Михаил Колесников - Дипонегоро Страница 10

Однажды Онтовирьо зашел в лачугу, где, как он слышал, у крестьянина умерли от голода жена и дети. Бедняк Абдулла стоял на коленях, а завидев принца, разразился проклятиями в адрес вельмож и самого бога. «Ты гневишь аллаха, — сказал Онтовирьо. — Мухаммад учит смирению и уничижению. Из капель пота Мухаммада вырастали розы. А ты, безумец, своей хулой закрываешь себе путь в рай и открываешь дорогу в ад. Бог милостив, но кара его ужасна».

Глаза Абдуллы вспыхнули. «Убирайся со своим богом в преисподнюю! — закричал он. — Я не боюсь его и плюю на него. Он всю жизнь мучает меня здесь. Но ему этого мало: пусть кровопийца терзает меня и на том свете… Аллах любит только таких, как ты, а таких, как я, он сбивает с ног да еще волочит по земле…»

Небо не разверзлось и не покарало нечестивого. Иногда странные мысли приходили в голову Онтовирьо. «Я принадлежу к тем, кто проводит время в праздности. Я принц, сын раджи. А предки моей матери — крестьяне, такие же, как эти… — думал он. — Почему один носит золотой меч, а другой ходит в рогоже? И рай и ад существуют в этом мире… Чеад султан Сепух отличается от заморского дьявола генерал-губернатора Альберта Висе?»

Сперва Онтовирьо слагал стихи о пылающих орхидеях на стволах деревьев, о клубящихся в жарком желтом свете ярких, как радуга, бабочках, о бананах с их громадными листьями и гроздьями плодов, о темно-синем море, разбивающемся о белые, как груды соли, коралловые рифы, о тоненьких, как ротан, девушках, выходящих в мокрых саронгах на берег, и о вечно шумящих пальмах с пепельно-серыми гибкими стволами…

Но с годами в строки пантунов стали вплетаться иные образы: умирающий от голода ребенок и мать бессильная ему помочь; наводнение в горах — проклятый поток банджир, сметающий на своем пути и бамбуковые хижины и деревья, банджир, поднимающий свои мутные волны до неба; вулканы, изрыгающие пламя и выжигающие целые деревни; жадный чиновник в черном суконном сюртуке и вонючих сапогах, забирающий у бедняка последнюю горсть риса; вождь восставших Дипонегоро, умирающий в тяжелых кандалах на чужбине.

Онтовирьо отвечал тем, кто пытался представить Яву райским садом, а ее жителей — добродушными, кроткими и покорными, только и мечтающими о том, как бы лучше услужить своему господину. У себя на родине голландцы рассказывали о волшебном крае южных морей с экзотическими островами пряностей, населенными беззаботными, как дети, туземцами, проводящими в полудреме все свое время, ленивыми, увитыми венками из лотосов и орхидей. На островах вечного лета растут хлебные и дынные деревья, кокосовые пальмы и сахарный тростник, и человеку не нужно заботиться о хлебе насущном, о жилище. Кому-то нужны были эти сказки. Онтовирьо видел, как круглый год гнут спину на грядках крестьяне и все же живут впроголодь. Каждая кокосовая пальма имела своего хозяина, и каждый орех был на счету. С каким нетерпением ждал бедняк, когда созреет на его хлебном дереве плод! А банан тут был таким же лакомством, как и в Европе. В поселения — кампонги вползали злые болезни — оспа, холера, малярия, уносящие тысячи жизней.

И вот в стихи Онтовирьо ворвалось удивительное слово: «Свобода»! Откуда взялось оно? По-видимому, оно, как неугасающий вулкан Мерапи, всегда жило в сердце каждого яванца, но не всякий смел произносить его. Теперь это слово вслух произнес принц, и «пантун о свободе» обрел крылья, полетел из кампонга в кампонг. И когда Онтовирьо появлялся в деревне, его встречали радостными возгласами: «Мердека! Мердека! Свобода!..»

Принц недоумевал: крестьяне понимали это слово слишком прямо — свобода от всех поработителей. И от голландских и от своих. А он в своем пантуне имел в виду прежде всего свободу духа, нечто возвышенное, почти неуловимое. Быть свободным, как птица, парящая в небе…

Отец Аном, как-то пожаловавший в Тегалреджо, сказал Онтовирьо:

— Султан Сепух тобой недоволен. До него дошли слухи, что ты своими стихами вводишь в соблазн мархаэн.

Мархазн — значит простой народ.

— Разве я не вправе слагать пантуны о том; о чем мне хочется? — возмутился Онтовирьо. — По милости Сепуха я вынужден украдкой встречаться с матерью. В кратон дорога мне закрыта. В чем моя Вина перед богом и людьми? Разве в моих жилах течет не твоя кровь? Мне в утешение остаются лишь пантуны, но даже и их султан хочет отнять.

Отец ласково положил ему руку на плечо.

— Я слышал твои стихи, они как зеркала. Но мудрецы говорят, что ошибки умного человека — пыль на полированном зеркале: их нетрудно стереть. Я сам когда-то сочинял пантуны, но те времена прошли: со дна колодца видишь лишь клочок неба. Ты произносишь; «Свобода». Еще совсем недавно французы на весь мир кричали: «Свобода! Равенство! Братство!» Султан боится этих слов: они как факел возле стога соломы. Бойся мархаэна. Мархаэн как поток банджир, — он не щадит никого. Ты принц, и тебе ли уподобляться мужицкому вожаку Кен Ароку из Кедири. Лучше сочиняй пантуны о закатах и райских птицах.

О Кен Ароке, простом крестьянине, еще в древние времена поднявшем восстание против трона, Онтовирьо слышал не раз. Он усмехнулся и сказал:

— Но ведь справедливый король революции Бонапарт тоже произносит эти мятежные слова: Свобода, Равенство, Братство!

Аном сморщился:

— Император Наполеон больше не произносит подобных слов. Большой гром, но малый дождь…

Восемь лет прошло с той поры, как была уничтожена Ост-Индская компания. Все надеялись, что скоро, очень скоро голландцы уберутся домой: ведь их самих теперь захватил Наполеон! А кроме того, французы провозгласили, что свобода и равенство являются неотъемлемыми правами человека.

Но события развивались в ином направлении. Голландцы по-прежнему оставались на старых местах. Правда, коллегия всемогущих директоров компании была упразднена, а вместо нее создали «Комитет по делам ост-индской торговли и владений», находившийся под непосредственным контролем правительства Батавской республики (как стали называть Голландию). Другой комитет выработал «Хартию для азиатских народов». Эта хартия, по мысли ее составителей, должна была обеспечить «насколько можно большее благосостояние жителей Ост-Индии, насколько можно большие преимущества для голландской торговли и насколько можно большие прибыли для финансов голландского государства»,

— Это называется: ломать стену на востоке, чтобы починить стену на западе, — горько шутил Адипати Аном. — Недаром говорится, что где много законов, там много воров.

«Справедливый император» Наполеон не торопился давать свободу Ост-Индии, Даже больше того: он очень скоро превратил Батавскую республику в Голландское королевство, посадив на престол своего третьего брата — Людовика. И все же поговаривали, что старого генерал-губернатора Альберта Висе, отъявленного казнокрада и работорговца, должны отозвать в метрополию, а на смену ему пришлют другого, более милосердного губернатора, друга самого Наполеона. Тогда-то уж кое-кому не поздоровится! Наполеон… Онтовирьо много думал о нем. Кто он, этот удивительный человек, поставивший весь мир на колени? Было только известно, что Бонапарт родился на острове, гораздо меньшем, чем Ява, служил простым капралом, затем стал генералом революции, консулом и, наконец, императором. Может быть, Наполеону все недосуг обратить свой взор на Ост-Индию, и он не знает, что творят здесь его слуги?..