Юрий Безелянский - 69 этюдов о русских писателях Страница 13

В одной из глав «Путешествия...» («Торжок») Радищев проницательно написал о бесполезности цензурных акций: «Что запрещено, того хочется. Мы все Евины дети». И точно: интерес к изъятой книге был жгучий, и она ходила в народе в рукописных списках. За рубежом «Путешествие из Петербурга в Москву» издал Герцен, а в России книга появилась спустя более века, в 1905 году.

Книге Радищев предпослал эпиграф из «Тилемахиды»: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Что за чудище? Из книги вытекает точный ответ: «Самодержавство», которое «есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». «Чудище» самодержавие порождает рабство, а рабство уродует души людей. Они не граждане великой страны, они всего лишь рабы, «винтики государственной машины», как говорил «великий вождь и учитель», товарищ Сталин.

В своей книге Радищев анатомировал все родовые пороки самодержавного Российского государства, которые были и есть (самодержавие ведь не исчезло, оно просто прячется под карнавальной маской демократии) – воровство, чинопочитание, взяточничество, только раньше оно называлось мздоимством, а ныне именуется коррупцией. В радищевские времена в народе складывались плачи:

Власть их увеличилась, как в Неве вода;Куда бы ты ни сунься, везде господа!..

И одна из первых фраз «Путешествия...»: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». А далее – картинки бедствия по мере продвижения из Петербурга в Москву, от пункта Тосна до пункта Черная Грязь. И прежде всего писателя-путешественника ужасает положение крестьян, основного класса России того времени. В главе «Хотилов» Радищев восклицает: «Земледелец! Кормилец нашея тощеты, насытитель нашего глада, тот, кто дает нам здравие, кто житие наше продолжает, не имея права распоряжать ни тем, что обрабатывает, ни тем, что производит...» И задает вопрос: «Может ли государство, где две трети граждан лишены гражданского звания и частию в законе мертвы, называться блаженным? Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьянина в России?..»

Выводы Радищева резко не понравились Екатерине Великой. А пророчества его просто возмутили: «Пагуба зверства разливается быстротечно. Мы узрим окрест нас меч и отраву. Смерть и пожигание нам будет посул за нашу суровость и бесчеловечие. И чем медленнее и упорнее мы были в разрешении их уз, тем стремительнее они будут во мщении своем».

Власть всегда боится за себя, отсюда и приговор Радищеву – «казнить смертию». Но, испугавшись крови, сослали в Сибирь.

В 1796 году, после кончины Екатерины, при Павле I, Радищев вернулся в Россию, но права жительства в столицах не получил. Неизвестный художник нарисовал портрет вернувшегося Радищева, и он совпадает с описанием его сына: «...был среднего роста и в молодости очень хорош лицом, имел прекрасные карие глаза, очень выразительные...» На портрете Радищев уже не молод. Зачесанные седые волосы открывают высокий лоб. Глубокий, сосредоточенный взгляд больших темных глаз обращен на нас. Портрет человека, вобравшего мудрость и трагизм своего века. Это, кстати, единственный прижизненный портрет Александра Радищева.

Короткое царствование Павла I сменилось царствованием Александра I – подули новые свежие ветры. Радищеву было возвращено дворянство, и он был привлечен к работе в комиссии по составлению законов. Радищев оказался в своей родной стихии (ах, это сладкое слово «реформы»!). Он пишет Гражданское уложение, где первым пунктом ставит отмену крепостного права, а далее предлагает следующее: в уголовных делах отменить пристрастные допросы (на своей шкуре испытал, что такое пытки), ввести публичное судопроизводство и суд присяжных – иначе, считал Радищев, не может быть истинного правосудия. Еще – ввести свободу книгопечатания, свободу торговли. Свободу совести... «Но что ж претит моей свободе?/ Желаньям зрю везде предел», – писал Радищев в оде «Вольность». Короче, Радищев вознамерился построить (не один, конечно, а с единомышленниками) «храм Закона».

Закончив Гражданское уложение, Радищев принимается за Уголовное и здесь предлагает радикальные изменения. Он верит в реформы. Верит, что жизнь простого народа можно улучшить. Наивные надежды реформатора-просветителя. Непосредственный начальник Радищева граф Завадовский видит, что его подчиненный излишне прыток и полон реформаторского зуда. Возникает угроза «новой» Сибири. Радищев впадает в глубочайшую депрессию. Гнет и насилие ему ненависты. В оде «Вольность» он говорит:

И се чудовище ужасно,Как гидра, сто имея глав,Умильно и в слезах всечастно,Но полны челюсти отрав,Земные власти попирает,Главою неба досягает,«Его отчизна там», – гласит.Призраки, тьму повсюду сеет,Обманывать и льстить умеетИ слепо верить всем велит.

Есть «чудище», но нет свободы, нет вольности, а значит, нет и самой жизни. И Радищев самовольно решил уйти из нее.

В цитируемой уже оде «Вольность» Радищев выдвинул закон восходяще-циклического развития общества, согласно которому в обществе происходит постоянная борьба между началами равенства и неравенства, порождая их попеременное торжество.

Дойдешь до меты совершенство,В стезях препоны прескочив,В сожитии найдешь блаженство,Нещастных жребий облегчив;И паче солнца заблистаешь,О вольность, вольность, да скончаешьСо вечностью ты свой полет:Но корень благ твой истощится,Свобода в наглость превратится,И власти под ярмом падет.

Сделаем ремарочку: русские классики были удивительными пророками, вот и Радищев сквозь толщу времен увидел, как «свобода в наглость» превратилась. Пал коммунистический тоталитарный режим, и на смену ему пришла короткая пора свободы, почти тут же превратившейся в наглость.

В советское время Радищева почитали как великого революционера. По личному указанию Ленина ему в Петрограде поставили памятник, однако наводнение 1924 года разрушило его. Партийные пропагандисты и идеологи считали, что заветы и мечты Радищева воплощены в жизнь. Сегодня с чувством удивления, смешанным с умилением, можно читать, что писали в печати о том, как «неузнаваемо изменилась жизнь в родном селе Радищева – Верхнем Аблязове. «Зажиточно и культурно живут колхозники сельхозартели «Родина Радищева». В селе построены начальная и средняя школы, работает опытная сельскохозяйственная станция. Колхозники осуществляют высокую обработку почвы, проводят насаждения лесных полезащитных полос. Выписывают больше 400 газет и журналов...»

Социалистическая идиллия! И ни слова о том, что гнет помещиков сменился партийным гнетом. Но что об этом говорить? Давно нет СССР, развеялось, как дым, всевластие КПСС. В России строится капитализм, и не простой, а олигархический. Изменилась жизнь в деревнях и селах. Почти повсюду раздор и нищета, повальный алкоголизм, дебилизация людей, вымирание. Этого, конечно, не мог предполагать Александр Николаевич. «Внезапу вихри восшумели,/ прервав спокойство тихих вод...» – все та же «Вольность».

Вопрос другой, а был ли Радищев истинным революционером? Он верил в эволюцию, а не в революцию. А якобинский терроризм во Франции его очень напугал, и правлению безжалостного Робеспьера он предпочел мир самодержавной «неволи». Его разочарование в революции советские историки тщательно затушевывали. Как правило, классиков литературы гримировали и одевали в революционные наряды, мол, смотрите, какие были предтечи!

Радищева давно нет. Однако «Путешествие из Петербурга в Москву» продолжается. Путешествуют люди. Перемещаются идеи. Перекидываются события. Вспомним: Февральская и Октябрьские революции 1917 года возникли именно в Петербурге (тогда Петроград), а уже потом перекинулись в Москву. Большой террор (убийство Кирова 1 декабря 1934 года) начался именно в Ленинграде, а уже потом перебрался в Москву и распространился по всей России. Господи, сколько всего было! Петербург-Петроград-Ленинград как колыбель всяких печальных начинаний и новаций, опять же выступление декабристов на Сенатской площади. А перевод Академии наук СССР уже в советские времена из Ленинграда в Москву. И уже наши дни – «нашествие» питерцев на Москву. Питерская команда против московской!..

Соревнование-соперничество идет, тут двигатель – амбиции и жажда власти, а как насчет кардинальных реформ, в которые так верил Александр Радищев? Опять со скрипом и торможением? Шаг вперед, два шага назад? И опять окрест «меч и отрава»?

И последняя цитата из радищевского «Путешествия»: «Нет человека, который бы не чувствовал прискорбия, видя себя унижаема, поносима, порабощаема насилием, лишаема всех средств и способов наслаждаться покоем и удовольствием и не обретал нигде утешения своего...»

И тогда мы имеем не здравое «Путешествие из Петербурга в Москву», а прискорбно-комическое путешествие «Москва – Петушки» незабвенного Венички Ерофеева.