Т. Полнер - Дейвид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность Страница 11

Так окончилась эта первая буря, разразившаяся над головою Гаррика. Но она имела для него значительные последствия: почти все обвинения, возводимые на Гаррика, вышли из уст Мэклина, который сделался теперь самым яростным его врагом. Прежний друг и приятель оказался самым черствым и скупым человеком, какого только можно себе представить! «Удивительно только то, – говорит один из биографов Мэклина, Кук, – что Мэклин, при всей своей ненависти, не нашел обвинений более серьезного свойства…» Если у Гаррика не было других недостатков, то это было счастливое исключение из людского рода. Масса анекдотов, с особенной любовью подобранных и разукрашенных, преподносились теперь Мэклином всем желающим, и даже лет через сорок после этого события можно было видеть высокую фигуру старого артиста, с любовью толкующего все о той же «черствости и скупости маленького человека».

Вот некоторые из этих рассказов.

Они часто ездили в это время верхом по Ричмондской дороге и останавливались в местных харчевнях отдохнуть и выпить по кружке эля. Когда подавали счет в гостинице или у заставы требовали денег, каждый раз платить приходилось Мэклину: один день у Гаррика не было с собой мелочи, на другой – кошелек остался в старых брюках, а он надел сегодня новые и так далее, и так далее. Однажды Мэклин представил ему подробный счет всех этих расходов: Дейвид пытался обратить дело в шутку, «но я был тверд, сэр, – прибавлял торжествующе Мэклин, – и ему пришлось отдать долг». Сколько же, вы думаете, требовал с него настойчивый кредитор? От 30 до 50 шиллингов, то есть 10—12 рублей. Насколько вероятно это происшествие, мы можем судить, если вспомним, что Гаррик получал в это время до 5 тысяч рублей в год.

Но вот другой случай. Артист устроил у себя парадный обед. На нем были миссис Сиббер, Филдинг, Мэклин и другие. Уходя, гости по английскому обычаю давали на чай слуге, провожавшему их.

– Ну что… сколько ты набрал сегодня? – спрашивал хозяин своего валлийца, известного коверканьем английского языка.

– Вот полкроны от миссис Сиббер, плагослови ее, Поже. А вот еще кое-что попольше от самого поэта, плагослови, Поже, его допрая серца…

Но «кое-что попольше» оказалось одним пенни, тщательно завернутым Филдингом в бумажку. Встретясь с писателем, Гаррик попенял ему за такую насмешку над лакеем.

– Насмешку? – возразил тот. – Я совсем не думал смеяться. Напротив, я оказал ему этим истинное благодеяние.

– Какое же?

– Если б я дал больше, все деньги перешли бы в карман его хозяина.

По возвращении из Дублина Уоффингтон, Мэклин и Гаррик поселились в одном доме и решили вести общее хозяйство; каждый месяц все счета оплачивались одним из них по очереди. И многочисленные гости часто замечали, что месяц артистки отличался всегда самыми щедрыми угощениями, а во время хозяйствования Гаррика во всем соблюдалась строжайшая экономия.

Трудно судить, насколько все эти рассказы близки к истине. Факт тот, что Гаррик действительно первое время своей жизни был очень бережлив и расчетлив; он никак не мог отделаться от привычек, приобретенных им в бедном доме капитан-лейтенанта, где, по выражению Джонсона, вечно из двух пенсов старались сделать четыре. Но потом, когда он вполне освоился с богатством, посыпавшимся на него, мелочность и расчетливость были забыты, и те же люди, которые обвиняли его в скаредности, говорили, что он самый щедрый человек в Англии (Джонсон).

Между тем сезон был в полном разгаре. Молодой артист выступил в целом ряде новых ролей, среди которых особенный успех имело восстановление шекспировского «Макбета». Гаррик уже начал входить во вкус подлинного текста знаменитого писателя и решился наконец без всяких посредников представить его публике. Макбет произвел сенсацию и сделался одной из лучших его ролей. В этом году (1744-м) выступил впервые один из учеников открытой Мэклином «Академии», сыгравший, между прочим, с успехом роль Отелло. Ему было всего 23 года. Блестящий молодой человек с выразительными чертами, замечательно подвижным лицом, остроумный и чрезвычайно злой на язык, произвел в кофейнях решительную сенсацию своим появлением. Он поразительно копировал всех, с кем встречался, и его выходки служили темой общих разговоров. Это был знаменитый впоследствии комик и драматический писатель Сэмюэль Фут. Его знакомство с Гарриком относится ко времени распри последнего с Мэклином, причем молодой человек был на стороне последнего. Он уже тогда начал свои нападки на Гаррика, утверждая, что у знаменитого артиста не хватало смелости окончательно свести трагедию с ее котурнов. «Он естествен, но, я думаю, можно играть еще проще», – говорил Фут, поражая, таким образом, Гаррика его же оружием. Впрочем, открыто они находились в наилучших отношениях, хотя Дейвид начал уже бояться этого опасного человека. И он был прав: ни один из его врагов не мучил его всю жизнь так, как этот «приятель».

Другая знаменитость, начавшая свою карьеру в этом году, явилась из Дублина. Это был молодой студент, сын священника доктора Шеридана, известного своей дружбой со Свифтом. Гаррик познакомился с ним еще в Ирландии и, услышав теперь о его успехах, предлагал в любезном письме устроить ему ангажемент в Друри-Лейне. Но молодому человеку уже успели вскружить голову. Он всегда отличался резкостью и откровенностью, а потому и теперь отвечал Гаррику, что играть в одном театре им неудобно, так как придется, конечно, ссориться из-за ролей. Взамен этого «скромный» дебютант предлагал знаменитому артисту поделить с ним Англию и играть попеременно в Дублине и Лондоне. По приезде в столицу он появился в Ковент-Гардене.

Вскоре после этого вернулся Мэклин, примирившийся наконец с антрепренером Друрилейнского театра. При первом своем выходе он должен был произнести довольно унизительный для него пролог. И Томас Шеридан (этот артист был отцом знаменитого писателя и государственного деятеля) перебрался в Друри-Лейн, где играл с Гарриком в очередь большинство его лучших ролей. Сначала знаменитый артист относился к нему очень благосклонно, но затем составилась партия ценителей, ставившая Шеридана выше Дейвида, и это обстоятельство, конечно, посеяло между ними распрю, которая с некоторыми интервалами продолжалась до конца их дней.

В последний год своей антрепризы Флитвуду пришлось сильно пострадать от распри с публикой. Из-за больших расходов при постановке новой великолепной пантомимы директор решил несколько увеличить входную плату. Но публика отнеслась к этому весьма несочувственно. На первом представлении произошел страшный скандал, но хозяин театра отказался выйти для объяснения с публикой. На другой день он принял ее депутатов, и решено было следующее: лица, не желавшие оставаться на представлении новой пантомимы или пьесы, получали надбавлен сумму обратно. Однако это не удовлетворило толпу: прежде она видела и новые пьесы за нормальную цену. На следующий вечер шла комедия Ванбро «Жена, выведенная из терпения», в которой Гаррик играл одну из лучших своих ролей: пьяного и отвратительного развратника, сэра Джона Брута. Но ему даже не пришлось начать пьесы… Как только публику впустили в театр, она опрокинула все вверх дном: скамейки были поломаны, бра сорваны и брошены на сцену; толпа ринулась уже за кулисы, чтобы зажечь декорации и предать театр окончательному разрушению, но здесь ее встретила когорта констеблей, театральных плотников и прислуги. Произошла битва, после которой полем сражения овладели представители порядка, а главные зачинщики были арестованы. Антрепренеру оставалось только благодарить Бога, что он дешево отделался, исправлять повреждения и почтительнейше просить у публики в газетах извинения за свою дерзость.