Валентина Пашинина - Неизвестный Есенин Страница 12

Демьян Бедный — слишком высоко вознесся и много возомнил о себе. Надо поставить на место.

Маяковский — слишком много себе позволяет: «Коммунист и человек не может быть кровожаден», — и это о расстрелянной царской семье! А «Клоп»? А «Баня»? Нет, определенно зарвался Поэт Революции. Его тоже надо обуздать.

Михаил Булгаков — этот никогда своим не был и не будет: «белая гвардия». Пьесы Булгакова запрещены, печатать его перестали, на работу не брали даже типографским рабочим. Булгаков к тому же осуждал «разнузданную антирелигиозную пропаганду, в особенности шельмование образа Христа», распространяемую журналом «Безбожник». В его дневнике есть запись от 5 января 1925 года:

«Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне (…) Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены».

Булгакова подозревали в нелояльности к советской власти. Уже в мае 1926 года при обыске на квартире у него были изъяты дневники и некоторые рукописи. Тогда же нашли и забрали есенинское «Послание…», правда, без указания авторства.

Травить всех троих начали почти одновременно, и занимались этим весь 1929 год. Травили, впрочем, не только их. Однако именно эти трое, не выдержав издевательств, написали Сталину письма, И случилось это практически в одно и то же время.

Михаил Булгаков написал письмо 28 марта 1930 года. Отправлено оно было 31 марта — 1 апреля в семь адресов. 18 апреля Сталин лично позвонил писателю, был весьма дружелюбен и предельно внимателен, вероятно, потому, что к этому времени — 14 апреля — уже застрелился Маяковский.

Вспоминает Л.Е. Белозерская-Булгакова — жена Михаила Афанасьевича:

«Вдруг узнаем: по Москве сейчас ходит якобы копия письма М.А. к правительству. Спешу оговориться, что это «эссе» на шести страницах не имеет ничего общего с подлинником. Я никак не могу сообразить, кому выгодно пустить в обращение этот опус.

Начать с того, что подлинное письмо, во-первых, было кратким, во-вторых, за границу он не просился. В-третьих, в письме не было никаких выспренных выражений, никаких философских обобщений.

Основная мысль булгаковского письма была очень проста: «Дайте писателю возможность писать. Объявив ему гражданскую смерть, вы толкаете его на самую крайнюю меру. Письмо, ныне ходящее по рукам, — это довольно развязная компиляция истины и вымысла, наглядный пример недопустимого смещения исторической правды. Можно ли представить себе, что умный человек, долго обдумывающий свой шаг, обращаясь к «грозному духу», говорит следующее: «Обо мне писали как о «литературном уборщике», подбирающем объедки после того, как наблевала дюжина гостей».

Любовь Евгеньевна ошиблась: по Москве ходило письмо Маяковского, которое пришло в Кремль одновременно с письмом Булгакова от 31 марта. Это Владимир Владимирович просился за границу, это его послание перед роковым выстрелом содержало просьбу о выезде за границу.

Об этом пишет в воспоминаниях Юрий Анненков, встречавшийся с Маяковским в Париже. О письме Маяковского упоминает и А. Мариенгоф, но как всегда цинично, по-мариенгофски, ради яркой метафоры пренебрегая чувством сострадания и деликатностью: «Ушел с дерьмом на подошвах».

Глава 9 Спасительная «панихида»

Грядущий век построим как барак.

Сталинское выступление против Демьяна Бедного не оставило безучастным Троцкого. Находясь на другом полушарии Земли, он по-прежнему был в курсе всех дел в Советском Союзе и откликнулся статьей в защиту пролетарского поэта Демьяна Бедного.

Странная это была статья. Одно название чего стоит! «Некрологические размышления» — это о живом-то человеке! Но, может быть, именно эта статья — или, лучше сказать, панихида, пропетая по «убиенному Демьяну», — спасла Бедного от репрессий.

Троцкий отлично знал своего антипода Сталина. Да и о чем бы он ни писал, все его выступления были направлены против Сталина. Демьян именуется в статье «дельфином солидной комплекции», который «не убоялся разнузданности стихий революции, а плавал в них, как рыба в воде».

Но все по порядку. Чтобы читатель понял, какая метаморфоза произошла в сознании действующих лиц за 6–7 лет советской власти, надо познакомить его хотя бы в общих чертах с книгой Троцкого «Литература и революция», а также с отношением Льва Давидовича к поэту Демьяну Бедному.

Книга Л. Троцкого «Литература и революция» вышла в 1922 г. На ее страницах читатель найдет имена всех выдающихся поэтов и писателей начала века и послеоктябрьского периода. Обо всем и обо всех Троцкий пишет холодно и язвительно.

Посмотрите, сколько сарказма вложил Троцкий, приведя в книге одну-единственную цитату из книги Зинаиды Гиппиус «Последние стихи» 1914–1918:

И скоро в старый хлевТы будешь загнан палкой.Народ, не уважающий святынь!

«Это, конечно, не поэзия, зато какая публицистика! Какой неподражаемый кусочек жизни! Неистовый бабий визг… Питерской барыне, столь украшенной талантами, наступили «гвоздевым сапогом» на «лирический мизинчик», — отзывается о стихах Гиппиус Троцкий.

Если стихи Зинаиды Гиппиус не поэзия, то и это не литературная критика. Замечания точны, остры, книга написана с блеском, как почти все произведения Троцкого. Но это не критика, а политические установки революционного правительства:

«В культуре есть почва — традиции, но не бывает удобрений — пегасы не производят навоза… Присоединившиеся ни Полярной звезды с неба не снимут, ни беззвучного пороха не выдумают. Но они полезны, необходимы — пойдут навозом под новую культуру. А это вообще не так мало».

Сколько неприкрытого цинизма! Недаром учение Троцкого было взято на вооружение Гитлером, который восхищался его произведениями и учился у Троцкого.

Литературные попутчики революции — это, по мнению Льва Давидовича, Б. Пильняк, Вс. Иванов, Н. Тихонов, «серапионовы братья», С. Есенин с группой имажинистов, Н. Клюев, А. Блок и многие другие. Все они приемлют революцию — каждый по-своему. «Но в этих индивидуальных приятиях есть у них общая черта, резкая отдаленность от коммунизма, чуждость коммунистическим целям… Они все более или менее склонны через голову рабочего глядеть с надеждой на мужика. Они не художники пролетарской революции, а ее художественные попутчики (…) Относительно попутчика всегда возникает вопрос: до какой станции?»