Наталья Горбачева - Прекрасная Натали Страница 11

Мицкевич сравнил Пушкина с Шекспиром.

Другие друзья даже не знали, с кем сравнить поэта, и провозгласили его несравненным.

Находясь на высоком гребне своей славы в 1826 году, поэт, пробыв всего полтора месяца в Москве, успел влюбиться в юную Софью Пушкину и сделать ей предложение. Он сам сознавал, как сильно переменилась его судьба, и эту перемену хотелось закрепить, создав свой дом. Он пытается убедить самого себя, что его чувство к Софи серьезно, и изливает его в письме к другу:

«…Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, т. е. познать счастье. Ты говоришь мне, что оно не может быть вечным: хороша новость! Не личное мое счастье заботит меня, могу ли я возле нее не быть счастливейшим из людей, — но я содрогаюсь при мысли о судьбе, которая, может быть, ее ожидает — содрогаюсь при мысли, что не могу сделать ее счастливой, как мне хотелось бы. Жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой — неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно — вот что иногда наводит меня на тягостные раздумья. — Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером — судьбу существа такого нежного, такого прекрасного?… Бог мой, как она хороша! и как смешно было мое поведение с ней! Дорогой друг, постарайся изгладить дурное впечатление, которое оно могло на нее произвести, — скажи ей, что я благоразумнее, чем выгляжу, а доказательство тому — что тебе в голову придет… Если она находит, что Панин прав, она должна считать, что я сумасшедший, не правда ли? — объясни же ей, что прав я, что, увидав ее хоть раз, уже нельзя колебаться, что у меня не может быть притязаний увлечь ее, что я, следовательно, прекрасно сделал, пойдя прямо к развязке, что, раз полюбив ее, невозможно любить ее еще больше, как невозможно с течением времени найти ее еще более прекрасной, потому что прекрасней невозможно…»

Пушкин влюбился и решил сделать предложение.

«Боже мой, как она красива, и до чего нелепо было мое поведение с ней. Мерзкий этот Панин! Знаком два года, а свататься собирается на Фоминой неделе; а я вижу ее раз в ложе, в другой на балу, а в третий сватаюсь», — признается Пушкин. Но благоразумная Софи не прельстилась громкой славой поэта и отдала предпочтение «мерзкому Панину». Взрыва горя со стороны Александра Сергеевича, надо сказать, не последовало.

Он, который еще вчера буквально горел любовной страстью к Софи и не представлял, как будет жить без нее, быстро утешился и никогда впоследствии не вспоминал о Пушкиной… Многих красавиц поэт обессмертил в своих стихах, но на долю Софьи Пушкиной, на которой он хотел жениться, почему-то не выпало ни одной строчки…

Может, это объясняется тем, что скоро у поэта появился новый предмет для поклонения. Зимой того же 1826/27 года С. А. Соболевский представил Пушкину на балу свою дальнюю родственницу Екатерину Ушакову и вскоре привез поэта в дом Ушаковых на Пресне, который славился своим гостеприимством. В последующие четыре года, вплоть до самой помолвки Пушкина с Натальей Гончаровой, семья Ушаковых стала для него одной из самых близких в Москве. Из двух сестер Ушаковых младшая, Елизавета, была красивее, но она была влюблена в доброго знакомого Пушкина С. Д. Киселева, за которого впоследствии и вышла замуж. Таким образом, с Елизаветой у Пушкина романа быть не могло. Он заинтересовался старшей — Екатериной. «Меньшая очень хорошенькая, а старшая чрезвычайно интересует меня, — писала одна москвичка в 1827 г., — потому что, по-видимому, наш знаменитый Пушкин намерен вручить ей судьбу жизни своей, ибо уже положил оружие свое у ног ее, т. е. сказать просто, влюблен в нее. Это общая молва, а глас народа — глас Божий. Еще не видевши их, я слышала, что Пушкин во все пребывание свое в Москве только и занимался, что Ν., на балах, на гуляньях он говорит только с нею, а когда случается, что в собрании Ν. нет, Пушкин сидит целый вечер в углу, задумавшись, и ничто уже не в силах развлечь его… Знакомство же с ними удостоверило меня в справедливости сих слухов. В их доме все напоминает о Пушкине: на столе найдете его сочинения, между нотами „Черную шаль“, и „Цыганскую песню“, на фортепьяно его „Талисман“… В альбомах несколько листочков картин, стихов и карикатур, а на языке вечно вертится имя Пушкина».

Зима 1826/27 года была счастливейшей в жизни Екатерины Ушаковой. Пушкин ездил чуть ли не каждый день, они вслух читали стихи, слушали музыку, дурачились и заполняли бесконечными карикатурами и стихотворными надписями девические альбомы Екатерины и Елизаветы.

Впоследствии, когда Εκ. Н. Ушакова сделалась г-жой Наумовой, молодой муж, сильно ревнуя жену к ее прошлому, уничтожил браслет, подаренный ей поэтом, и сжег все ее альбомы. Зато альбом ее сестры Елизаветы Николаевны благополучно сохранился. Он особенно любопытен, ибо именно в нем среди многочисленных карикатур, изображающих Пушкина, А. А. Оленину и барышень Ушаковых, находится знаменитый «Дон-Жуанский список», в который поэт внес имена любимых им женщин. Шутливый этот список завершается именем «Наталья». Будущая жена поэта, согласно этому списку, его «113 любовь». Список был составлен в 1829–1830 годах, а в 1827 году влюбленная в Пушкина Екатерина Ушакова терпеливо ожидала от него предложения. Но в мае он уехал из Москвы, думая, что ненадолго, а получилось — на полтора года. «Он уехал в Петербург, может быть, он забудет меня; но нет, нет, будем лелеять надежду, он вернется, он вернется безусловно», — писала брату Екатерина. Перед отъездом из Москвы Пушкин написал в ее альбом стихотворение, в котором он выразил надежду, что вернется таким же, каким уезжает…

В отдалении от васС вами буду неразлучен,Томных уст и томных глазБуду памятью размучен;Изнывая в тишине,Не хочу я быть утешен, —Вы ж вздохнете ли по мне,Если буду я повешен?

Но в Петербурге другая прелестная девушка настолько завладела фантазией поэта, что он немедленно простил городу его холод, гранит, скуку, потому что там

Ходит маленькая ножка,Вьется локон золотой.

Обладательницей этой ножки и золотого локона явилась Анна Алексеевна Оленина, дочь А. Н. Оленина, директора Публичной библиотеки и президента Академии художеств, человека любезного и просвещенного, с большим артистическим вкусом, искусного рисовальщика, украсившего своими заставками и виньетками первое издание «Руслана и Людмилы».

Оленины приглашали к себе лучших, интереснейших людей эпохи. Друзья семьи особенно любили бывать у них на даче в Приютине — пригороде Петербурга. Дом окружал романтический парк, в котором были построены специальные флигеля для многочисленных гостей.