У. Мор - «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941 Страница 13

Ведь именно этого мы хотели. Мы знали, что нам предстоят действия на морских торговых коммуникациях противника, и шли на это с открытыми глазами. Из-за многочисленных ограничений, связанных с обеспечением секретности, мы не смогли в полной мере насладиться приятностями береговой жизни и поэтому не слишком страдали из-за их отсутствия. Главным ощущением первых часов похода было непередаваемое чувство свободы, заставившее нас на время позабыть сожаления о несказанных словах прощания, горечи разлуки на неопределенный срок. Началась наша новая жизнь на океанских просторах.

Мучительные сожаления и горькие мысли еще вернутся и будут нас изводить долгими бессонными ночами, являться в снах. Но 1 апреля 1940 года мы оставили свое «вчера» позади, его эхо постепенно затихало, хотя все еще старалось быть услышанным. Его заглушили наши голоса, громкие, чтобы перекричать шум ветра и шум винтов, взбивающих холодную воду в белую пену по мере продвижения «Атлантиса» к северу.

— Вот она! — воскликнул сигнальщик. — Красный [9] сорок пять.

На гребне волны показалась круглая черная и очень грозная мина. Торчащие из воды проржавевшие «рога» придавали ей вид некого уродливого живого существа, порождения морских глубин.

По пути на север нам предстояло встретить еще немало таких нежелательных и незваных гостей, но пока шел только первый день нашего путешествия, и монстр, покачивающийся в обрамлении клочьев пены всего лишь в 35 метрах от борта, являл собой новое, непривычное зрелище. У борта собрались матросы, чтобы рассмотреть диковину поближе.

— Мина определенно британская, — сказал один из молодых матросов. Его голос был необычно громким и звенел от волнения и желания произвести впечатление.

— Сынок, — заметил моряк постарше. — На это нам наплевать. Она могла родиться на Руре и иметь на боку свастику, но при столкновении убьет нас так же легко, как британская.

Наступил вечер, а с ним и волнения другого рода.

— Вижу мачты прямо по курсу!

В сгущающихся сумерках можно было различить три небольших суденышка, спешащие к норвежскому берегу. Они держались очень близко друг к другу.

— Траулеры, — сказал Рогге, — но они мне очень не нравятся.

Суда довольно быстро скрылись из вида, но мы продолжали их слышать, поскольку радист, исполненный сознания собственной важности, доложил:

— Траулеры передают сообщения в эфир.

Что они посылали, нам так и не довелось узнать, потому что мирные рыболовные траулеры использовали британский военно-морской шифр.

В своем дневнике я записал:

«Нелегкая ночь».

Со стороны кормы всплыла эскортирующая нас подводная лодка. Она раскачивалась, как гигантский поплавок, иногда демонстрируя нам знаки на бортах, подмигивала сквозь облако брызг, словно глаз скелета, и выплевывала в воздух клубы черного дыма.

Хартман, командовавший лодкой, был чрезвычайно недоволен и взирал на не слишком изящную, тяжело двигающуюся посудину, которую был вынужден сопровождать, с откровенной неприязнью. Какой неудачный конец столь многообещающей карьеры! Какое неприятное задание, последнее перед переходом на должность инструктора и командира учебной флотилии на Балтике! Хартман хмурился все сильнее. А ведь он так хотел потопить еще хотя бы несколько судов до того, как уйдет с боевой службы, ему нужно было только несколько жалких тонн, которых хватило бы для получения Рыцарского креста. До появления «Атлантиса» эта вожделенная награда представлялась вполне достижимой, а его репутация безжалостного и высокоэффективного командира в кругах подводников была настолько прочной, что он был просто обязан завершить свою карьеру каким-нибудь зрелищным успехом. Хартман с тоской смотрел на серую поверхность воды вокруг боевой рубки. Он чувствовал себя не в своей тарелке, так же как и, наверное, его подводная лодка U-37. Их лишили права свободной охоты, подняли из привычных морских глубин и заставили заниматься черт знает чем! Быть может, он бы не расстраивался так сильно, если бы чувствовал, что U-37 будет по-настоящему эффективной, если над кораблем-16 нависнет реальная угроза. У Хартмана давно уже не осталось иллюзий. Если погода будет продолжать ухудшаться, от U-37 будет не больше пользы, чем от случайно попавшего в эти воды кита-переростка. Это было плохо, слишком плохо.

Шторм обрушился на «Атлантис», когда он подходил к Горлу — району между Шетландскими островами и Бергеном. Рогге планировал миновать этот опасный район до рассвета, но быстро утратил надежду выдержать свое расписание, даже в компании с подводной лодкой, сражавшейся с десятибалльным штормом.

Поэтому он решил распрощаться с ее защитой и отправил лодку под командованием до крайности раздосадованного капитана вниз, назначив рандеву позже. Когда рассвело, море все еще было неспокойным, однако в небе не было ни единого облачка.

Рогге прочитал донесение разведки. Его содержание не утешало. Три британских крейсера контролируют Горло, три вспомогательных крейсера действуют в Датском проливе, наблюдается повышенная активность вражеской авиации.

— Что ж, пока мы еще с ними не столкнулись, — заметил Рогге.

Впередсмотрящий заметил противника первым — две тонких черных иглы, поднимающиеся из моря на западе.

Он несколько секунд помедлил, прежде чем поднять тревогу. В условиях волнения очень сложно твердо держать бинокль, а причудливые краски рассвета и ветер зачастую обманывают воспаленные глаза. Он постарался занять устойчивое положение в своей ненадежной люльке на топе мачты и снова взглянул в нужном направлении. Нет, ошибки не было.

— Вижу мачты, — сообщил он по телефонной линии, соединяющей его уединенное «гнездо» с мостиком.

— Боевое расписание!

Когда прозвучал сигнал тревоги, моряки, весьма темпераментные люди, что бы они ни делали — шутили или ругались, всегда предававшиеся своему занятию всей душой, — немедленно перестали поминать «ублюдков на берегу» и заняли свои места. Не зная Каша, нашего артиллериста, можно было посчитать его итальянцем: слишком уж темпераментными были его реакции на успехи и неудачи. Сейчас этот невысокий жилистый смуглый человек присел на корточки возле дальномера над нашей головой. Его возбуждение выдавали фанатично горящие глаза.

— Орудия готовы к бою!

Только легкое подергивание кончика длинного тонкого носа и более высокий, чем обычно, голос выдавали эмоции, владеющие Пфайлстикером, когда он приступил к выполнению своих обязанностей связиста. Когда война призвала его из классных комнат сельской школы, многие родители были расстроены. Подумать только, их замечательный директор школы станет обычным рядовым! Но Пфайлстикер чувствовал себя вполне счастливым, в свободное от служебных обязанностей время формируя учебные группы из числа команды. Он был твердо убежден, что мозг человека должен постоянно работать.