Георгий Чулков - Жизнь Пушкина Страница 105

Пушкин как журналист остался без своего органа. Вероятно, не только деловые практические соображения помешали Пушкину довести дело до конца. Кажется, поэт и по существу разочаровался в своем проекте.

Когда еще этот проект не был оставлен, Пушкин писал Погодину: «Какую программу хотите вы видеть? Часть политическая — официально ничтожная, часть литературная — существенно ничтожная; известие о курсе, о приезжающих и отъезжающих: вот вам и вся программа… Остальное мало меня интересует. Газета моя будет немного похуже «Северной пчелы». Угождать публике я не намерен…»

Все деловые начинания Пушкина оказывались несвоевременными, неуместными и никому не нужными. Вместе с этим крушением деловых проектов исчезала надежда на материальное благополучие. Долги погашались медленно и частично, а новые займы все туже затягивали петлю. Семейная жизнь делалась сложнее: в мае у Пушкиных родилась дочь Мария[1047].

В сентябре Пушкин уезжал по делам в Москву и проводил время с Нащокиным. В театре он встретил Чаадаева, который звал его к себе, но Пушкин, хотя и жалуется в письмах на дикую богему Нащокина, все-таки предпочел общество цыганок и юродивых и не вел философических бесед с когда-то близким ему Петром Яковлевичем.

Жене Пушкин пишет почти каждый день. Лейтмотив все тот же: «Нехорошо только, что ты пускаешься в разные кокетства…» Она, оказывается, сочла возможным принять какого-то Пушкина (вероятно, Ф. М. Мусина-Пушкина[1048]), и поэт объясняет своей легкомысленной супруге: «Принимать Пушкина тебе не следовало, во-первых, потому, что при мне он у нас ни разу не был, а, во-вторых, хотя я в тебе и уверен, но не должно свету подавать повод к сплетням…»

В следующем письме опять та же тема: «Что это значит? Уж не кокю[1049] ли я? Смотри!..» В ответ на какую-то фразу Натальи Николаевны о чужих женах Пушкин пишет: «Я только завидую тем из них, у коих супруги не красавицы, не ангелы-прелести, не мадонны и cetera. Знаешь русскую песню:

Не дай бог хорошей жены,Хорошу жену часто в пир зовут…

А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье, да и в своем тошнит…»

Дня через три опять: «Кокетничаешь со всем дипломатическим корпусом…» Все эти шутки, по-видимому, очень горьки. Своему другу, Павлу Воиновичу, он пишет уже в феврале 1833 года из Петербурга с совершенною откровенностью: «Жизнь моя в П. Б. ни то ни се. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения…»

Однако в 1832 году написаны «Песни западных славян», начата «Русалка», начат «Дубровский», и к этому же году относится ряд альбомных и лирических стихотворений; в 1832 году написаны также терцины[1050] «И дале мы пошли — и страх обнял меня…».

В январе 1832 года Пушкин начал писать «Капитанскую дочку». 7 февраля он подал заявление о разрешении ознакомиться с делами по истории Пугачевщины. Он усердно работал над архивным материалом.

Семейный быт его по-прежнему был худо устроен — даже квартиру приходилось менять то и дело. Теперь Пушкины жили на Большой Морской. Летом они наняли дачу на Черной речке. В июле родился второй ребенок Александр[1051]. В начале августа Пушкин получил четырехмесячный отпуск для собирания материалов по истории Пугачева в Казанской и Оренбургской губерниях, а 18-го Пушкин вместе с Соболевским выехал из Петербурга. В день отъезда была сильная буря. Вода в Неве стояла так высоко, что через Троицкий мост нельзя было проехать. Погода была ужасная. Вдоль Царскосельского проспекта валялись деревья, опрокинутые бешеным ветром. Но Пушкина не смущала буря. Он радовался, что бросил Петербург, и мечтал о работе. Осень всегда внушала ему желание взяться за перо. 20 августа он послал из Торжка письмо жене. «Машу не балуй, а сама береги свое здоровье, — пишет он озабоченно, — не кокетничай 26-го. Да бишь! Не с кем. Однако все-таки не кокетничай…»

Эти две строки примечательны. Совершенно очевидно, что Наталья Николаевна очень хорошо знает, о ком идет речь. Беспокойство Пушкина связано с именем, им обоим известным. И повод для тревоги все тот же. 26 августа должен был состояться традиционный бал во дворце в память Бородинского боя, но царь, с которым Наталья Николаевна продолжала легкомысленно кокетничать, несмотря на предупреждения мужа, на этот раз на балу быть не мог: коронованный ловелас выехал за границу, в Фридланд[1052], на свидание монархов.

VIII

Пушкин намерен был посетить Ярополец, имение Наталии Ивановны Гончаровой, но свернул на проселочную дорогу и поехал в Малинники, где когда-то проводил время с влюбленными в него барышнями. Но барышни разъехались. Не было ни Анеты, ни Евпраксии, ни других девиц. Немец-управляющий попотчевал гостя шнапсом[1053], и поэт, переночевав в усадьбе, продолжал свое путешествие.

Встреча с тещей в Яропольце на этот раз прошла благополучно. Пушкин мирно с ней беседовал, ходил смотреть гробницу гетмана Дорошенки[1054], пращура Наталии Ивановны, рылся в библиотеке и получил разрешение завладеть несколькими десятками книг, ему нужных.

25 августа Пушкин был уже в Москве. Здесь он пробыл пять дней. «Однако скучна Москва, пуста Москва, бедна Москва, — писал он жене, — даже извозчиков мало на ее скучных улицах. На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да кн. Шаликов[1055]…»

Видел Пушкин Чаадаева, который «потолстел, похорошел и поздоровел», но и эта встреча не сблизила их. Набожный П. В. Нащокин, провожая Пушкина, пригласил приходского батюшку отслужить напутственный молебен, что не помешало Павлу Воиновичу устроить прощальный кутеж с ананасами и шампанским в честь приятеля. В письме к жене Пушкин пишет: «Скажи тетке, что хотя я и ревную ее к тебе, но прошу Христом и Богом тебя не покидать и глядеть за тобою…» Поэт, кажется, в самом деле доверял Екатерине Ивановне Загряжской, которая покровительствовала своей племяннице.

В Нижнем Пушкин пробыл один день. Губернатор М. П. Бутурлин[1056] принял его очень любезно. В очередном письме к Наталье Николаевне Пушкин рассказывает о том, что он обедал в Москве у своего приятеля М. О. Судиенки[1057], который женился и успел родить двух ребят[1058]. «Жена его[1059] тихая, скромная, не красавица», — многозначительно замечает Пушкин.