Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али Страница 12

«Кто там?» – «Я кавалерист британский,

Пришло посольство. С Афганистана».

«Афганистан!» – он шептал без конца,

Полгорода обступило гонца.

Сэр Роберт Сэль, городской комендант,

Помог руками с коня его снять.

И вместе пошел в караулку с ним,

Его усадили там, где был камин.

Огонь согрел его, свет подкрепил.

«Спасибо!» – вздохнул он, заговорил:

«Нас было тринадцать тысяч сперва,

Шел из Кабула наш караван.

Солдат, начальников, баб, детей –

Сдали, сгубили, предали всех…

Армия разбита – а что победители? От них не осталось стихов. Лишь истории о героизме и мужестве и о преступлениях, совершенных чужаками, – рассказы, передаваемые из уст в уста, от одного поколения пуштунов к другому; а вторжения меж тем не прекращались. Но представьте себя на месте пуштунского бойца, который попал в руки солдат британо-индийской армии и которого заживо поджаривают на медленном огне в земляной печи. Черчилль описал и такой случай, причем сделал это без каких-либо эмоций или возражений цивилизаторского характера. Имперское господство неизбежно приводит к совершению преступлений против тех, кто ему сопротивляется.

Дележ Африки

В последние десятилетия XIX в., после отмены рабства, белые империалистические державы озаботились поиском чего-то, что смогло бы заменить его. Если захватывать людей теперь было нельзя, безукоризненная имперская логика подсказывала: а почему бы не захватить территорию? Их манила Африка – континент, где зародилось человечество, колыбель древних цивилизаций и, что важнее всего, сокровищница природных богатств: алмазов, минералов, а позднее и нефти. Племенная раздробленность и локальные конфликты ослабляли черную Африку. Страны, обладавшие четкой политической структурой, представляли собой пеструю и разрозненную группу.

Древнейшей из них была Абиссиния (позднее Эфиопия) – регион, некогда входивший в Амхарскую империю. Когда европейские стервятники делили Африку, она оставалась исключением. На ее независимость пока никто не покушался. В 1868 г. англичане спровоцировали конфликт и создали свою базу в городке Зула, находившемся к югу от порта Массауа на побережье Красного моря, откуда предприняли успешное нападение на горную резиденцию правителя в Магдале. Великобритания испытывала новый вид вооружений (в данном случае – однозарядные винтовки Снайдер-Энфилд), изобретенный вскоре после Крымской войны. Одного оружия, возможно, было бы недостаточно, если бы англичанам не удалось переманить на свою сторону фактического правителя провинции Тиграи, у которого были свои счеты с абиссинским королем. Италия также обратила свой взор на регион.

Вторжения европейцев на протяжении XIX в. выделили Африку как континент, созревший для захвата. Его должно было хватить на всех при условии, что белые империи не будут впадать в приступы неконтролируемой жадности и набрасываться друг на друга. Такого мнения придерживалось руководство нового германского государства, и прежде всего его архитектор и первый канцлер Отто фон Бисмарк. Объединенная Германия была страной без колониальных владений. Она стремилась наверстать упущенное в Африке. Вот почему Бисмарк в 1884–1885 гг. созвал в Берлине империалистическую конференцию[42]. Ее участники заседали три месяца. Если отбросить шелуху, на повестке стоял один вопрос: как лучше всего поделить Африку. Захват, насилие и оккупация, которые за этим последовали, шли под флагом «цивилизации» – старшего брата «гуманитарной интервенции» конца XX и начала XXI в.

Единственной отсутствующей на конференции державой были Соединенные Штаты. Они согласились принять в ней участие, но в последний момент передумали. Все прочие империалистические державы, а также те страны, которые стремились к этому статусу, в Берлине присутствовали. Африка была разделена на пятьдесят отдельных колонизированных областей без учета их этнического состава и особенностей географии – жестокая процедура, оставившая свой отпечаток на теле черной Африки на последующие полтора века. Последствия этого решения чувствуются до сих пор, притом что прочерченные на конференции границы между странами существенным образом не менялись. За то время, пока шли заседания, Франция оккупировала Алжир[43] и Тунис, а также поделила Марокко с Испанией[44]. Великобритания утвердила свое господство в Египте и Судане, хотя на территории последнего постоянно вспыхивали восстания. Французы и испанцы сохранили контроль над своими владениями в Магрибе, но никто не стал покушаться на английскую сферу влияния. Фактически к концу заседаний львиная доля официально досталась Великобритании, расширившей свое присутствие на континенте за счет Восточной и Южной Африки, а также Нигерии и Ганы. Франция закрепила за собой бо́льшую часть Западной Африки. Италия получила Сомали и некоторые районы Эфиопии. Португалия сохранила контроль над Анголой и Мозамбиком. Германии в качестве приза достались Юго-Западная Африка (Намибия) и Танганьика (Танзания)[45].

Бельгийский король Леопольд II получил Конго в личное владение – событие, уникальное в анналах империализма. Это был единственный случай в современной истории, когда территория целой страны была официально на международном уровне признана личной собственностью одного человека. На протяжении четверти столетия Конго сохраняло этот феноменальный статус. Будучи в течение всей своей жизни буквально одержим этой страной и превратив ее в источник своего сказочного богатства, Леопольд так ни разу и не удосужился лично посетить свои владения (он опасался подцепить какую-нибудь «африканскую заразу»), что сделало его самым известным «заочным землевладельцем» в истории современного империализма.

Кошмар, постигший народ Конго, по своему масштабу и по уровню сопровождавшей его садистской жестокости превосходил все, что когда-либо происходило в ходе колонизации Африки. Новым хозяевам Конго – главным образом бельгийцам, хотя были и некоторые другие – были нужны слоновая кость и каучук. Солдатам и управленцам выплачивались бонусы в зависимости от того, сколько слоновой кости и каучука жители местных деревень смогли собрать по их приказу. Если деревня не справлялась с выполнением своей нормы, всех взрослых мужчин – а иногда и женщин с детьми – убивали. Для доказательства того, что они убили необходимое количество людей, не тратя на них пули, солдаты отрубали у еще живых жертв кисти рук. Иногда к ужасным посылкам, отправляемым в Брюссель, добавляли ступни, головы и груди. Чтобы предотвратить разложение, отрубленные руки часто коптили, а головы и груди складывали в емкости со спиртом, чтобы они лучше сохранялись.

Леопольд высказал свое удовлетворение. Подобно прочим колониальным лидерам, он заявлял, что необходимо со всей строгостью пресечь практику захвата африканцев арабскими работорговцами с последующей их продажей на черном рынке. Но когда фотографии с ужасами начали просачиваться в Европу, поднялась волна возмущения, в основном со стороны британских авторов, которые в некоторых случаях успокаивали себя тем, что все эти преступления совершались не Британской, а другой империей.

Половина населения Конго была уничтожена солдатами и поселенцами Леопольда. Точные цифры разнятся, но, по общему мнению, количество убитых составило от восьми до десяти миллионов человек[46]. По своему объему и масштабу ближе всего к этому преступлению, совершенному одной из европейских держав, стоит массовое истребление евреев Германией и ее квислингами[47] во время Второй мировой войны. Количество косвенных жертв этого преступления продолжает расти до сих пор каждую неделю в Палестине.

«Сатана! Говорю вам, что этот человек – Сатана!» – заявил Сесил Родс, который и сам не был ангелом, после встречи с Леопольдом II. Американский поэт Вейчел Линдсей написал поэму под названием «Конго» (The Congo):

Прислушайся к вою души Леопольда,

Горящей в аду за те толпы людей с искалеченными руками.

Услышь, как довольно смеются и воют черти,

Отрезая ему руки, там, в глубинах ада.

В 1904 г. Э. Д. Морель и Роджер Кейсмент учредили Общество по проведению реформ в Конго, чтобы придать огласке преступления Леопольда, – первый в своем роде акт солидарности с народом, ставшим жертвой колонизации. Артур Конан Дойл встретился с членами группы, пришел в негодование от того, что услышал, и начал собственное расследование. Подробно изучив все донесения о зверствах бельгийцев, он сел и за девять дней написал об этом книгу. «Преступления в Конго» (The Crime of the Congo), переполненные холодной яростью, за первые три месяца после выхода распространились более чем полумиллионным тиражом. «Сердце тьмы» Конрада произвело похожее впечатление на читателей, которые вдруг