Михаил Кириллов - Учитель и его время Страница 11

Развернулась борьба идей в различных сферах жизни, в том числе в медицине и биологии. В 1948 г. прошла памятная сессия ВАСХНИЛ АН СССР, на которой были подвергнуты разгрому виднейшие представители советской генетики (довоенного времени – Н. И. Вавилов – и послевоенного). Их обвиняли в бесполезности их деятельности для народного хозяйства, находящегося в трудном положении, в космополитизме, в буржуазном перерождении и т. п. Предавались анафеме даже их книги.

Это коснулось и ВМА. Наветы шли от академика Лысенко и его учеников, поддерживаемых ЦК партии. В результате по идеологическим мотивам были отлучены от активной деятельности видные ученые, в частности, начальник кафедры гистологии Г. В. Хлопин. Эта волна обрушилась и на физиологическую школу. Насаждение кортико-висцеральной теории, примитизировавшее павловское учение о нервизме, смело существовавшую академическую школу, в недрах которой шло творческое развитие идей И. П. Павлова. Видные ученые были вынуждены оставить свои лаборатории и кафедры, их не выслушивали, с ними не считались. Среди них были Орбели, Лебединский, Гинецинский и другие.

В ту пору (1950—1951 гг.) мы, слушатели Академии, многого не понимали в происходящем, как не понимали, почему такое большое значение придавалось тогда работе И.В. Сталина «Марксизм и языкознание», касавшейся достаточно узкой области знаний, причем это индуцировалось не самим Сталиным, а его идеологическим аппаратом. Нормальная работа превращалась в повод для поклонения оракулу. Происходило это во всех вузах и НИИ, в том числе не имевших отношения к языкознанию.

Тогда особенно упорно отстаивались достижения отечественной науки и всего отечественного. Возможно, эта реакция на западничество в науке была упрощением и извращением правильного тезиса о значении победы советского народа над фашизмом, его роли в освобождении Европы, о превосходстве социалистической системы, тезиса, который сам по себе ни в каком подтверждении не нуждался. Правильно говорят: наши недостатки проистекают из наших достоинств…

Хорошо помню очень худого и немолодого уже профессора Г. В. Хлопина, всегда тихого и одинокого, который ежедневно приходил на кафедру, хотя и был лишен права активной научной и педагогической деятельности. Мы, слушатели, инстинктивно понимали, что этот человек страдает, при его появлении почтительно замолкали и старались быстрее разминуться с ним в анатомическом корпусе, как если бы нам было за что-то стыдно. Люди постарше, служители говорили нам о нем как о совершенно бескорыстном и преданном делу ученом.

Я знал в те годы, что известный физиолог, уволенный из АМН, Гинецинский вынужден был устроиться в какой-то экспедиции на Белом море и там, экспериментируя на рыбах и медузах, увлеченно исследовал механизмы нарушений водно-солевого обмена (впоследствии он издал великолепную монографию по этому вопросу).

Люди страдали, полезные направления в науке отбрасывались на десятки лет назад в своем развитии. На смену этим ученым приходила посредственность, не лишенная хватки и практической результативности, но так ничем и не прославившая нашу науку. Сейчас я пишу об этом времени с какой-то горечью. Е. В. Гембицкий в то время был более взрослым свидетелем всего этого, и я допускаю, учитывая его сдержанность и стремление к всесторонней оценке событий, что он еще более трезво и критично воспринимал происходящее, хотя и не имел к этому прямого профессионального отношения.

Начало 50-х годов было тревожным временем. Время было хуже людей, переживших войну. Вскоре по Ленинграду прокатилась волна преследований среди партийных работников и руководителей учреждений и предприятий: началось так называемое «ленинградское дело», якобы связанное с заговором ленинградского руководства против советского правительства. Именно так было истолковано стремление к большей самостоятельности Ленинграда в структуре государства и власти, и это соответствовало действительному росту значения северной столицы. Люди тогда не очень понимали смысл происходившего. Полетели головы, были расстреляны коммунисты, руководившие обороной блокадного города, в том числе Кузнецов и Попков. Сотни были посажены или уволены. Помню, наш сокурсник был исключен из Академии только за то, что отказался развестись со своей женой, отец которой был объявлен «врагом народа».

Сейчас я знаю, что уже в это время партийное руководство не было в состоянии руководить духовно выросшим за годы войны советским народом, более грамотным, инициативным и преданным делу, чем идеологические структуры ЦК партии.

Послевоенные академические терапевтические школы приобретали свое лицо: кафедра пропедевтики внутренних болезней, руководимая проф. Н. Н. Савицким (Трегубов, Иванов, Морозов, Никитин), становилась известной своей гастроэнтерологической направленностью, изучением проблемы нейроциркуляторной дистонии, а также инструментально-диагностическими исследованиями (в частности, разработкой метода механокардиографии); кафедра факультетской терапии (профессора В. А. Бейер, Александров, С. Б. Гейро, Н. С. Петров) продолжила традиции М. И. Аринкина и в основном занималась проблемами гематологии.

Коллектив кафедры госпитальной терапии и до прихода на нее Н. С. Молчанова традиционно занимался изучением клиники различных заболеваний сердечно-сосудистой системы, в частности ревматизма, функциональной диагностикой инициальных состояний патологии сердца и проблемой хрониосепсиса. Эта кафедра отличалась, пожалуй, наиболее широким спектром научных интересов. Выделялись клинические исследования новых фармакологических препаратов, изучение проблем семейного ревматизма, ранних форм гипертонической болезни, крупномасштабной электрокардиографии, лекарственной аллергии, несколько позже – вопросов пульмонологии.

Наряду с этим какое-то время терапевтические коллективы Академии объединяло продолжение начатой сразу после войны работы над созданием 35-томника «Опыт советской медицины в годы Великой. Отечественной войны 1941—1945 гг.». Я хорошо помаю, как в 1950—1951 годах в академической, столовой нам активно предлагали подписаться на это издание. Денег не было, не было и понимания важности этого… Позже я скупил часть томов в букинистических магазинам. Но были среди моих друзей и более предусмотрительные. В формировании ряда томов участвовал и коллектив кафедры госпитальной терапии под руководством Н. С. Молчанова. Под его редакцией вышел, в частности, 29-й том «Опыта» – «Болезни у раненых». Среди авторов были: М. Л. Щерба, Б. А. Овчинииков, Б. С. Налимов, В. Г. Шор, Б. П. Кушелевский, В. X. Чирейкин и др.

Важнейшей проблемой, разрабатывавшейся на кафедре, была проблема нарушений сосудистого тонуса. Соответствующие исследования были начаты еще в годы войны. Тогда впервые в мире к изучению остро возникающих гипотонических состояний – шока и коллапса – были привлечены терапевты. Известны работы саратовского ученого – проф. П. Н. Николаева, научно-исследовательской группы, в которой работал Г. П. Шульцев, впоследствии крупный терапевт нашей страны. Обращала на себя внимание частота вторичных – симптоматических – гипотоний при некоторых видах ранений, при туберкулезе и алиментарной дистрофии, последствия которой еще долго испытывали именно ленинградцы. Но наблюдались и первичные гипотонии, возникновение которых было трудно связать с каким-либо заболеванием. Это была неизученная проблема, особенно патогенез, лечение и экспертиза таких состояний.