Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев Страница 12

Троицы, 25 мая 1835 года, состоялось торжественное освящение собора. В седьмом часу вечера император с императрицей и цесаревичем Александром осмотрели церковь. Император остался недоволен написанными иконами. Позже все узнали о его решении возвратить образа художникам, их написавшим, истребовать от них полученные задатки и записать в протокол Академии художеств сей случай; образа же отдать написать другим художникам. В бумаге, присланной президенту Академии художеств Алексею Николаевичу Оленину было сказано об одном образе Николая Чудотворца работы господина Егорова, который только есть довольно сносный.

Дальше последовало неслыханное дело: Строительная компания вознамерилась по указанию государя взыскать выданные ранее деньги с исполнителей заказов. И это при том, что само исполнение картин требовало больших затрат и материалов — красок, холстов, кистей, реквизита и оплаты натурщикам. Особо переживал Шебуев. В 1810-е годы он был учителем рисования у великого князя Николая Павловича. Теперь такой удар от своего ученика!

Андрей Алексеевич, как и многие художники и люди, понимающие в искусстве, знал причину неудачи. Иконы были помещены в нишах между колоннами и затенены от верхнего света карнизом антаблемента. Вогнутая форма иконостаса давала возможность фронтального обзора только Царских врат с круглой иконой над ними и икон у центральных колонн. Боковые же иконы почти не были видны государю за колоннами иконостаса и арки.

Сегодня от Николая Борисовича Юсупова он узнал о распоряжении государя отстранить нескольких архитекторов от работ по государственным заказам. В черном списке был и Михайлов второй.

«О чем я переживаю? — спросил себя Андрей Алексеевич. — Впереди много лет работы во дворце. А там посмотрим. Глядишь, государь и смилостивится».

Он посмотрел на свои записи, потрепал некогда пышную шевелюру, резко встал из-за стола, схватил лист бумаги и бросился из кабинета.

Оказавшись в Большой ротонде, Михайлов замер, напряженно вглядываясь в купол.

— Что здесь делает Антон Карлович Виги? — удивленно бросил он Травину, который неотрывно следил за пожилым мастером.

— Помогает мне, — улыбнулся Алексей.

Первая мысль, мелькнувшая в голове у Андрея Алексеевича, была пожурить живописцев и отправить Виги к себе в зал, где он так и не мог приступить к исполнению плафона по собственному рисунку «Триумф Геракла». Однако, присмотревшись к куполу, увидев, с каким старанием художник исправляет фигурку амура, он задумался и стал еще внимательнее следить за действиями итальянца.

«Об этом недостатке я и хотел сказать Травину. Выходит, Виги меня опередил», — поймал себя на мысли архитектор, как только художник завершил сюжет.

— Антонио давно предлагал мне помощь, — словно подслушав Михайлова, тихо сказал Алексей, ожидавший решения архитектора. — Как я пришел во дворец, он говорил, мол, одному с плафонами, если они не на холсте, работать почти невозможно. Сколько месяцев я как цирковой акробат прыгал вверх, вниз, но так и не увидел своих ошибок. Виги их сразу заметил.

— Признаться, я хотел сразу предложить вам вместе работать, — согласился Михайлов. — Но потом вспомнил, как вы ревностно защищали рисунок, и передумал. Пьетро Скотти и Барнаба Медичи, они почти всегда вдвоем, как, например, здесь, при росписи плафона с танцующими нимфами, или втроем с Фридолино Торичелли, как раньше при росписях помещений Адмиралтейства, а еще ранее в Казанском соборе.

— Виги работает один. Я буду помехой ему, — нахмурился Травин.

— Надо попробовать, — задумчиво произнес Андрей Алексеевич. — Вам скоро возраст Христа, тридцать три года, Антону Карловичу на следующий год семьдесят. Мне кажется, такое соединение мудрости и молодой энергии пойдет на пользу общему делу. Погодите, — завидев спускающегося итальянца, он поднял руку, — сейчас мы у него самого спросим.

— Вижу, осуждаете, — улыбнулся Виги, собрав на щеках сотни мелких морщинок.

— Обсуждаем, — поправил его Михайлов.

— Интересно знать, — он вытянул шею.

— Мне тоже интересно знать, — продолжал Андрей Алексеевич, — что вы думаете, если я предложу вам в дальнейшем работать совместно с Травиным?

Антон Карлович посмотрел на Алексея:

— Как вы оцениваете такое предложение многоуважаемого архитектора?

— Положительно, — ответил Травин.

— Я согласен, — кивнул Виги.

— Вот и замечательно, — хлопнул в ладоши Михайлов. — Пока не раздумали, идем ко мне и составим новый контракт.

* * *

Женщину с черной тюлевой вуалью Травин впервые увидел, когда начинал расписывать купол Большой ротонды. Облаченная в строгое серое платье, шитое у модного закройщика, она долго стояла, подняв вверх голову, придерживая одной рукой маленькую черную шляпку. Тогда он принял ее за одну из обитательниц дворца и не придал значения.

Женщина появилась во второй раз, в третий. При каждом посещении она меняла наряды. Неизменной оставалась тюлевая вуаль, и у Травина невольно возникал вопрос: кто прячется за вуалью? Женщина словно заигрывала с Алексеем: едва он намеревался опуститься к ней — сразу ретировалась.

Работы в Большой ротонде оставалось всего на несколько дней. Травин с Антоном Карловичем Виги уже намеревались перейти в другой зал, где им предстояло выполнить плафон «Триумф Геракла». Алексей, привыкший видеть незнакомку, нет-нет да и поглядывал по сторонам и уже нервничал, не замечая загадочной фигурки.

Незнакомка появилась неожиданно. Травин спустился вниз и собирался наполнить палитру. Расстояние до женщины было не более пяти шагов. Он успел разглядеть на ней узкую юбку и платье с пышными короткими рукавами, и самое главное — металлический вензель на голубом банте на левом плече.

Женщина резко развернулась и направилась к выходу. Алексей робко пошел вслед за нею. Расстояние между ними стало увеличиваться. Тогда он заторопился. Когда же молодой человек оказался на улице, он понял, спешить надо было раньше — от входа во дворец отъехала карета.

— Вы куда собрались, Травин? — услышал он голос Михайлова и, зябко передернув плечами от набежавшего холодного ветра, обернулся.

Архитектор стоял у входа во дворец в неизменном черном сюртуке, накинутом на плечи, и с интересом смотрел на него. У Алексея мысль мелькнула: о появлении незнакомки во дворце Михайлову известно. И вообще все ее посещения — какая-то игра, навязанная ему Андреем Алексеевичем.

— Вы не скажете, что может означать синий бант с вензелем на левом плече женщины? — спросил Травин, приближаясь к архитектору.

— Знак фрейлинский, — сказал, недоуменно глядя на молодого художника Михайлов. — А в чем дело?

— Женщина здесь была с таким бантом и вензелем, — признался Алексей, все еще продолжая подозревать архитектора в продолжении игры.

Михайлов подошел к Травину, приобнял его за плечи. По обыкновению строгий, порой суровый, резкий, Андрей Алексеевич имел доброе сердце. Он мог накричать на Алексея, что тот без надобности покинул рабочее место. Однако, легко подтолкнув в спину, шутливо сказал:

— Гордитесь, любезный, вами заинтересовался императорский двор. Спешите работать, дабы интерес к вам не ослабевал.

Алексей не стал перечить, ушел. Но мысль о фрейлине,