались в отдельные кучки, некоторые заигрывали с мальчиками и передавали им записки, но чаще перешептывались, секретничали и хихикали.

В нашем доме я знала только одну девочку — Зину, дочь самого важного человека на нашем этаже, управдома, ответственного за подобающее поведение жильцов. Если советский гражданин получал письмо или посылку из-за границы, то о нем следовало доложить председателю домового комитета, а тот в свою очередь докладывал вышестоящему начальству в сети государственного контроля. Того, кто получил такое письмо или посылку, допрашивали и делали предупреждение: не поддерживать контактов с «капиталистическими элементами».

Зинина мама до революции была кухаркой и обладала прекрасно развитым классовым чутьем. Она знала, что мои родители — «враги народа», оставшиеся в живых только благодаря великодушию Ленина. Зина была на пару лет старше меня и выбрала меня в «подруги» потому, что нуждалась в моей помощи, а именно чтобы привлечь к себе внимание мальчика с нашего этажа. Виктор Франк был «классный» и красивый, его родители тоже принадлежали к «врагам народа». Зина, проинструктированная матерью, понимала сложность своей ситуации. Во-первых, этот «классный парень », скорее всего, отвергнет ее любовь из-за их «классовых» различий, а если вдруг и не отвергнет, то она окажется в опасности, связав свою судьбу с «классовым врагом». И, конечно, ей попадет от родителей.

Зина разработала план. Она внушила мне, что я тоже влюблена в Виктора и что мы должны написать ему записку от нас обеих. Я согласилась, главным образом потому, что я ее боялась, но еще и потому, что Виктор действительно был очень красивым мальчиком. Я сама поверила, что влюблена, и сочинила записку: «Две девочки в тебя влюблены. Отгадай кто? » И я же должна была эту записку отнести. Я прошла медленно по коридору, разделявшему наши квартиры, подсунула записку под его дверь и быстро убежала.

Начались дни напряженного ожидания. Получил ли он записку? Что он будет делать? Догадается ли он, кто написал записку? Теперь я тоже шепталась и хихикала с девочками во дворе. Наконец-то я стала «своей»!

Виктор не обращал внимания ни на Зину, ни на меня. Спустя много лет я встретила его в Лондоне, и он сказал мне, что не помнит никакой записки, скорее всего, мать нашла ее и выбросила. И правильно сделала! В 1970 году я беседовала с ней в Мюнхене. Она не помнила никаких записок под дверью в Москве, но сказала, что если бы нашла, то, конечно, выкинула бы такую глупость.

Отец Виктора профессор Семен Франк, выдающийся религиозный философ, жил в Москве в ожидании выездных виз для себя и своей семьи. В годы НЭПа многим крупным русским ученым и писателям разрешили уехать за границу. Кто-то осел в Европе. Некоторые семьи разделились, одной из таких семей были Пастернаки. Борис Пастернак вернулся в Россию, а его родители и сестры остались за границей. Франки поселились в Германии, где Виктор стал журналистом. Потом он переехал в Лондон и возглавлял русскую службу Би-би-си, а позже работал в Мюнхене на радиостанции «Свобода»...

...Лет в одиннадцать я тяжело заболела, страшно иехудала, у меня держалась высокая температура. Мама забрала меня из школы. Что это была за болезнь, так никто и не определил, но она явно была не заразной и не смертельной. Мама отпросилась с работы и увезла меня на Север, где недалеко от финской границы жил ее брат.

Дядя Алексей был горным инженером, вдовцом, с сыном Виктором, на два или три года старше меня. Они жили в бывшей помещичьей усадьбе, стоявшей на холме среди парка с видом на долину с несколькими деревнями. Была зима, снег блестел на солнце. Воздух был холодным, свежим и чистым, парк напоминал снежную сказку. Дом отапливался дровяными печами и каминами, и по всему дому раздавалось уютное потрескивание дров.

Дядя Алексей был тихим человеком, никому не мешал и любил просто сидеть один. За домом умело следила молодая крестьянка. Я не понимала отношений между ней и дядей. Они спали в одной комнате, хотя не были женаты. Но они явно жили вполне счастливо.

Виктор в это время приехал домой на каникулы. Это был высокий, красивый мальчик, немного застенчивый. Нас приняли как давно потерянных любимых родственников и включили в свою теплую, уютную жизнь. Я сразу же почувствовала себя лучше. Мама успокоилась. Она была счастлива оказаться с братом в таком спокойном месте. Там стояло пианино, и вечерами мама играла что-нибудь печальное или романтическое — Шуберта, Шумана или Скрябина. В доме было много книг, и Виктор читал вслух своему отцу. Именно тогда я полюбила книги. Мы все сидели в гостиной и по очереди читали вслух. Помню, читали Диккенса и Толстого. Остальной мир для нас не существовал, он просто исчез под снегом.

Мы с Виктором ходили на лыжах, катались на санках, играли в снежки с деревенскими детьми. Мы очень подружились и действительно чувствовали себя членами одной семьи. Виктор дразнил меня, что я вырасту «красивой женщиной» и что мне следует поостеречься и не разбить слишком много мужских сердец. Я ему, конечно, не верила, но помню, как смотрела в зеркало и думала: «Наверно, он прав. У меня прямой нос, красивый рот, кудрявые волосы... Я хорошенькая девочка!» В те годы взросления комплименты Виктора придавали мне уверенность в себе.

Моя дружба с Виктором и другими двоюродными братьями, Борей и Шурой, была для меня очень важна, мне было с ними очень хорошо. Как, наверно, прекрасно жилось в прежнее время в таком большом доме, как этот, где вся большая семья, все кузены и кузины собирались на праздники! В этом отношении я по-прежнему чувствую ностальгию по моей старой родине. Мы покинули Россию в 1925 году, и я больше никогда не видела двоюродных братьев. В 1970-х годах на наших берегах появилась новая волна эмигрантов из Советского Союза, и я встретила нескольких мужчин, напоминавших мне моих кузенов. Я всячески старалась помочь им и их семьям, позже приходя к заключению, что они вовсе на них не похожи. Друзья шутят, что у меня «комплекс потерянных кузенов». Они правы, и я стараюсь не слишком увлекаться.