Жан-Луи Тьерио - Штауффенберг. Герой операции «Валькирия» Страница 11

В 1923 году повседневная жизнь была менее бурной. После оккупации французами Рура вновь начались волнения. На улицах стали маршировать люди в коричневых рубашках со свастикой на рукавах. Забавный человечек — прибывший из Австрии болтун с плебейским акцентом, некто по имени Адольф Гитлер — даже попытался произвести в Баварии государственный переворот, потерпевший неудачу, несмотря на поддержку генерала Людендорфа. Его партия национал-социалистов в Вюртемберге была практически никому не известна. Зато существовало множество других партий и течений. Германские националисты носили повязки с цветами бывшей империи (черно-бело-красный), прогрессисты — цвета Веймарской республики (черно-желто-красный), коммунисты из ГКП обожали флаг славного Советского Союза. В стенах лицея Людвига-Эберхарда все было относительно спокойно. Но за его стенами все было наоборот. Случались драки. Ученики «Красного фронта» частенько подкарауливали «буржуйских детей», чтобы разделаться с ними. Обстановка все более накалялась. Лицей однозначно выразил свою политическую принадлежность путем символики. До самого 1933 года он оставался украшенным императорскими цветами, а 18 января там продолжали отмечать юбилей свергнутой монархии с такой же энергичностью, с какой ругали Версальский договор.

По словам одноклассников Клауса, он не проявлял при этом большой политической ангажированности. Он был юношей мягким, мечтательным, увлеченным искусствами. Он активно участвовал в подготовке выставки репродукций произведений современного искусства, которая была организована преподавателями лицея. Несмотря на то что консервативные круги с отвращением глядели на композиции «Мост» или «Голубой всадник» таких мастеров, как Отто Дикс, Эмиль Нольде или Эрнст Макке, на их искаженные формы, они казались Клаусу зеркалом разрушенного мира. Земля его не удовлетворяла. Он мечтал о небе, о мире порядка, где у каждого есть свое место в излиянии разума. Один из его одноклассников после войны вспоминал, что Клаус постоянно говорил о своей бессмертной душе, что он хотел достичь «могущества», хотя никто точно не знал, было ли понятие души христианским или языческим, а могущество — временным или духовным.

В любом случае, у него начали формироваться политические взгляды. В одном из школьных сочинений, написанных им в 1923 году, ему надо было прокомментировать выражение Шиллера «Свобода, порядок, единство». В нем он процитировал основных писателей движения, которое потом назвали «консервативной революцией»[16]. Он упомянул о двух работах Освальда Шпенглера — «Закат Запада» и «Пруссачество и социализм». Из этих работ он извлек пока еще упрощенные, но достаточно ясные выводы. Для того чтобы выжить, Германия должна создать сильное национальное государство, не подверженное ни экономической конкуренции, ни социальной нищете, нечто вроде третьего пути между марксизмом и либерализмом. «Свобода принадлежит нации, — написал он, — нации, в которой индивидуум растворяется, чтобы духовно самореализоваться». Он восхвалял единство народа, в котором должны раствориться личные устремления. Он хотел разумных вождей, аристократии таланта, где благородство по рождению уже означает достоинство. Он явный противник либерализма, капитализма и демократии. Ключевыми словами являются «закон и порядок». Его идеал — классовое государство. Самым примечательным является то, что, несмотря на выдержанность в тоне «народности»[17], в его сочинении нет ни единого намека на антисемитизм.

Антисемитизм был чумой, поражавшей все больше и больше умы немцев. Древний христианский антисемитизм «еврей-христопродавец» дополнялся экономическим и расовым антисемитизмом. Достаточно привести несколько примеров: справа были малопонятный Ницше, Гобино со своим «Эссе о неравенстве человеческих рас», Хьюстон Стюарт Чемберлен, зять Вагнера, с выпущенной десятками тысяч экземпляров книгой «Основы ХХ века», воспевавший нордическую расу и утверждавший, что Иисус, как и царь Давид, был арией, что это святой Павел приписал христианство евреям, и что посему следовало придать вере перворожденную чистоту. Слева были Маркс с работой «Еврейский вопрос» и социалистический лидер Дюринг, для которого «еврейский вопрос, как вопрос религиозный, принадлежит прошлому. В качестве расового вопроса он приобретает громадное значение для настоящего и будущего». Добавим сюда экономические трудности 20-х годов прошлого столетия и наплыв в страну сотен «восточных евреев», евреев, изгнанных из Польши, не сумевших интегрироваться, на которых население показывало пальцем. Теперь картина завершена.

Семейство Штауффенберг явно сопротивлялось этому чумному вихрю. Многие ученики-евреи посещали лицей. Кое-кого удалось позднее найти. Один из них, Эдуард Ловинский, став профессором Чикагского университета, вспомнил о том, что молодой Штауффенберг был прекрасным школьным товарищем. О, вовсе не от него ему приходилось страдать, а от своих же собратьев по религии, немецких евреев, отказавших ему в праве вступления в «Бунд Камерад» только потому, что он был «ост-юде», «восточным евреем». Другого одноклассника, восточного еврея Лотара Бауэра, Клаус регулярно приглашал на чай в квартиру на Егерштрассе. А вот с еще одним одноклассником-евреем произошла интересная история. Его звали Лотар Бах, и он был сыном почтенного семейства из Франкфурта, близким другом Клауса. Услышав о попытке государственного переворота, он сразу же вспомнил, что его постоянно приглашали на дни рождения друга, хотя «многие одноклассники-христиане не были приглашены. Я очень этим гордился». В 1936 году Лотар Бах вступил в движение сионистов и уехал в Палестину. Там он стал активным членом «Хагана», подпольной еврейской военизированной организации, которая боролась против британских оккупантов.

В 1923 году Клаус сказал, что не был антисемитом. Его преподаватель религии Артур Гутман заявил, что свастика была символом антисемитизма. Клаус возмутился: «Я вовсе не антисемит, но мне нравится свастика, она — символ Древнего Египта». Да, это было трагической двусмысленностью толкования символов. Штефан Георге, недавно открытый им наставник, тоже попался на эту удочку и разрешил поместить свастику на обложках своих работ.

Одно из сочинений, датированных 24 января 1923 года, позволяет проникнуть в мир мыслей и мечтаний Клауса. Оно показывает высоту его мировоззрения, врожденное благородство, патриотизм, который нельзя исключить, а также несколько расплывчатый идеализм. Сочинение называлось «Кем ты хочешь стать?». Оно заслуживает того, чтобы процитировать длинные отрывки из него: «Для всех, кто предан родине и новому рейху, есть лишь одна достойная профессия, которую показали нам древние греки и древние римляне и которая сделает нас рыцарями в самом возвышенном понимании этого слова: быть и стать достойными участниками битвы за родину, а затем принести себя в жертву ради народа, в битве, которой от нас ждут. Вести праведную жизнь, полную борьбы […]. Каждый может, независимо от его профессии, достойно служить своей родине. Для этого следует отдать все силы и уделить все свое внимание освоению выбранной профессии и проявить свою мощь в избранной форме. Я хочу строить, стать архитектором […]. Я считаю, что это так прекрасно — расставлять все по местам, вносить порядок, смысл и разум в абстрактные формы […]. Одним словом, удовольствие я нахожу в том, чтобы строить здание камень за камнем. Я хочу вложить свой разум в строительство, но подчинив его немецким принципам для того, чтобы каждое возведенное мною здание становилось чем-то вроде храма, посвященного немецкому народу и родине. Одновременно, ради того чтобы лучше познать мой народ и другие культуры, чтобы путь мой был более ясен, мне бы хотелось также изучить и историю […]. Таковы мои сегодняшние желания. Они могут измениться, но главное состоит в том, чтобы начать движение по выбранному пути с открытыми глазами, ясно и радостно, чтобы смело достичь поставленной перед собой цели». Служба, искусство и родина — вот триптих молодого человека, которым стал Клаус, граф Шенк фон Штауффенберг.