Осколки памяти - Владимир Анатольевич Тимофеев Страница 12

Прошла неделя. Врачи задерживались у кровати Володьки все реже, дежурно вонзали в его ноги иголки и, убедившись, что он ничего не чувствует, продолжали обход. А между тем, Володька с ужасом заметил, что и руки стали слушаться его хуже. Мизинцы оставались оттопыренными при попытке сжать кулак. Но врачам и родителям на это жаловаться не стал. Он потихоньку привыкал к мысли, что ему уже никто не поможет.

Подтверждением этому служили и лица родителей, которых в «инфекционку», конечно же, не пускали. Они могли только заглядывать в окно, благо палата находилась на первом этаже. Родители изображали оптимизм и старались подбодрить Володьку. Но как только они прощались и отходили от окна, он слышал, что мама сразу же начинала плакать. Первое время Володька тоже начинал рыдать и от того, что родители уходили, и от того, что мама так сильно расстраивалась. Но потом привык и к этому.

Соседи по палате практически выздоровели, и их начали готовить к выписке. Они бегали, орали, играли, выходили в коридор. Второклассник уже привычно отнимал у малышей конфеты и пряники, когда их родители отходили от окна. Жалкое сопротивление подавлял подзатыльниками. Во всех играх он «выходил» победителем, даже когда проигрывал, например, «в Чапая».

А в городе появились новые игрушки. Всем троим соседям родители принесли пластмассовые машинки размером чуть больше спичечного коробка. Главное, это были копии настоящих «Москвичей», «ЗИМов», самосвалов. Пацаны катали их по кроватям и тумбочкам, по полу в палате. А вечером, когда в больнице оставался только дежурный врач, устраивали гонки и в коридоре.

Володька попросил родителей купить и ему машинку. И обязательно «Победу», потому что такой у пацанов не было. Родители очень обрадовались этой просьбе, потому что Володька давно ничего не просил. Лишь иногда умолял забрать его домой, обещая, что дома он обязательно выздоровеет. Мама, правда, сказала, что магазины уже закрыты, и поэтому машинку они принесут на следующий день вечером.

Но уже утром еще до завтрака в больницу прибежал отец и передал через нянечку коричневую «Победу». Убедился, что Володька обрадовался, и умчался на работу.

Володька не выпускал машинку из рук, катал ее по кровати и по тумбочке, проверял колеса, гладил блестящий кузов. Даже сумел запустить солнечный «зайчик», такая она была блестящая, когда в окно заглянуло солнце.

Устав, он устроил «Победу» на тумбочке и любовался ею.

А пацаны, когда врачи завершили обход, подошли, осмотрели новинку, повосхищались и опять устроили гонки в палате.

И тут второклассник подошел, тоже посмотрел на машинку и … забрал ее, отойдя на середину палаты.

— Сначала спроси, а потом бери, — чувствуя надвигающуюся катастрофу, сказал Володька.

— Заткнись, — небрежно отозвался привыкший к безнаказанности второклассник.

— Положи, гад, а то…, прокричал Володька.

— Что «а то»? Заткнись, обрубок. Тебе уже ничего не надо. Врачи в коридоре говорили, что через недельку ты попадешь в беседку.

Володька «беседку», небольшое здание, стоявшее в углу внутреннего двора, не видел, но два раза слышал громкий плач взрослых. Пацаны рассказали, что это забирают в гробах бывших соседей из палат для взрослых.

— Обойдешься без машинки. А будешь жаловаться, я твоей «Победе» колеса отломаю.

Ярость подняла Володьку из кровати. Он сделал два шага и вырвал «Победу» из рук остолбеневшего «гада».

Володька не помнил, как вернулся в кровать. Но забытье, видимо, длилось недолго, потому что второклассник все так же стоял посреди палаты. А пацаны, выбежав в коридор, орали во все горло: «Володька вставал. Володька ходил!»

Зашедший в палату молодой врач, недоверчиво выслушал сбивчивый рассказ пацанов. Осмотрел Володьку, привычно воткнув иголку пару раз в ноги, и ушел, недоверчиво качая головой.

Через пятнадцать минут у кровати стояло уже три врача. Они выслушали малышей и второклассника, отворачивавшего глаза в сторону. Осмотрели Володьку. Выходя из палаты самый старый повернулся, погрозил пальцем и сказал: «Ну, баламуты! Больше такой драматургии не устраивайте!».

А молодой врач вернулся и, прежде чем укрыть одеялом, спросил: «А хоть пальцами пошевелить сможешь?»

Володька, который все это время не выпускал «Победу» из рук, посмотрел на нее, а затем на ступни — большой палец на левой ноге медленно качнулся вверх и вниз!

Волшебство на этом не закончилось. Через год, когда Володька бегал со своими пацанами по двору, играл в лянгу и чижика, совсем забыв о больнице, родители поставили точку. Точка была весом в три килограмма и длиной 48 сантиметров. Они подарили Володьке братика, о котором он всегда мечтал.

Курить или не курить?

Давид Никитич Кугультинов, народный поэт Калмыкии, Герой социалистического труда, был очень интересным собеседником. Прожил он жизнь яркую, полную радостей и горестей, испытал и дружбу — взаимовыручку и предательство, взлеты и падения, прошел войну и лагеря. Другой человек от пережитого сломался бы, интерес к жизни потерял, а он, если и сердился, то отходил быстро, выбравшись из передряги уже через несколько минут мог и пошутить. В том числе и над самим собой, что свойственно только сильным личностям.

А еще он был потрясающим рассказчиком. Мог при этом и приукрасить художественно какие-нибудь детали, не стеснялся и мысли участников события изложить, какими они ему виделись. Иногда такое излагал, во что по первоначалу никак поверить невозможно было, а затем парадоксы превращались в правду истинную, так что и сам себе удивляешься, как мог сомневаться.

Мне повезло беседовать с ним несколько десятков раз при разных обстоятельствах и в различных местах с 1993 по 1998 годы. Если бы хватило ума записывать эти разговоры, то много интересного можно было бы поведать не только почитателям его таланта. Рассказов о его дружбе с одним лишь Расулом Гамзатовым хватило бы на хорошую повесть. А друзей у Давида Никитича было много. Ведь у настоящего человека и не могло быть иначе.

Как-то наша беседа затянулась, и я, зная, что Давид Никитич не курит, попросил разрешения подымить у открытой форточки. Он неожиданно говорит:

— Да, курите здесь. Я люблю иногда подышать ароматом хорошего табака.

Я удивился, а он продолжил:

— Мне табак жизнь дважды спас. Все привычно ругают курильщиков, пугают разными ужасами о вреде не только их здоровью, но и окружающих. Это, наверное, правильно. Но не бывает хорошего без плохого, так же как и плохого без хорошего. Каждое добро содержит в себе частичку зла. Каждое зло скрывает толику добра.

В самом начале войны оказался я в