Ирина Гуро - "Всем сердцем с вами". Клара Цеткин Страница 10

Ею овладело странное чувство: словно она видит страшный сон. Надо проснуться, чтобы вернуть последний миг счастья, слабое пожатие руки, легкое дыхание, тихие слова любви…

Скромный обряд на кладбище для бедных окончился. Горькие и скорбные, отзвучали слова товарищей. Позже они будут повторены столбцами социалистических газет: «Еще одна жертва жестоких классовых боев и закона против социалистов. Русский революционер Осип Цеткин заслужил глубокую благодарность рабочих…»

В мансарду серого дома на улице Клиши вернулась молодая вдова. Опустевшая комната показалась ей незнакомой.

Она открыла дверь на железный балкончик. Вместе с морозным воздухом до нее донеслось пение; пестрые бумажные фонарики, смешные маски оскорбили ее. Она глянула вдаль: в обрамлении огней чуждым, незнакомым видением высилась до самых облаков железная ажурная башня. Возгласы в толпе внизу «Вива, Эйфель!» все объяснили: Александр Гюстав Эйфель закончил постройку своей знаменитой башни! И сейчас, празднично освещенная, она вознеслась над Парижем, словно родилась из мрака именно этой ночью…

Клара вернулась в комнату. Она была одна здесь. Совсем-совсем одна.

Ее дети спали у соседки за стеной. Она не имела права предаваться отчаянию. У нее были дети. И дело. Их дети, ее и мужа. И дело тоже ее и мужа.

…Гремели салюты, огненные колеса фейерверков крутились в темном небе, ликующие толпы заполняли улицы. Вступил на трон Вильгельм Второй.

Кайзер произносил длинные речи — он обладал ораторским даром, музицировал, покровительствовал искусствам.

Верноподданные говорили о блестящих придворных балах, прогулках и охотах, предпочитая молчать о недовольстве в Рурских шахтах, о выступлениях горняков Саксонии, Силезии, Саара…

В то самое время, когда реки Германии, вскрыв ледяной покров, широко и вольно разливались в долинах, поднялись из забоев, спустились с горных рудников, бросили кайла и молотки, остановили врубовые машины стачечники — горняки всей страны!

Правительство направило против рабочих войска.

В покоях гогенцоллерновских дворцов мечтали о новом оружии.

Пауза, необходимая для того, чтобы откинуть ружейный затвор, выбросить гильзу, вложить патрон, была сведена к минимуму. Но даже эта максимально укороченная пауза не устраивала кайзеровских вояк, не вязалась с быстротой современных станков.

Германская индустрия набирала силу. Германская военная машина подгоняла ее.

Германский империализм рвался к мировому владычеству.

Где бы ни послышался гром пушек или звон золота, где бы ни запахло нефтью, устремлялись туда верные вассалы Капитала.

За тридевять земель от Германии идет испано-американская война. Война нового типа: за рынки сбыта и дешевую рабочую силу.

За тридевять земель на всех парусах спешит поближе к войне кайзеровская эскадра. И водружает знамя Железной империи над Каролинскими островами!

Рейхстаг одобряет уже состоявшееся увеличение армии. Войска ведь требуются и для подавления рабочего движения, которое ширится вопреки воплям соглашателей о классовом мире.

Сменяются рулевые у кормила государства, но остаются бессменно на капитанском мостике знаменитые на весь мир концерны, истинные господа земли.

В 1890 году «Исключительный закон» пал. Бисмарк ушел в отставку. Изгнанники возвращались на родину.

Вернулась и Клара с двумя маленькими сыновьями.

Ее тепло встретили сестра и брат, теперь педагог в Лейпциге. Но Клара не осталась в городе ее юности. Она приняла предложение партийного издательства в Штутгарте: речь шла о работе, о которой она всегда мечтала.

Итак, Штутгарт, тихий южногерманский город… Социал-демократы тоже очень «тихие люди».

«Отцы города» числятся в социал-демократической партии, но не помышляют ни о какой борьбе с капиталом… А есть и другой мир — пролетарских кварталов. Клара работает в профсоюзах: у печатников, деревообделочников, швейников. Она сблизилась со многими рабочими семьями. И с радостью встретилась со старым другом Паулем Тагером.

В маленький домик Тагеров и пришла перво-наперво Клара с новостью: ей предложили стать редактором газеты для женщин. Газета носила программное название «Равенство».

— В общем-то «Равенство» до сих пор довольно серенькое издание. Оно вносит в рабочий дом политические новости в достаточно причесанном виде. И огромное количество полезных, по преимуществу хозяйственных советов, — думала вслух Клара.

— По правде, — сказал Пауль, попыхивая трубкой с длинным чубуком, — я не знаю, на месте ли вы будете в этой газете, где помещаются на главном месте инструкции по засолке огурцов.

Клара решает: она произведет основательную перетасовку в редакции…

Клара стала редактором «Равенства». Девятого января 1892 года редакция «Равенства» обращалась к читателю:

«Редакция просит всех друзей женского рабочего движения способствовать распространению нашей газеты, которая всегда будет активной помощницей женщин-работниц в их борьбе».

Итак, «Равенство» — газета для немецких работниц. Но надо, чтобы и мужчины заглядывали в нее… Очень скоро им приходится поневоле это делать, когда газета начинает кампанию против мужей-рабочих, не желающих, чтобы их жены, а тем более дочери ходили на собрания, читали политическую литературу… В то же время газета дает бой и феминизму.

Феминистки — дамы из буржуазной интеллигенции — ратовали за равноправие женщин в рамках буржуазного общества, не помышляя о его низвержении. Они снискали себе славу истерическими выступлениями и слыли опасными фуриями, вооруженными длинными булавками для шляп…

Феминистки усиленно вербовали сторонниц среди трудящихся женщин. «Равенство» разоблачало болтовню о «великом сестринстве», о единстве интересов буржуазной дамы и работницы.

Газета занималась не только политикой. В ней нашлось место и художественно-литературным произведениям: рассказам и стихам первоклассных авторов, выпускались специальные страницы для детей.

Штутгарт того времени еще не был тем бойким промышленным городом, каким стал много лет спустя. Живописный городок со множеством готических зданий уютно расположился в долине светлого Неккара, неоднократно воспетого поэтами: «У Неккара, у Неккара, где так светла вода, там в солнечном сиянии купается земля…»

«Отцы города», принадлежавшие к верхушке социал-демократической организации Штутгарта, хотели спокойно жить у светлой воды и «купаться в солнечном сиянии».

Они имели к тому возможности. Среди них были владелец швейной фабрики, староста печатного цеха, монополист-кондитер. Ресторатор Кунде считался в этой компании уже чистым бедняком: у него было всего пять пивных и один ресторан…