Леонид Хинкулов - Франко Страница 11

Станислав Барабаш был, конечно, тотчас же посажен в «Бригидки». Он заявил, что настоящее его имя — Михаил Котурницкий. Но не пожелал давать никаких показаний, откуда, куда и зачем едет, кому везет столько запрещенных книг, с кем во Львове и за границей знаком, где, наконец, имеет свое постоянное местожительство.

На основании изъятых у Барабаша-Котурницкого писем Драгоманова в ночь с 11 на 12 июня 1877 года был арестован Франко. В его квартире на Бенедиктинской площади полицейский комиссар Соболяк произвел тщательнейший обыск.

Полицейское дознание установило, что Франко — «студент университета, 21 года, вероисповедования греко-католического, строение тела среднее, рост средний; волосы светлые, брови тоже, глаза серые, лоб, нос, рот обыкновенные, зубы здоровые, борода и усы рыжеватые, подбородок заросший, особых примет нет, язык польский, украинский, немецкий, платье городское…»

Таков был заключенный камеры номер 44 — самой плохой камеры в «Бригидках», наполненной ворами и убийцами. В камере было человек двадцать или тридцать. Окна всю зиму не затворялись, и Франко, задыхавшийся в дурном воздухе, еле-еле добился права спать поближе к окну — зато просыпался с полными снега волосами. Когда же молодой человек захворал, то на протяжении десяти дней напрасно просил, чтобы его пустили к врачу…

На нарах не хватало места для всех заключенных, и часть обитателей камеры вынуждена была располагаться прямо на каменном полу, под нарами.

На случайно добытых лоскутках бумаги Франко записал свои размышления. Они вылились в стихи. Так возникла его «Дума в тюрьме»:

Пусть небо с улыбкой бессменнойГлядит на тюремные стены,Но стены набухли от слез,Что их пропитали насквозь.

…За что меня цепью сковали?За что мою волю отняли?И кто и за что осудил?За то, что народ свой любил?

Желал я для скованных воли,Желал обездоленным долиИ равного права для всех, —И это единый мой грех!

А в стихотворении, озаглавленном «Невольники», Франко написал, что и те люди, которые не сидят в тюрьме, — не знают настоящей свободы. Бедняки вынуждены тяжким трудом зарабатывать жалкие крохи, а плоды их труда, как кровь, льются золотом в карманы богатых бездельников…

Весь мир — это рабства обитель,Я в замкнутом бился кругу.И кровь, распаленная гневом,Стучалась в усталом мозгу.

Франко было запрещено читать что-либо, писать письма на волю, видеться с находившимися на свободе товарищами.

У многих знакомых его, в свою очередь, производились обыски. Тщательный обыск был у Рошкевичей в Лолине. Однако приятель отца Ольги — Михаила Рошкевича успел предупредить о готовящемся. И дочери спрятали на пасеке все письма Франко и опасные книги.

Да и в квартире самого Франко спустя неделю после ареста произвели новый обыск. И в полицию доставили еще один чемодан рукописей и книг.

Все же материала для обвинения было явно недостаточно.

Власти допрашивали всех знакомых Франко, с которыми он встречался в последние годы. Штудировали его переписку. Пытались осмыслить содержание изъятой у него и его товарищей литературы.

Иван Франко, Барабаш-Котурницкий, Мандычевский, Павлик, его сестра Анна, Терлецкий, Лимановский обвинялись в том, что участвовали в тайном социалистическом обществе. «Наши судьи, — замечает Франко, — знали о социализме не меньше, чем прокурор. Ведь они все занимались наукой в университете только для хлеба, не интересовались ни одним социальным вопросом, а после получения места не прочли ни одной книги, кроме романов!»

Властям не удалось выяснить подлинные связи и деятельность обвиняемых. До конца процесса так и не обнаружилось, например, что Станислав Барабаш, он же Михаил Котурницкий, — на самом деле студент Петербургского технологического института Эразм Кобылянский, родной брат известного революционера Людвига Кобылянского.

Эразм Кобылянский в 1877 году летом был направлен петербургским польским социалистическим кружком за границу, чтобы установить связи с русскими и польскими эмигрантами и организовать доставку нелегальной литературы в Россию…

Нефтепромыслы в Бориславе. Фото.

Жилище бориславских рабочих, разрушенное обвалом шахты. Фото.

Иллюстрация к повести «Борислав смеется». Рисунок С. Адамовича.

Журнал «Друг».

Чтобы как-нибудь спасти дело, следователи подсадили в камеру к Ивану Франко уголовного преступника, бывшего повара, осужденного на три года тюрьмы за воровство, некоего Карла Скамину. Вор Скамина оказался неплохим полицейским шпионом. Он подготовил властям весьма подробные сообщения.

Разумеется, предатель Скамина, желая выслужиться, и преувеличивал и просто привирал. Но в основе его изветов все-таки лежали подлинные речи Франко.

По словам доносчика, Франко говорил так:

— Все классы в государстве можно сравнить со стогом сена. Самый нижний и самый широкий слой составляют крестьяне, сельские труженики. Над ними — ремесленники и мещане. Дальше идут солдаты. А самый верхний слой составляют паны, попы, начальство и всякие чиновники, которые держат в своих руках власть… Значит, в мире устроено все так неправильно, что вместо широкого основания управляет всем узенькая верхушка, которая всех и угнетает.

Франко говорил, что несправедливый порядок не является незыблемым:

— Люди уже на протяжении ста лет добиваются того, чтобы изменить этот порядок. С этой целью они просвещают низшие классы, привлекают на свою сторону даже войска, состоящие по большей части из крестьян, и с помощью солдат и крестьян рассчитывают ударить все вместе, истребить в городах и селах всех панов, попов и все власти. А земли, и фабрики, и хозяйства все должны быть разделены между народом, и будут образованы общества (товарищества), в которых каждый будет трудиться и по своему труду будет иметь для себя достаток. Когда вся земля и хозяйства будут разделены между народом, когда будут товарищества, тогда миллионы людей смогут жить лучше, а не так, как теперь.

Вор-шпион доносил, что «Франко также говорил, будто бы религия и все, чему учат священники, — это ложь», и притом добавлял:

— У нас дело социализма за пятнадцать лет, а то и скорее, созреет, и тогда народ вместе с войсками вырежет панов, попов, чиновников и торговцев и разделит землю и хозяйства между собою.

А когда Ивана Франко спрашивали: «Что делать, если офицеры не пожелают идти с солдатами?» — он отвечал: