Неизведанные земли. Колумб - Фелипе Фернандес-Арместо Страница 10

отец его жены представлял собой весьма скромный пример облагораживающего влияния морских приключений и не менее скромный образец воздействия средневековой рыцарской литературы. Если верить ранней биографической традиции, брак также дал Колумбу доступ к бумагам покойного отца его невесты, что, согласно той же традиции, стимулировало интерес Колумба к португальским рассказам об освоении Атлантики[71]. Донья Филипа оказала своему мужу еще две услуги: подарила ему единственного законнорожденного сына Диего, на котором сосредоточились его династические амбиции и в котором они в конце концов воплотились; и рано умерла, оставив Колумба свободным и, похоже, не обремененным сентиментальными воспоминаниями. Его единственное нежное упоминание о жене встречается в кратком описании его службы испанским монархам, в котором он говорит о необходимости «оставить жену и детей», чтобы предстать перед ними[72]. Но если это подразумевает действительные чувства, а не является простой формой эмоциональной риторики, то следует признать, что речь может идти о периоде после смерти доньи Филипы и что «жена», о которой идет речь, была связана с Колумбом менее официальными узами. Его брак обеспечил ему еще один потенциально полезный известный нам контакт: родственники его жены – сестра Виоланта и шурин Мигель Мулиарт – жили в Уэльве, в двух шагах от будущей точки отправления Колумба в Новый Свет. Он посетил их в 1491 году, в то время, когда налаживал связи с сообществом моряков в соседнем Палосе. Было бы заманчиво, но необоснованно сделать вывод о какой-то связи между этими двумя событиями. Более вероятно, что семейная связь пошла на пользу Мулиартам, которые заняли деньги у своего удачливого родственника, когда Колумб разбогател[73]. События его жизни в конце 1470-х годов, в период первых плаваний в Атлантике, зафиксированы генуэзским документом 1479 года, где отмечено плавание Колумба на Мадейру в предыдущем году для покупки сахара в рамках сделки, заключенной фирмой Чентурионе[74].

Организатор сделки Луиджи Чентурионе и посредник Паоло ди Нигро были упомянуты в последнем дополнении к завещанию Колумба много лет спустя вместе с некоторыми жителями Лиссабона, включая еще одного члена клана Чентурионе[75]. Работа в качестве закупщика сахара на атлантических островах в интересах семьи Чентурионе также послужила бы объяснением случившихся предположительно в тот же период плаваний между Лиссабоном и Порту-Санту, Колумб вспоминал о них в своем письме от 1495 года[76], а также посещений Канарских и Азорских островов, которые не зафиксированы ни в одном документе, но о них можно с уверенностью судить по примерам очевидного знакомства Колумба с обоими архипелагами, подтверждаемого, в случае с Азорскими островами, заявлениями ранних биографов о том, что он собирал свидетельства возможности мореплавания в тех областях Атлантики[77].

Эти три архипелага – Мадейра, Канарские и Азорские острова – были связаны системой ветров и торговыми путями с более широким кругом атлантического судоходства, который простирался на юг до Гвинейского залива и на север до Англии и за ее пределы. В своих воспоминаниях от 1495 года и в рукописных заметках на полях прочитанных им книг[78] Колумб описал плавания до этих крайних пунктов. Он утверждал, что в феврале 1477 года (дата не может считаться надежной из-за давности воспоминаний) отплыл из Бристоля «на 100 лиг дальше»[79] Исландии, как следует из контекста. А в 1482 году или позже, согласно тем же источникам, он отправился на юг из Лиссабона в новую португальскую крепость Сан-Жоржи-да-Мина, недалеко от устья Вольты, где была сосредоточена португальская торговля золотом с внутренними центрами золотодобычи. По первому из этих маршрутов средиземноморские купцы обычно добирались до Англии, где Колумб вполне мог присоединиться к плаванию из Бристоля в Исландию. В его утверждении нет ничего изначально неправдоподобного, и его участие в таком путешествии также объяснило бы заход в Голуэй в Ирландии, о котором он упомянул в другой записи на полях. Подлинность его путешествия на Золотой берег убедительно подтверждается знанием Экваториальной Африки, обнаруживавшимся в различных местах его сохранившихся сочинений[80].

Таким образом, к середине 1480-х годов Колумб почти оправдал свое более позднее хвастливое утверждение о том, что он плавал «на всех известных морях». В частности, он следовал за генуэзской торговой экспансией от Средиземного моря до Атлантики, охватив почти весь генуэзский морской мир от Хиоса до Канарских островов, и проник в самые отдаленные уголки Атлантики, известные в его время.

Атлантика – Океан-море – служила заманчивым миром возможностей для современников Колумба. Отражением восторженных домыслов, вызванных не имеющими четких границ просторами неисследованного океана, могут служить карты того времени, на которых видно, каким стимулом для воображения являлось исследование Атлантики и как росло осознание потенциально пригодного для освоения атлантического пространства за столетие до путешествий Колумба. К мифическим островам, обычно имеющим воображаемое расположение на картах XIV века – островам Святого Брендана, Святой Урсулы и Бразилии, – венецианская карта 1424 года добавила большие заманчивые острова, в том числе «Антилию», отождествляемую с островом «Семи городов», на котором, согласно легенде, мало отличающейся от легенды о святой Урсуле, португальские беженцы от мавров поселились в VIII веке. Эти острова традиционно обозначались на последующих картах, вдохновляя исследователей на поиск. Колумб также разыскивал их. Открытые им острова были единодушно названы Антильскими островами, а один архипелаг он назвал в честь «девственниц» святой Урсулы. Еще в 1514 году в португальских официальных инструкциях по плаванию указывались маршруты к «еще не открытым островам», и одной из самых забавных подделок XVI века является испанская «хроника» завоевания острова Святого Брендана[81].

Хотя предпринимались попытки соотнести эти умозрительные догадки с реальными находками, обычно в связи с теориями доколумбовых открытий Америки, единственное возможное новое открытие начала XV века – это открытие Саргассова моря. Но если оценить подлинный ажиотаж, вызванный в XV веке неограниченными возможностями, поджидающими в Атлантике, то уже не удивляет многочисленность этих догадок. Непосредственным стимулом послужили новые открытия: картографы Майорки, впервые разместившие Азорские острова в почти правильном месте на картах 1430-х годов, также способствовали тому, чтобы упоминания о новых гипотетических островах сделались традиционными. Андреа Бьянко из Генуи интересовался последними непроверенными новинками, как показывает его карта 1448 года, но еще на своей карте 1436 года он разбросал по океану горсть воображаемых островов и даже на карте 1448 года обозначил несколько традиционных, заверив при этом, что «настоящий остров» находится в 2400 километрах в Экваториальной Атлантике[82].

Путешествия, вдохновленные такими догадками, в свою очередь, иногда приносили настоящие открытия, которые подпитывали процесс. Колумб рос в то время, когда Атлантика была просто усеяна новыми ориентирами и получала все новые границы на картах. В 1452 году, примерно во время его вероятного рождения, открыли два самых отдаленных острова Азорских островов. В период между серединой 1450-х и серединой 1460-х годов исследовали архипелаг Зеленого Мыса. В 1470-х к ним