Альфред Лансинг - Лидерство во льдах. Антарктическая одиссея Шеклтона Страница 12

Следующей ночью скрытный Макелрой показал всем пару игральных костей, найденную им среди своих вещей. Сначала он сыграл с Гринстритом на то, кто кому купит шампанское по возвращении домой. Гринстрит проиграл. К этому времени к столу в «Ритце» уже начали подтягиваться любопытствующие. Весь вечер они развлекались, бросая кости и заключая всевозможные пари. Уайлд был обязан угощать всех обедом, сам Макелрой проиграл и должен был покупать билеты в театр, Херли оплачивал всем ужин после театра, а бережливый геолог «Джок» Уорди — такси до дома.

День середины зимы, 22 июня, отмечали по-особенному. «Ритц» украсили флагами, а Херли построил некое подобие сцены, освещенной газовыми лампами. Все собрались на торжество к восьми часам вечера.

Шеклтон в роли председателя объявлял участников. Баталер Орд-Лис был одет как методистский священник «Пузырящейся любви». Обращаясь к своим слушателям, он выступил с «проповедью» о расплате за грехи. Джеймс, в роли господина профессора фон Шопенбаума, произнес многословную речь «О калориях». Маклин пылко прочел стихотворение собственного сочинения о некоем капитане Эно, мореплавателе бурного темперамента, который, судя по всему, был не кем иным, как искрометным Уорсли.

Гринстрит по свежим следам так описывал прошедший вечер в своем дневнике: «Больше всего я смеялся над тем, как Керр, одетый бродягой, пел песню о тореадоре Спагони. Он начал петь на несколько тонов выше и, несмотря на отчаянный шепот своего аккомпаниатора Хасси «Ниже! Ниже!», игравшего значительно ниже, продолжал петь в том же духе, пока оба не потеряли нить мелодии. Когда дошла очередь до слова «Спагони», он его забыл, и получилось что-то вроде «тореадор Стуберски». К тому же Керр совершенно забыл припев, и вышло просто «Смерть ему, смерть ему, смерть ему!». Это было очень смешно, и мы хохотали до слез. Макелрой предстал перед нами в наряде испанской девушки. Танцуя фламенко, эта красотка выглядела очень зловеще — в платье с глубоким декольте и высоким, то и дело распахивавшимся разрезом, под которым виднелась над чулком голая нога».

Мэрстон пел, Уайлд читал «Крушение Геспера»[21], Хадсон был девушкой-метиской, Гринстрит — красноносым пьяницей, а Рикенсон — лондонской проституткой.

Вечер завершился ближе к полуночи холодным ужином и тостами. Затем все пели «Боже, храни короля».

Итак, прошла половина зимы.

Глава 6

Все начинали думать о весне, возвращении солнца и долгожданном потеплении, предвкушая тот момент, когда «Эндьюранс» наконец сможет выбраться из ледяной тюрьмы и направится к заливу Вахсела.

Впервые звук напирающих льдов они услышали в конце июня. Это было двадцать восьмого числа. Уорсли написал в своем дневнике: «Временами ночью раздается далекий, глубокий, гудящий звук — иногда превращающийся в немного зловещий протяжный скрипучий стон. Он начинается постепенно, но резко обрывается. Лучше всего его слышно на расстоянии — чем больше расстояние, тем отчетливее звук».

Девятого июля показания барометра начали падать, очень и очень медленно. Пять дней подряд они медленно снижались: 29,79… 29,61… 29,48… 29,39… 29,25…

Утром 14 июля данные резко изменились, и барометр показал 28,88. Зловещий мрак наступил в полдень. Ветер, сперва несильный, подул на юго-запад. Примерно в семь часов вечера пошел снег.

К двум часам ночи весь корабль начал вибрировать, ветер пронзительно свистел в тросах такелажа, пролетая со скоростью не менее семидесяти миль в час. Снег был похож на песчаную бурю, поднимавшуюся с полюса. Ничто не могло задержать его, несмотря на то что люди укрыли брезентом все люки, пытаясь таким образом загерметизировать их. К полудню корабль уже наполовину исчез под снегом. Приборы зафиксировали тридцать четыре градуса ниже нуля.

Шеклтон приказал никому не отходить дальше собачьих будок, находившихся в метре от корабля. Тем, кто кормил собак, приходилось все расстояние до них проползать на коленях, чтобы не быть унесенными ветром. Стоило только сойти с корабля — и буквально через пару минут ослепляющий, удушающий снег забивал глаза и рты.

С подветренной стороны «Эндьюранс» ветер разрушал лед, оставляя в нем каналы и борозды. С наветренной стороны образовались огромные сугробы высотой не менее четырнадцати футов и общим весом около ста тонн. Льдины с этой стороны корабля прогибались и под таким громадным весом, и под тяжестью груженого судна. Видно было, как они опускались под воду.

На следующий день температура упала до тридцати пяти градусов мороза, и каждой собаке дали полфунта жира, чтобы помочь бороться с холодом. После завтрака Шеклтон приказал всем выйти на лед и попытаться очистить от снега льдины по левому борту. Лед под собачьими будками начал опасно прогибаться. Шеклтон боялся, что он может проломиться — и все собаки утонут.

Всю ночь бушевала снежная буря, но 16 июля снегопад стал стихать, и к утру показалось чистое небо. В слабом свечении луны люди отчетливо увидели новые ледяные хребты, образовавшиеся под давлением паковых льдов и окружившие корабль со всех сторон. Похожие на живые изгороди, отделявшие друг от друга разные участки льда, они преграждали дорогу дрейфующим сугробам и снежным массам. Но, так или иначе, завывавший ветер очистил поверхность льда до зеркального блеска, сделав ее идеально гладкой и отполированной.

До начала шторма лед вокруг корабля представлял собой единую массу, но сейчас она разламывалась на куски, и с северной стороны появилась открытая вода. В такой ситуации давление было неизбежным. Лед коробился и ломался, образуя десятки миллионов новых поверхностей, каждая из которых находилась во власти ветра и могла двигаться совершенно отдельно от других. Паковые льды могли дрейфовать, повинуясь ветру и передавая чудовищные импульсы по всем прилегающим льдам. Такой процесс называется давлением, и началось оно 21 июля. Но сам корабль, находившийся в центре толстой плотной льдины, пока еще был в безопасности. Вокруг раздавались звуки дрейфовавших на юг и юго-запад паковых льдов.

Шум продолжался всю ночь, вплоть до следующего утра. После обеда Уорсли решил разведать обстановку. Надев вязаную шапку, куртку, он взобрался по лестнице и в ту же минуту вернулся с новостями о том, что их льдина треснула. Весь экипаж, схватив плащи и шапки, выбежал на палубу. Трещина примерно два фута шириной шла от внешнего края плавучей льдины, где, повинуясь чудовищному давлению, одна глыба льда наползла на другую. Заканчивалась она примерно в сорока ярдах от «Эндьюранс». Все сани тут же подняли на борт и установили ночное дежурство.

Казалось, разлом неминуем. Они прождали весь день, целую ночь и следующий день. Однако ничего не произошло. Вокруг постоянно слышались звуки давления, иногда чувствовалось, как сотрясается лед, но «Эндьюранс» по-прежнему находилась в центре огромной ледяной плиты. Трещина постепенно начала замерзать, и так как дни проходили без особых изменений, острота постоянного ожидания со временем притупилась. Дежурства были отменены, собачьи тренировки, наоборот, постепенно возобновились.

Каждый раз, когда упряжки выходили на лед, они сталкивались с невиданным доселе проявлением силы. Днем 26 июля Гринстрит отправился на небольшой забег с командой Уайлда. Увидев движущиеся массы льда, они остановились посмотреть. На их глазах цельная голубовато-зеленая льдина толщиной не менее девяти футов натолкнулась на соседнюю, и вместе они поднялись вверх так легко, словно это были два кусочка пробкового дерева.

По возвращении на корабль Гринстрит записал в своем дневнике: «Нам очень повезет, если наш корабль не испытает аналогичного давления, потому что я сомневаюсь, что какое-либо судно способно выдержать давление, с легкостью поднимающие такие льдины».

Всех остальных членов экипажа чувство безопасности покинуло так же быстро. После ужина в «Ритце» наступила мрачная тишина. В полдень всех немного обрадовало появление солнца на горизонте — буквально на одну минуту сразу после полудня. Впервые за семьдесят девять дней они увидели солнце. Но даже это не помогло справиться с нараставшим всеобщим беспокойством.

Макниш, никогда ничего не скрывавший, той же ночью четко выразил в своем дневнике царившую на судне тревогу: «Это (солнце) значит для нас очень много, потому что теперь у нас будет больше света. Мы ждем потепления, но не хотим, чтобы льдина раскололась, если рядом не окажется свободной воды, поскольку корабль просто раздавит, если волей случая это произойдет сейчас».

Шесть дней спустя, 1 августа, в десять часов утра, когда каюры вычищали снег из собачьих будок, лед задрожал, а затем раздался скребущий, перемалывающий звук, и внезапно «Эндьюранс» поднялась на самый верх, задержалась на пике и снова упала в воду, слегка покачиваясь. Льдина разломилась, корабль был свободен.