Георгий Чернявский - Лев Троцкий Страница 13

Усть-Кут и Верхоленск. «Восточное обозрение»

Поезд с арестантским вагоном отправился из Москвы на восток, в направлении Иркутска, 3 мая 1900 года. В ряде городов заключенных перегружали, причем нередко подолгу держали в пересыльных тюрьмах. К окончательному месту ссылки прибыли через полгода, глубокой осенью. Им оказалось село Усть-Кут на реке Лене. В селе было около сотни изб, окруженных прекрасной дикой природой. «Кругом лес, внизу река. Дальше к северу по Лене лежали золотые прииски. Отблеск золота играл по всей Лене»,[72] — вспоминал Зив.

Но сам сельский быт и нравы, с которыми Лев столкнулся впервые (в семье отца он жил в господском, хотя и сравнительно скромном доме), вызывали чувство тоски. Бронштейн и Соколовская воочию узнали, что такое идиотизм сельской жизни. «Хозяин и хозяйка нашей избы пили непробудно. Жизнь темная, глухая, в далекой дали от мира. Тараканы наполняли ночью тревожным шорохом избу, ползали по столу, по кровати, по лицу».[73] Видно, уже в то время у Троцкого зародилась стойкая неприязнь к деревенскому быту. Он не раз будет говорить и писать о значении крестьянского движения в русской революции, но с теми или иными оговорками, в какой-то мере навеянными личным опытом. Сочувствуя крестьянству, желая, чтобы его материальный уровень повысился, а нравы и культура хотя бы в какой-то степени развивались в направлении приближения к городским эталонам, Лев все отчетливее понимал, что это может быть достигнуто только усилиями просвещенных людей.

В Усть-Куте Саша 14 (27) марта 1901 года родила девочку, зачатую на одной из пересылок. Новорожденную назвали Зиной. Чтобы облегчить себе быт, супруги переселились по легко полученному разрешению иркутского генерал-губернатора восточнее, на реку Илим, где у них были знакомые. Там Лев недолго прослужил конторщиком у купца. Однажды Бронштейн, задумавшись, видимо, о высоких материях, записал фунт краски как пуд и тут же был с позором изгнан. Лютой зимой пришлось возвращаться в Усть-Кут. «На коленях у меня была десятимесячная девочка. Она дышала через меховую трубу, сооруженную над ее головой. На каждой остановке мы с тревогой извлекали девочку из ее оболочки. Путешествие прошло все же благополучно».[74]

Через непродолжительное время Бронштейну удалось получить разрешение на перемещение в Верхоленск — уездный городок, где имелась колония ссыльных, где были люди, с которыми можно было общаться, обсуждать политические проблемы, вырабатывать общую точку зрения или же ожесточенно спорить. Это была та питательная среда, без которой Лев не мог существовать. Именно здесь он познакомился с 27-летним Моисеем Соломоновичем Урицким, который разделял марксистские взгляды, а позже будет занимать центристские позиции в социал-демократическом движении, вместе с Троцким примет участие в революционных событиях в Петербурге в 1905 году, вместе с ним станет членом «межрайонной» социал-демократической группы, а затем большевиком в 1917 году. После Октябрьского переворота Урицкий возглавит Петроградскую чрезвычайную комиссию, станет инициатором кровавого террора в тогдашней столице России и будет убит в 1918 году молодым эсером. Другим верхоленским знакомым оказался еще более молодой 23-летний Феликс Эдмундович Дзержинский — польский социал-демократ, будущий председатель всесильной и кровавой Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК), а затем ее преемника — Объединенного государственного политического управления (ОГПУ), главный руководитель большевистской карательной службы, один из основных виновников «красного террора». По поводу Дзержинского Троцкий писал в мемуарах: «Темной весенней ночью, у костра, на берегу широко разлившейся Лены Дзержинский читал свою поэму на польском языке. Лицо и голос были прекрасны, но поэма была слаба. Сама жизнь этого человека стала суровейшей из поэм».[75] Тот факт, что по воле Дзержинского лились океаны крови невинных людей, Троцкому, как деятелю той же коммунистической «мафиозной» структуры, хотя и оказавшемуся изгнанным и из структуры, и из своей страны, в конце 1920-х годов поляк представлялся одной из глав этой поэмы!

Но пока еще это были не сухари-догматики, хотя именно в этом направлении развивалась ментальность новых марксистов, а молодые люди, стремившиеся разнообразить свой быт. Большой популярностью пользовались спортивные игры, особенно крокет, дававший возможность проявить ловкость, находчивость, собранность. «И тут, как всюду и во всем остальном, где ему так или иначе предоставлялся случай проявить свою индивидуальность, Бронштейн органически не переносил соперников рядом с собой, и одержать победу над ним в крокете было самым верным средством приобрести злейшего врага в нем».[76]

Именно в Верхоленске Лев Бронштейн стал овладевать навыками профессионального журналиста. С тревогой и неуверенностью он послал первые свои корреспонденции в выходившую в Иркутске еще с 1882 года газету «Восточное обозрение».

Это было провинциальное, но довольно солидное издание, основанное писателем, историком, путешественником и краеведом H. М. Ядринцевым, в котором сотрудничали легальные народники и легальные марксисты. Хотя ссыльным было категорически запрещено публиковаться в прессе, издатель шел на риск, требуя лишь того, чтобы они печатались под псевдонимами. Власти нередко делали «предупреждения» газете и даже закрывали ее на определенный срок. Газета выходила до 1906 года. В конце концов издание ее было запрещено правительством.[77] Троцкий вспоминал, что он был «поддержан редакцией».[78] Действительно, в «Восточном обозрении» одна за другой стали появляться его корреспонденции, а затем и более солидные статьи. Гонорары были небольшими — четыре копейки за строку печатного текста, но ввиду плодовитости Льва копейки выливались в рубли, которые позволяли семье жить более или менее безбедно.

Бронштейн начал с деревенских корреспонденций. Псевдоним нашел быстро. Наудачу раскрыв итальянский словарь, Лев обнаружил там подходящий, с его точки зрения, термин — antidoto (противоядие) и, слегка переиначив, превратил его в Антида Ото. Псевдоним Антид Ото станет одним из основных в его публицистической практике на протяжении многих лет.

Первая корреспонденция в «Восточном обозрении» появилась в октябре 1900 года. Называлась она длинно: «Малозаметный, но весьма важный винтик в государственной машине».[79] Речь шла об элементарной «социальной клеточке» российского государственного строя — сельском обществе, или сельской общине. Бронштейн продолжал ту же тему земства и в следующей корреспонденции.[80] Он высказал мнение, что введение в Сибири земских учреждений — лишь вопрос времени, что самоуправление является важным требованием и «займет подобающее ему место в обороте всероссийской жизни», причем двери земских собраний следовало открыть представителям народных масс.