Яков Наумов - Чекистка Страница 13

В коммуне интересно. Здесь живут особой, отличной от других квартир, жизнью. Не певучие канарейки и разговаривающие попугаи развлекают ее хозяев. Тут постоянные, бесконечные споры о том, «кому на Руси жить хорошо», о роли крестьянства, об отношении к кадетам. Предметом дискуссии бывает прибавочная стоимость. А то вдруг возникает перепалка вокруг Гамлета — принца Датского.

Вера быстро подружилась со всеми. Сначала она стеснялась, а привыкнув, сама нет-нет да и вставит словечко в споре.

Новая жизнь, новые люди захватывают Веру. Она реже вспоминает о доме. Дел — по горло: занятия в гимназии, листовки, беседы с работницами. Только вот заработка нет. Стыдно жить на чужой счет: это изводит. А устроиться не так просто. Какой хозяин возьмет дворянку, сбежавшую из дому, к себе на работу? Неприятностей не оберешься.

Наконец Веру принимают ученицей в шляпную мастерскую мадам Кривиной. Собственно, мастерской это заведение назвать трудно. У мадам Кривиной всего пять мастериц. Сама хозяйка оказалась на редкость вздорной и взбалмошной. Она из той породы дам, у которых настроение меняется каждые пять минут. То она топает ногами, рычит, то начинает кричать о падении нравов, а то становится в позу и убеждает окружающих, что она тоже передовой человек, с «идеями», стоящая «за свободу, равенство и братство», что вообще она «социалистка». Немудрено поэтому, что у хозяйки не остается времени слушать, о чем рассказывает работницам ее новая ученица.

Может быть, именно тогда в этой шляпной мастерской зародились у Веры навыки организатора, появилась настойчивость, неистощимое упорство в достижении цели. Вероятно, эти ее качества были замечены, так как через короткое время Вера начинает выполнять поручения членов Казанского комитета большевиков.

При посредстве приказчика книжного магазина Бориса Феликсовича ей назначают конспиративные явки товарищи Кулеш, Лозовский (настоящая его фамилия Дриздо), Андрей — Бубнов, Трофим, или, иначе, Анатолий Машкин, Терентий — Езерский.

Вера становится связной между комитетом и товарищами, работавшими по технике, — Линой Прохоровой, Левидовой, Морозовой и Адамской. А вскоре и сама Вера устраивается на работу в типографию Ключникова ученицей.

Проходит еще немного времени, и с Верой встречается председатель Казанского комитета РСДРП(б) товарищ Трилиссер. По его предложению Вера устраивает заседание объединенного комитета учащихся средних учебных заведений города Казани. Собрание происходит на частной квартире в районе Арского поля, где присутствует и товарищ Трилиссер.

Первый урок — география. Закрыв уши руками, Вера уткнулась в учебник. Прошлую ночь мучила зубная боль, и сейчас смысл прочитанного доходит с трудом. Каждую фразу приходится перечитывать. В голову упорно лезут мысли о доме. Как там родные? В конце концов они хорошие, славные, добрые, хотя и не могут понять ее… Она обязательно придет домой, вот только закончит пятый класс. Но о постоянном возвращении домой не может быть и речи.

В эту секунду голос преподавателя громко назвал ее фамилию.

Вера вздрогнула и подняла голову. Господин Винокуров, по прозвищу Кокетка, молодой блондин со слащавым лицом, насмешливо смотрит на нее до прозрачности светлыми глазами.

— Сожалею, мадемуазель, что оторвал вас от занятий, но уроки все же положено учить дома, — с издевкой в тоне говорит Винокуров. — Ах да, пардон! — Преподаватель церемонно кланяется. — Я совсем было упустил из виду: вы ведь всерьез заняты политикой. А она, конечно, отнимает много времени, вы даже дома бывать не успеваете.

Вера с трудом сдерживает себя. Она еще не понимает, куда клонит географ, чего он хочет. И выжидает.

— Мы решили облегчить вам жизнь, — добавляет Винокуров и язвительно улыбается, но тут же хмурится и резко заканчивает: — Вы исключены из гимназии, извольте покинуть класс.

— Нельзя ли узнать, за что? — Вера выжидательно щурит глаза.

— О! Вы не знаете? — всплескивает руками Винокуров.

— Будьте любезны объяснить! — резко требует Вера.

— С удовольствием! — Географ снова наигранно расшаркивается. — За поведение, милая барышня: богохульство, побег из дому, за политику. Надеюсь, этого достаточно?

— Любопытно, господин Винокуров, откуда у вас такие исчерпывающие сведения? Не из охранки ли? Случайно, вы там не служите?

Преподаватель задыхается от злости. Он теряет дар речи и только жестом показывает на дверь.

«Только бы не показать этому негодяю, что я дорожу их гимназией», — думает она. Захлопнув книгу, не спеша, с достоинством Вера направляется к двери. Класс замер. Он провожает ее сочувственными взглядами.

По дороге домой Вера постепенно успокаивается. Ну раз так получилось, что поделаешь. Придется снова сдавать экстерном. Не привыкать. Она махнула рукой. Исключение из института было куда более ощутимым ударом. Переживу и это. Не покоряться же всякой дряни, в самом деле.

Вера вспомнила институт благородных девиц… Как это все отдалилось, куда-то ушло. Разве она думает о нем? Нет! А ведь совсем еще недавно казалось, что она не перенесет позора… Но все забыто. Время — чудодейственный лекарь. Мотнув головой, точно сбросив с себя тяжесть, Вера бодро зашагала в коммуну.

Но беда одна не приходит. На Старо-Горошечной Веру ждали двое полицейских[12]. Судя по позам этих господ, обыск был уже закончен, а на лицах у них написано, что успехом он не увенчался.

Вера даже не удивилась появлению полиции. Этого надо было ожидать. Ее губы как-то сами собой сложились в насмешливую улыбку: так велико было ее презрение к представителям власти. Но сердце кольнуло больно и неприятно.

Войдя в комнату, Вера подняла несколько книг и поставила на полку. Потом наспех побросала в шкаф валявшуюся на полу одежду и повернулась к полицейским:

— Идемте, — совершенно спокойно сказала она. Полицейские переглянулись, и один из них удивленно пробормотал:

— Ого, черт возьми!

Знакомству с полицией Вера не обрадовалась, но и не испугалась. Как ни странно, она испытывала совсем неуместное чувство любопытства: а что будет дальше?

Вера трезво отдавала себе отчет, что ей придется многое выдержать. Но она была уверена в себе.

Веру доставили в пересыльную тюрьму: губернская, как она поняла из разговоров конвоиров, была переполнена. «Пересылка» находилась у самого кремля, и в подавляющем большинстве там были уголовники. Для политических полгода назад оборудовали три женские камеры, в одну из которых и попала Вера.

В камере кроме нее находились еще трое: двое — совсем молоденькие, а третья — старуха. Ее вид так поразил Веру, что она остановилась, едва переступив порог. У заключенной было безжизненное, как маска, лицо, на котором цвели неестественно огромные, детские глаза. Они походили именно на цветы, фантастические синие цветы. И столько в них было простодушия, молодости и силы, что Вера не могла оторвать взгляда.