Александр Керенский - Потерянная Россия Страница 11

Еще до революции Германия — как, впрочем, и все прочие воюющие государства, за исключением России, которая вообще в методах морального разложения тыла противника далеко отставала от прочих воюющих держав, в особенности от Англии и Германии, — Германия вербовала среди русских военнопленных себе шпионов.

Затем германский штаб доставлял их к границам России, где они появлялись в качестве счастливо бежавших из плена «героев».

В первое время Февральского переворота посылки таких сотрудников из Германии в Россию очень усилились. Ведь первые недели после революции охрана границ Финляндии была совершенно разрушена, так же как и почти весь аппарат русской контрразведки. Один из таких шпионов — добровольцев, между прочим, явился прямо ко мне. Он объяснил, что принял предложение быть шпионом исключительно для того, чтобы узнать те пути, которыми предатели, приехавшие в Россию, должны сноситься с их германским начальством. Он изложил мне технику связи с Германией. Однако сообщение этого эмигранта не было особенно ценным и, по проверке, никаких настоящих путей к раскрытию серьезного шпионского аппарата в России не дало.

Зато сведения другого разоблачителя дали совсем другие и чрезвычайно ценные решающие для определения отношения большевиков к германскому штабу сведения.

В апреле месяце в Ставку Верховного главнокомандующего генерала Алексеева[8] явился «бежавший из плена» офицер — украинец Ермоленко[9]. Он заявил, что, будучи в плену, фиктивно принял на себя роль агента германского штаба. На него была возложена обязанность работать по возвращении в Россию в тылах русской армии для усиления украинского сепаратистского движения. Ему были указаны пути и средства сношения, банки, через которые будут получаться нужные денежные средства, а также названы некоторые другие виднейшие агенты, среди которых крупные украинцы — самостийники и… Ленин.

Когда в середине мая, сейчас же после своего назначения военным министром, я был в Ставке, генерал Алексеев вместе с начальником штаба генералом Деникиным[10] сделали мне подробное о том сообщение и передали особую докладную записку с точным указанием путей, связывающих русских предателей с их германскими высокопоставленными друзьями.

Исследовать указанные Ермоленко пути; выследить агентов связи между Лениным и Людендорфом; захватить их с поличным, если это окажется возможным, — вот труднейшая задача, которая встала тогда перед Временным правительством.

Малейшая огласка, конечно, заставила бы германский штаб изменить систему сношений с Россией. А в условиях абсолютной свободы печати, существовавшей тогда в России — с фактической отменой даже военной цензуры! — разоблачения Ермоленко стали бы всеобщим достоянием, как только малейшие сведения о них проникли бы в самые замкнутые, самые серьезные политические круги. Даже в самом правительстве необходимо было в наибольшей степени ограничить круг посвященных в эту государственную тайну чрезвычайной важности.

Мы решили с генералом Алексеевым, что работа по разоблачению по путям Ермоленко связи неприятеля с украинцами будет производиться в особо секретном порядке непосредственно Ставкой. Расследование же указаний на Ленина я взял на ответственность Временного правительства. Кроме князя Львова[11] в правительстве об этом знали, кроме меня, только двое: министр иностранных дел Терещенко и министр путей сообщения Некрасов («триумвират»). И в этом узком кругу исполнение задачи было поручено Терещенко[12], а каждый из нас остальных старался по возможности не интересоваться подробностями начатой работы. А работа была крайне кропотливая, трудная, сложная и долгая. Некоторые данные, еще раньше полученные М. И. Терещенко дипломатическим путем, ускоряли расследование.

Итоги зато получились для Ленина убийственные!

Весь аппарат сношений Ленина с Германией был установлен. Были установлены, в частности, и те лица (Фюрстенберг — Ганецкий в Швеции, адвокат Козловский[13] и Суменсон[14] в Стокгольме), через которых шли денежные переводы из Берлина («Discontogesellschaft»[15]) через Стокгольм (Ниа — банк) в Петербург (Сибирский банк).

Арестованный во время июльского восстания Козловский при предъявлении ему уличающих документов не отрицал получения огромных сумм из заграницы. В свое оправдание этот когда‑то порядочный человек, член польской социалистической партии, нагло заявил, что он вместе с госпожой Суменсон л Ганецким занимался во время войны контрабандным провозом в Россию, я не помню сейчас каких, предметов дамского туалета.

Как раз в дни, когда вспыхнуло в Петербурге большевистское восстание (3–5 июля), через Финляндию должен был проехать в Петербург главный германо — большевистский агент в Стокгольме Ганецкий. На русско — шведской границе с уличающими Ленина документами на себе — это было точно нам известно — Ганецкий должен был быть арестован русскими властями.

Почему этого не случилось и почему вся исключительной важности двухмесячная работа Временного правительства (главным образом Терещенко) по разоблачению большевистского предательства пошла прахом — будет сказано дальше. Сейчас же я могу только с полной ответственностью перед историей повторить слова из опубликованного сейчас же после июльского большевистского восстания и проредактированного лично мной объявления прокурора С. — Петербургской судебной палаты.

«Каковы бы ни были мотивы деятельности Ленина и его ближайших сотрудников, они образовали весной 1917 года внутри большевистской партии организацию, которая, в целях способствования находящимся в войне с Россией государствам во враждебных против нее действиях, вошла с агентами названных государств в соглашение содействовать дезорганизации русской армии и тыла, для чего на полученные от этих государств денежные средства организовала пропаганду среди населения и войск». А затем «в тех же целях, в период времени 3–5 июля, организовала в Петербурге вооруженное восстание против существующей в государстве верховной власти».

Из этого уже видно, что борьба с большевиками была для Временного правительства только продолжением военной борьбы с Германией. И не будь за спиной у Ленина всей материальной и технической мощи германского аппарата пропаганды и разведки, ему никогда, конечно, не удалось бы взорвать Россию.

Говоря это, я вовсе не хочу возложить ответственность за развал России на Германию. Последняя европейская война ввела в практику всех воюющих государств не только ядовитые газы для физического отравления неприятеля; нет, в эту войну в неслыханном раньше размере пользовались ядовитыми газами пропаганды и подкупа как средством вооруженной борьбы для духовного разложения неприятельских тылов. Некоторые уже появившиеся материалы об организации этой службы в Англии и Германии показывают, во — первых, что везде одинаково все моральные законы человеческого общежития были отменены при фабрикации духовной отравы и разложения в неприятельских странах, а во — вторых, что в способах своей работы германская служба пропаганды ничем не отличалась от таковой же службы союзников. И не вина, конечно, германского народа, если только в одной России нашлись политические деятели с большими именами и с огромным прошлым, вступившие на путь, на который идет далеко не всякий даже обычный неродяй.