Альфред Лансинг - Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона Страница 11

Над ним часто подшучивали, как это обычно бывает с корабельными поварами, у него в запасе всегда имелись и свои шутки. Два или три раза, на дни рождения членов команды, он готовил праздничные торты. Они были самым изысканным способом покрыты соблазнительной глазурью. Но один оказался воздушным шариком, а второй — куском дерева.

Штурман Хадсон тоже был очень необычным человеком. Хорошим, но немного скучным; он носил прозвище Будда, которое получил в Южной Георгии после одного забавного инцидента. Его убедили, что на берегу устраивается костюмированная вечеринка… Любой человек, который бывал в Южной Георгии, видел ее ледники и массивные горы, ощущал смрад, исходящий от китовых кишок, гниющих в порту, не поверил бы, что там могли устраивать нечто подобное — но Хадсон поверил. Сняв с него почти всю одежду, беднягу завернули в простыни. К голове липкой лентой, закрепленной под подбородком, приладили крышку от чайника. В таком виде Хадсона вывели на берег. Дрожа от сильных порывов ледяного ветра, он дошел до дома управляющего китобойной фабрикой, где якобы проходила вечеринка. Но, войдя внутрь, Хадсон обнаружил, что только он один пришел в маскарадном костюме.

Когда речь заходила о подобных шутках, ответственным за это почти наверняка можно было назвать метеоролога Леонарда Хасси. Худой парень невысокого роста — в то время ему было чуть больше двадцати, — стал всеобщим любимцем благодаря своему неисчерпаемому чувству юмора. Он обожал отпускать острые шуточки в адрес окружающих, но легко мог подшутить и над собой; никогда не терял присутствия духа и хорошего настроения. Еще его любили за то, что он играл на банджо и всегда был рад аккомпанировать, если кто-то хотел спеть. От имени Хасси образовали несколько прозвищ: Хассберт, Хассберд и просто Хасс.

Макелроя, одного из врачей, многие считали мировым парнем. Он был немного старше остальных и выделялся среди них красотой и аристократизмом. Всем очень нравилось слушать его истории о своей жизни. Иногда Макелрой бывал слишком саркастичен, но окружающим это нравилось. Такая манера поведения подходила его космополитичной натуре, и в его словах никогда не чувствовалось ни капли злобы. На судне его окрестили Миком.

Художник Джордж Мэрстон как натура творческая легко поддавался перепадам настроения. Он единственный проявлял внешние признаки беспокойства о будущем в те дни, когда большинство членов экипажа еще верили, что все наладится. Каждый раз, когда Мэрстон пребывал не в лучшем расположении духа, он любил подолгу вспоминать о своей жене и детях. Шеклтону Мэрстон явно не нравился, и его антипатия со временем только росла. Эта был один из необъяснимых случаев тех самых тонких человеческих взаимоотношений. Возможно, дело было в чувстве вины, постоянно испытываемой Мэрстоном. К тому же Шеклтон боялся, что панические настроения художника передадутся остальным членам команды. Но, несмотря на изменчивость настроения и то, что он не всегда стремился принимать участие в общей работе, почти все любили Мэрстона.

В группе «рабочих рук», матросов и кочегаров, заметно выделялся один человек — Джон Винсент, молодой амбициозный задира. Крепко сложенный, небольшого роста, он был намного сильнее остальных матросов и, пользуясь этим, старался всячески запугать своих товарищей. Он настаивал, чтобы ему первому подавали еду, поскольку хотел выбирать лучшие порции и куски. Если подавали грог, он всегда выпивал больше положенного. Мало сказать, что другим матросам он просто не нравился — его не очень-то уважали и за работу на корабле. Винсент служил на флоте, но в основном на простых траулерах в Северном море. В отличие от Бэйквелла и Маклеода, ходивших под прямыми парусами[19], больше Винсент не имел никакого серьезного морского опыта. Как бы то ни было, он загорелся идеей получить вакантную должность боцмана, и лучшим способом для достижения цели счел демонстрацию своей способности к тирании. Спустя какое-то время окружающим это надоело, и тогда Хоу, приятный, спокойный и очень способный молодой человек, доложил о происходящем Шеклтону. Шеклтон тут же послал за Винсентом. Неизвестно, что именно сказал Шеклтон, но отношение Винсента к людям после этого разговора изменилось в лучшую сторону.

Примечательно, что у команды больше не осталось разногласий, особенно после наступления антарктической ночи. Давящая темнота и непредсказуемая погода ограничивали попытки любых передвижений вокруг корабля. У людей было мало работы, и постоянное совместное времяпрепровождение их очень сблизило. Вместо того чтобы действовать друг другу на нервы, вся команда сплотилась.

Однажды в начале зимы Джордж Мэрстон и Фрэнк Уайлд решили подстричь друг друга. Недолго думая, они полностью сбрили волосы с помощью найденной на корабле машинки для стрижки волос. К следующему вечеру вся команда заразилась их примером. Все, включая Шеклтона, сбрили волосы почти под ноль.

За этим последовало много шуток. Вечером Уайлд пришел на ужин, спрятав лицо в воротнике свитера так, что оттуда торчала только бритая макушка, на которой Мэрстон нарисовал то, чему Гринстрит дал меткое название имбецил Джонни.

Следующей ночью Чудилу Уорсли вызвали на импровизированный суд за то, что он «ограбил пресвитерианскую церковь, похитив из сумки с пожертвованиями брючную пуговицу, чтобы использовать ее в гадких и постыдных целях». Дело велось долго и беспорядочно. Уайлд был судьей, Джеймс — обвинителем, а Орд-Лис — защитником. Гринстрит и Макелрой давали свидетельские показания со стороны обвинения, но, когда Уорсли пообещал угостить судью выпивкой по окончании заседания, Уайлд попросил присяжных признать подсудимого невиновным. Однако в финале первого же тайного голосования Уорсли признали виновным.

Помимо этих спонтанных забавных случаев на корабле существовали общие ритуалы и традиции. Например, по субботам вечером, когда каждый член экипажа получал свою порцию грога, обязательно звучал тост «За наших милых дам и жен», и все тут же хором добавляли: «И пусть они никогда не встретятся».

Субботними вечерами они лежали на койках и делали записи в дневниках под музыку из фонографа с рукояткой. Но из-за нехватки граммофонных игл это удовольствие обычно длилось не больше двух часов. В Англии при подготовке экспедиции заказали пять тысяч игл, но Уайлд не уточнил значение слова «граммофон». Только после выхода в море баталер Орд-Лис обнаружил, что у них оказалось пять тысяч швейных игл и только одна небольшая упаковка граммофонных.

Каждый месяц фотограф Фрэнк Херли собирал всех для участия в особом ритуале под названием ламповая беседа. Так назывались его лекции о тех местах, которые он посетил во время экспедиций по Австралии и Новой Зеландии вместе с Моусоном[20]. Каждая лекция сопровождалась слайдами, из которых самым любимым у команды был «Взгляд украдкой на Яве» — покачивающиеся кроны пальм и местные девушки — аборигенки.

В такие ночи «Ритц» становился очень уютным местом. Изначально это была грузовая зона под главной палубой и каютами в передней части корабля. Затем люди поменялись местами с вещами со склада, которые перенесли в офицерскую кают-компанию. Это помещение, около тридцати пяти футов длиной и двадцати пяти футов шириной, Макниш разделил на индивидуальные спальные зоны для ученых и офицеров. В центре стоял длинный стол, над ним висела парафиновая лампа. Здесь они ели, вели дневники, играли в карты и читали. В одном углу оборудовали угольную печь, с помощью которой поддерживали комфортную температуру. А толстые стены «Эндьюранс» сохраняли тепло.

Тем временем снаружи погода стремительно ухудшалась. В конце мая температура понизилась, перейдя за нулевую отметку, — и держалась на минусовых значениях. Всю первую половину июня приборы показывали одну и ту же среднюю температуру — семнадцать градусов ниже нуля. Зато с палубы «Эндьюранс» открывался невероятно красивый вид. В безоблачную погоду на небе появлялась луна. Описывая на звездном небе большой круг, она освещала льдины мягким бледным сиянием. В другие дни воображение членов экипажа поражала удивительная картина aurora australis — антарктического подобия северного сияния. Неописуемые по красоте вспышки зеленого, голубого и серебряного цветов поднимались из-за горизонта в иссиня-черное небо, мерцая переливающимися бликами, которые эффектно отражались от ледяной поверхности. Если не считать нараставшего мороза, погода оставалась удивительно спокойной, не было никаких бурь.

К середине июня, самой тяжелой части зимы, Фрэнк Херли решил похвастаться и доказать всем, что его упряжка — самая быстрая в собачьих «бегах». Даже в полдень, когда решили провести соревнование, было так темно, что зрители не могли увидеть финиш. Победила команда Уайлда, но Херли тут же нашел объяснение своему поражению: это произошло только потому, что собаки конкурента везли меньший вес, чем его собаки. Он жаждал реванша и выиграл. Но случилось это, когда на очередном повороте с повозки Уайлда упал Шеклтон, ехавший в качестве пассажира, и Уайлд был попросту дисквалифицирован.