Неизведанные земли. Колумб - Фелипе Фернандес-Арместо Страница 9

назначение на высокие должности является лучшим показателем успешного признания генуэзцев местными сообществами. Финансовые покровители Колумба, например Франческо да Ривароло и Франческо Пинелли, служили советниками в Севилье и близкими доверенными лицами короны, Франческо Адорно заседал в городском совете Хереса, а Джанбаттиста ди Асканио и Кристофоро Маруффо – в городском совете Кадиса. На более скромном уровне Агостино Асилио являлся казначеем своего прихода в Эль-Пуэрто-де-Санта-Марте. Тем не менее эти ответственные должности в испанском обществе, как правило, завоевывались без ущерба для генуэзской идентичности, особенно в Севилье и Кадисе, где генуэзские колонии пользовались древними привилегиями, имели собственные консульства и владели причалами. Было обычным делом иметь дом в Генуе, возможно в качестве убежища, – наличие такого дома у Ривароло приводилось в качестве доказательства недействительности его натурализации. Даже легендарная бережливость генуэзцев являлась частью их приспособляемости: нотариальные записи Кадиса показывают, что, не экономя на своей торговой деятельности, они экономили на драгоценностях, коврах и других предметах роскоши. В 1480-х годах в Кадисе существовало особое генуэзское религиозное братство со своей часовней в соборе, и подобные организации, возможно, существовали и в других местах. Например, братство во имя Иисуса в Хересе было основано генуэзскими портными. В Севилье генуэзская община вплоть до XVI века сохраняла обычай совместных обращений к монархам. Такая двойственность однажды была ярко выражена самим Колумбом. Как он сам писал директорам генуэзского государственного банка Сан-Джорджо в то время, когда, нужно признать, несколько разочаровался в Испании: «Господа, хотя мое тело скитается здесь, мое сердце всегда в Генуе». Такая же двойственность отражена в испанских стихах одного из ведущих поэтов Севильи XV века, известного как Франсиско Империал, которого всегда описывали как «уроженца Генуи, жителя благороднейшего города Севильи». Он любил принявший его город, «самый лучший в королевстве», восхвалял красоту его женщин и справедливость его королей, увещевал его, в явно дантовском стиле, очиститься от ереси и пороков, но также никогда не забывал своей родины и не забывал конца Януса из Трои[67].

Таким образом, генуэзские реалии очень важны для понимания жизненного пути Колумба – от Генуи, где тот начался, до Андалусии, где закончился. Они помогают объяснить, как и почему он добрался до берегов Атлантики и что там с ним приключилось. Опыт Колумба в качестве мореплавателя по всему генуэзскому морскому миру того века и смещение его деятельности на запад описаны в отчете о пяти плаваниях, четыре из которых упоминаются лишь в письме, написанном Колумбом в январе 1495 года, спустя долгое время после упомянутых событий, очевидно, с конкретной целью убедить своих корреспондентов, испанских монархов, в широте его практических познаний в мореплавании. Тем не менее все утверждения, изложенные в письме, по своей сути правдоподобны. Самое раннее путешествие – если оно вообще имело место – должно было состояться в начале 1472 года. Согласно рассказу Колумба, все началось в Марселе с заказа анжуйского претендента на неаполитанский престол захватить арагонский корабль в гавани Туниса. Как утверждал Колумб, «люди, бывшие со мной, взбунтовались и решили вернуться в Марсель», после чего «понимая, что не смогу принудить их силой, только переубедить с помощью некоторой хитрости, я согласился на их требования и, подменив показания компаса, поднял паруса, когда стемнело. А на следующий день, когда взошло солнце, мы были за мысом Карфаген, в то время как все они были уверены, что мы направляемся в Марсель»[68].

Этот эпизод вряд ли был чистым вымыслом, поскольку рассказ о выступлении на стороне анжуйцев не мог быть рассчитан на то, чтобы расположить к себе Фердинанда и Изабеллу, унаследовавших притязания Арагона на неаполитанский престол. Действие рассказа происходит в заливе Льва и Тирренском море, родных водах Генуи, в которых он так много плавал в юности, что до последних дней своей жизни помнил в деталях маршруты плаваний[69].

История об обмане мятежников имеет привкус назидания, призванного намекнуть на некие моральные принципы, но она типична для Колумба, которому нравилось видеть самого себя именно таким. Он рассказывал похожие истории о том, как обманул команду во время своего первого трансатлантического плавания, подделав запись в бортовом журнале, и о том, как запугал туземцев Ямайки во время своего последнего плавания, предсказав затмение[70]. Независимо от того, правдива эта история или нет, ее следует рассматривать как правдивую конкретно для него и как отражение притязаний Колумба на природную проницательность и умение справляться и с командой, и с кораблем, что компенсировало отсутствие формального образования.

Рассказ о путешествии в Тунис дает представление о первом решающем повороте в жизни Колумба: из ткацкой мастерской на борт корабля. О втором таком переходе, из Средиземного моря в Атлантику, свидетельствуют сохранившиеся доказательства его ранних плаваний. Дату уже нельзя определить с точностью, но должно быть, это произошло примерно в середине 1470-х годов и не позднее 1477 года. Традиционное повествование о его спасении от пиратов и во время кораблекрушения коммерческого судна, направляющегося из Генуи на север, слишком романтично и драматично, чтобы безоговорочно принимать его: образ Колумба, представленный авторами того времени как избранного Провидением для великих деяний героя, подозрительно хорошо соответствует сюжету. Но то ли благодаря божественному вмешательству, то ли каким-то более прозаическим и неизвестным нам обстоятельствам к 1477 году Колумб, несомненно, перебрался из Генуи в Лиссабон, где у него начался длительный период постоянного или с перерывами проживания в Португалии и уже пожизненной привязки к Атлантике. Не стоит призывать на помощь магию, чтобы объяснить то, что в обстоятельствах жизни Колумба было совершенно логичным шагом. В его плаваниях между Средиземным морем и Атлантикой, с постепенным полным переключением на Атлантику и расширением горизонтов, отражалось общее направление деятельности генуэзцев в торговле и колонизации новых земель.

Переместившись к Атлантике, Колумб получил больше чем практическое ознакомление с навигационными проблемами, с которыми ему пришлось бы столкнуться при попытке пересечь океан. Наряду с принятием «атлантической судьбы» он получил и невесту из этого мира, вероятно в Лиссабоне (но возможно, на Мадейре или Порту-Санту). Точная дата неизвестна, но вероятнее всего, свадьба состоялась в 1478 или 1479 году. Этот брак был самым большим шагом Колумба на пути к социальной респектабельности, к которой он стремился. Хотя по некоторым меркам этот шаг и был достаточно скромным. Донья Филипа принадлежала к дворянству, происходила по материнской линии из семьи, издавна служившей монархам, была дочерью сеньора, обладавшего отличительной чертой феодальной знати: правом повелевать вассалами. Ее отец, Бартоломео Перестрелло, при жизни правил одним из самых маленьких, бедных и отдаленных владений португальской монархии – островом Порту-Санту. Тем не менее для сына генуэзского ткача это был не просто шаг, а огромный скачок. Вступив в брак, Колумб почувствовал вкус к той форме величия, которой мог бы достичь собственными деяниями: морское владение, приобретенное отчаянной храбростью предков. Хотя