Екатерина Мишаненкова - Фаина Раневская. Один день в послевоенной Москве Страница 13

Но, пожалуй, трудно обвинять общество в жестокости к женщинам, инвалидам и кому бы то ни было еще. Жизнь налаживалась слишком медленно, чтобы люди могли себе позволить уделять много внимания чужим проблемам. Со своими бы справиться. Война закончилась, эйфория победы прошла, и люди остались один на один с обычными бытовыми трудностями, одолеть которые иногда оказывалось сложнее, чем любого врага.

Однако худо ли, бедно, жизнь продолжалась. И если поначалу это было привычное с войны выживание, то постепенно, как бы ни тяжел был быт, люди начинали все больше интересоваться довоенными радостями, и прежде всего красивой одеждой.

Послевоенное время по чьему-то меткому выражению было окрашено в серо-зеленый цвет – именно он доминировал на улицах всех советских городов. Люди носили гимнастерки и шинели, в которых пришли с войны, или перешивали эту же самую форму во что-то более гражданское, но цвет-то оставался тот же. «Помню, у меня на руке было пальто, сшитое из папиных отрезов на брюки, – вспоминала Элина Быстрицкая, – материал для формы выдавали офицерам каждый год (родители все-таки мне помогали одеваться)». Но несмотря на это серо-зеленое однообразие, люди в бывшей армейской одежде во второй половине 40-х могли считаться счастливчиками, потому что остальным часто было и вовсе не во что одеться.

Одесса, 1949 год. Осень… В Одессе мои ситцевые платья вызывают повальное недоумение – это обсуждают в парикмахерских, в зубных амбулаториях, в трамвае, в частных домах. Всех огорчает моя чудовищная „скупость“ – ибо в бедность никто не верит.

…В декабре 1945 г. я возвратился домой по демобилизации из рядов Красной Армии… Семью застал в ужасном положении. Жена и трое моих детей проживали в умывальнике (8-метровой комнате с кафельным полом, с сырыми стенами и потолком). Ни у жены, ни у детей не было ни одежды, ни обуви. То, что я получил в качестве денежной компенсации – 3500 руб., – я немедленно израсходовал, чтобы купить какую-нибудь обувь и одежонку детям и жене. Детей определили в детские ясли (а раньше им было не в чем туда ходить), старшая дочка стала учиться, жена стала работать. Но что я мог по коммерческой цене приобрести на 3500 рублей?! У жены до сих пор нет пальто, старшая дочка ходит в рваной юбчонке (но в школе она пока сидит в пальто, т. е. не раздеваясь).

И вот я обратился за помощью в РВК. Мне сказали: «Демобилизованные помощь получают по месту своей работы». Тогда я написал заявление в фабрично-заводской комитет, чтобы мне выдали ордер на приобретение жене пальто и дочери платья. Через месяц мне выдали ордер …на дамские галоши. Это же просто издевка!

И вот вчера дочка получила билет в театр в честь 28-й годовщины Красной Армии. И она пришла домой со слезами: «В чем я пойду в театр?! У меня нет ни платья, ни юбки». И я, офицер, должен был, чтобы скрыть от дочери свои слезы, уйти на весь вечер из дома. Настроение прескверное. Ведь я не прошу подаяния, не прошу никаких денежных пособий. Ведь я прошу, чтобы мне выдали ордер на приобретение промтоваров в государственном магазине за собственные деньги…

До войны я жил хорошо (как тогда жили хорошо все наши советские люди). Во время войны с оружием в руках защищал родину. Жена с детьми была эвакуирована из Москвы, четыре года скиталась с детьми среди чужих людей. Все, что у нее было, проела с детьми. Вернулась в Москву как нищая. А здесь, в Москве из квартиры вынесли и продали всю нашу мебель, все оставшиеся вещи. Теперь я сплю на стульях, подстилая свою шинель. Ни от кого не добьешься толку, никто не хочет оказать помощь… О себе я не беспокоюсь. Но мне жалко семью, жалко детей. Неужели я не завоевал им право на жизнь?!

По советской традиции быт считался наименее важной стороной жизни, поэтому власти не торопились бросать силы на восстановление легкой промышленности и на обеспечение населения одеждой. В конце концов ситуацию запустили настолько, что терпение граждан стало заканчиваться, и власти оказались погребены под новым ворохом жалоб. Из Кемеровской области писали: «Учителя Ивановской неполной средней школы Чебулинского района за последнее время так обносились, что им стыдно в такой одежде появляться в школу». Похожие тревожные сигналы поступали из Башкирской АССР: «Учитель Востоковской семилетки т. Ерофеев, проработавший учителем 35 лет, в школу ходит в лаптях и оборванном пальто. В Белебеевском районе заведующая Знаменским родильным домом не имеет ни одного платья, пальто надевает на голое тело и ходит в лаптях»; из Пензы: «Мы уже два года не ходим в кино. До того оборвались, что стыдно на люди показываться. Все, что есть на нас, в том мы и работаем, и спим»; и даже из Москвы: «На заводе № 720 (Москва) в цехе № 15 за истекший год молодые рабочие никаких промтоваров не получили, а среди них есть и такие, у которых нет ни обуви, ни нательного белья».

Конец ознакомительного фрагмента.