Игорь Оболенский - Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико Страница 12

Мы репетировали дома у Лагидзе, и он предложил: «Давай прервемся, выедем на природу». Мы так и сделали. И все получилось.

Но это была единственная песня, над которой я так работала. А так все делалось спонтанно.

В 1956 году вышел фильм «Колдунья», в котором главную роль сыграла Марина Влади. Она сразу стала настоящей звездой.

А у нас был очень хороший поэт Леван Чубабрия, который написал стихотворение «Синеглазая колдунья». Композитор Шота Милорава сказал мне: «Это будет твоя песня. Я посвящу ее Марине, а споешь ты».

Так появилась песня, которая стала очень популярной.

Никогда не забуду, как часа в два ночи у меня вдруг зазвонил телефон. На другом конце трубки был режиссер, который дружил с Влади: «Сейчас с тобой будет говорить Марина Влади». Я возмутилась: «Что за шутки посреди ночи? Как тебе не стыдно!» И вдруг слышу голос Марины: «Нани, ты, оказывается, поешь эту песню? Сейчас за тобой пришлю машину».

В то, что это не розыгрыш, я поверила, только когда увидела Марину. Она была простой-простой, никаких тебе звездных закидонов. Вообще все большие артисты не играют, они в жизни очень простые.

Потом Марина начала приезжать в СССР и стала женой Владимира Высоцкого. Ей нравилась эта песня. Я часто ее пела.

У меня вообще много песен шлягерами стали. Повезло, наверное. Но каждый раз пою их, как впервые. Иначе не могу.

Я до сих пор свои записи не слушаю. Ненавижу себя.

Даже когда мама хотела послушать, я просила — погодите, уеду, тогда слушайте. Теперь понимаю, что интуитивно была права. И если сейчас слушаю — мне не нравится. Потому что сейчас я лучше мыслю, а в тех записях, что называется, головы нет, хотя голос, конечно, хорошо звучит.

А вообще на концерте голос звучит лучше, чем в записи. Люди потом прослушают и могут удивиться: «И чего эта певица всем так нравилась?»

Может, никто не поверит, но я себя и на телеэкране не люблю. Это плохо. Очень. Но ничего не сделаешь. Я себе не нравлюсь.

Когда идет передача обо мне, я не смотрю. Только если близкие скажут, что было хорошо, включу повтор.

Это у меня от мамы. Она мне говорила: «На кого ты похожа?» Для нее главным было, чтобы я выросла порядочным человеком. И я не жалею об этом. Потому и в людях ищу эти качества. Не люблю, когда восторгаются собой или своими детьми.

В Петербурге, помню, после концерта приходили люди восторженные, буквально двери ломали. А я объясняла им, как на самом деле все было плохо. Друзья потом у меня спрашивали: «Ты что, ненормальная?»

Но, может, это и хорошо. Я все время пытаюсь сделать лучше, идти вперед. Мне понравилось, как гениальный Рихтер в дневниках написал об одном пианисте: «Тот вышел с концерта и сказал, как гениально сыграл. После этого он перестал для меня существовать».

И дирижер Юрий Темирканов такой же. Он как-то приезжал в Тбилиси, и мы встречались. Я в него влюблена во всех смыслах.

«Как вы бесподобно дирижировали без палки!» — сказала ему и тут же смутилась: как я обозвала дирижерскую палочку. А он ответил: «Правильно — палка она и есть палка. Главное — пальцы, в них все чувства». И добавил: «Я так стесняюсь, когда меня хвалят. Слушаю свои записи и удивляюсь — что им там так нравится?»…

При этом они так бесподобно сыграли Мусоргского! А ведь это был очень тяжелый композитор, его надо понять! Мы в антракте все в шоке были. И вот этот дирижер стесняется комплиментов!

Я очень дорожила встречами с нашим прекрасным писателем Нодаром Думбадзе. Мы с ним часто виделись. Не могу сказать, что были дружны, но я тянулась к нему. Он тоже часто бывал у меня дома.

Нодар был очень интересным человеком. Знаете, есть такие писатели, которые хорошо пишут, но в жизни ничего из себя не представляют. А Думбадзе был личностью. Его нельзя было не любить. Он был очень добрый и глубокий человек. Всегда писал только о том, что видел и знал.

Кстати, Эдуард Шеварднадзе его обожал, они с Нодаром из одной деревни.

У Шеварднадзе вообще было очень хорошее отношение к людям искусства. Во время его руководства республикой уровень культуры в Грузии был высочайший.

Недаром во времена СССР Тбилиси был почти культурной столицей. Когда в Советский Союз приезжал западный гастролер, то первым делом его посылали именно в Тбилиси. И по тому, как его принимала наша публика, можно было понять, что будет в Москве. Грузинский зритель — очень требовательный, обмануть его невозможно.

Самая большая оперная певица для меня — Мария Каллас. Я любила и люблю многих, но если говорить об эталоне, то это — Каллас. Все в ней мне нравится. Иногда она красивая, иногда — совсем даже наоборот. Но все равно прекрасна! Из мужчин отмечу, пожалуй, Давида Гамрекели.

Только не подумайте, что они мои кумиры. У меня их нет, потому что уверена: не надо иметь кумиров. Кстати, фанаты — тоже плохо.

Я сама к себе спокойно отношусь. И могу все свои недостатки назвать. Кто-то меня научил: «Не надо самой рассказывать о своих недостатках». А то я ведь так делала — ко мне за кулисы приходили с восторгами, а я принималась объяснять, что во время концерта не получилось. Мол, должна была вот так спеть, а в итоге получилось иначе. И на меня смотрели по меньшей мере с удивлением — кто она такая. А я продолжала: «Что вы, все было не так хорошо, как вам показалось». Потом, конечно, перестала так делать.

При этом критика меня никогда не ругала. Наоборот, судьба в этом отношении очень баловала. Хотя я сама за всю свою жизнь довольна только 5–6 концертами.

Есть такая присказка о том, что «скромность — не порок…». Так вот в отношении Нани ее можно было бы продолжить так: «…а самый яркий штрих характера Брегвадзе».

Иногда нежелание Нани верить в сонм восхищений, то и дело звучащий в ее адрес, вызывает удивление, а порой и возмущение. Ну честное слово, вот уже столько десятилетий на занимаемый ею трон королевы русского романса никто даже не претендует. А Нани все сомневается, все думает, что поклонники просто не заметили того или иного огреха, допущенного на концерте.

Да что там поклонники, когда сами коллеги, не менее именитые и талантливые, начинают говорить комплименты, Брегвадзе пытается их поправить, а то и вовсе остановить.

Никогда не забуду, как во время празднования своего семидесятого дня рождения Людмила Гурченко решила сказать несколько слов в адрес присутствующей на банкете Нани.

«Как-то меня пригласили в Тбилиси в ансамбль «Рэро», — начала Людмила Марковна. — И вдруг на сцену вышла Нани…»

Брегвадзе, стоя слушавшая монолог Гурченко, не удержалась от предположения: «Увидела меня и тут же разочаровалась. Наверняка».