Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907 Страница 136

28_____

Почти безвыходный дождь. Встали рано, письма из «Шиповника» и от Лемана, очень печальное. Составлял планы для музыкальной пьесы к «Plaisirs champêtres»{827}, довольно пакостно, как почти всегда бывает у меня без слов, какой-то старый, довольно плоский романтизм. А м<ожет> б<ыть>, и ничего. Учил Debussy. Нужно много, много читать. Это меня радует, но как-то все относится на осень. Вечером после бани приехала Лидия Степановна, оживленная, полная рассказов. Кажется, я попал в «Буффское обозрение» — «33 урода»{828}. Скоро и в город, это меня уже начинает привлекать.

29_____

Встал очень рано, задолго до почты. «В мире искусства» не только не поместил меня в числе «обновленных» сотрудников, но даже не напечатал моих стихов. Смешная ли это неприязнь Л. Андреева, собственная ли наглость, не знаю{829}. Весь день дождь, писем нет, марок нет, читал целый день По; у Солюсов живые картины и репетиции; барышни несколько меня бойкотируют и отчитываются. Сережа, который фыркает и хулиганит. Белый опять лягает Блока; когда все выяснится?{830} Наумов долго и странно не пишет. Леман полон страха, от Юши беспокоящие и беспокойные письма, что мне не очень все приятно. М<ожет> б<ыть>, перед лучшим. У По известная начитанность, которая так пленяет и влечет быть книжником. Жалко, что у меня плохая память, требующая выписок{831}. Теперь некоторое большее отшельничество имело совсем другой вид, чем при прежней неизвестности, особенно при дружбе, увы, не всегда надежной, не всегда равнодушной. Я жажду заниматься и без конца читать; вспомнить языки, быть книгоглотателем. Меня влекут детали и мелочи. Времени, собственно говоря, строго регламентируя, очень много, особенно при одиночестве. Но чья нежность будет давать мне сил? Интересно было бы всех посмотреть. И потом деньги.

30_____

Ходили за грибами, болела голова; думаю об осени, начиная беспокоиться бюджетом. Приняв лекарство, освободился от головной боли, но не пошел к Солюсам на праздник. Сидели втроем дома, мирно и скучно беседуя, ужиная, играя в кабалу. Сережа привез «Понедельник», где уже пропечатан список отчужден<ных> из «Знания»: Арцыбашев, Куприн, Лазаревский, Каменский и я, будто я стремился попасть или был там{832}. Пришел Сережа с confetti на волосах. Я чувствую к нему какую-то неприязнь, не знаю отчего. Писем не было. Хотелось бы играть итальянцев 30-х годов: Rossini, Bellini. Ах, близкая осень, что даст она мне?

31_____

Маленькая записка из «Весов» привела меня в лучшее настроение. Читаю По, убеждаясь в его общности с Уайльдом и с французскими романтиками. Но он предвосхищает и позднейшее. Читал Лукиана, и ясность, бодрость, улыбка снова вливались в меня. Возможны и письма завтра. Целый день был какой-то гость у Прок<опия> Степ<ановича>; пел в сумерках арии Paër и Sacchini, думая без трагедий о нежных дружбах, о возможных бедствиях, о больших городах. Искусство и все прошлое мира всегда со мною и во мне. Какая радость, ясная светлость. Я хотел бы одного идеала: начитанность. С вожделением думаю о своих каютах у Званцевой.

1_____

От Ликиардопуло письмо, чреватое новостями: раскол с Петербургом, я — москвич, Брюсов будет хвалить «Эме», Белый пощадит меня в «Бел<ых> ночах», статью Гиппиус парализирует послесловие редакции{833}; Нувель в Москве, куда — Сережа? Ходили часа 4 по лесу, мокрому, но отличному, потом в сумерках гуляли втроем с Сергеем и Татьяной Алипьев<ной> мимо Чепухи и леса, вечером играли в рамс, Сережа хулиганил, несколько раздражая меня чем-то. Читал Лукиана, По и Пушкина, мог бы продолжать «Сержа». Напишу пьесу «Орест»{834}. Скоро, скоро «я полечу по улицам знакомым», без трепета встречи. Не Meisterjahre ли это, предсказываемые Вяч. Ивановым?

2_____

Письмо от обеих Элоиз зараз. Ездили за малиной по невообразимому болоту мимо деревень, в ясный осенний день, 12 верст на 3-х экипажах. Вечером читали Пушкина, был молодой месяц над прудом. Потом пришли к нам Венедиктовы, играли в винт и à 4 mains Гайдна и Глюка. Игроки кричали и шлепали картами, будто по носам друг другу, Сережа с Татьяной Алипьевной[271] сидели на диване. Зимою напишу «Сержа», «Фирфакса», «Ореста» и «Разговор о дружбе», кроме стихов{835}. Меня радует, что есть что писать. Положительно центр тяжести переносится в творчество. А м<ожет> б<ыть>, я и ошибаюсь.

3_____

Сегодня как-то раздражались и сердились, м<ожет> б<ыть>, я сам был таков и потому все мне освещалось таким образом. На крокете поссорились с Л<идией> Ст<епановной>, на прогулке пикировался с сестрой и т. д. Бобка заболел и лежал, в сумерках я сидел с ним, говоря, как говорят с больными детьми. На прогулке встретили молодого (по-моему, еврея), с которым раза три мылись в бане, он мне нравится лицом и фигурой. Ходил по саду, позвав собаку; не привыкшая к вниманию, она послушно и медленно, благодарно ходила за мной взад и вперед, останавливаясь, когда я останавливался, большая и старая. Зять уехал в Петербург. Скоро и нам пора, т. е. мне, и это не неприятно.

4_____

Нувель прислал мне из Москвы утешительные новости о Брюсове и т. д., про себя мало{836}. Ходили за рыжиками, очень тепло, ночью была гроза; после бани ездили кататься, дали уже в дымках, было приятно прокатиться так себе, а не за тридевять земель с целью. В газетах известия о готовящихся вещах Д’Аннунцио опять наполнили меня старой любовью к этому пламенному мастеру. «Сержа» не пишу, помышляю об осени, о работе, о друзьях; какими-то я их встречу? И милый «Фирфакс», и «Орест», и музыка, и все. У нас новый подпасок. Вечером играли в рамс. Подпишусь у Поповой еще в библиотеке. Завтра отпишу все накопившиеся письма.

5_____

Ответ от Брюсова, сдержанный, но крайне благоприятный. В дипломатии литературы большой важности{837}. Целый день почти сидели дома, но делать ничего я не делал. Сережа начал новый рассказ. С какою радостью осенью буду писать «Ореста» и «Путешествие», посвящаемое Брюсову. Скоро придут «Весы», жду их теперь с особенным нетерпением. Осенью свижусь со всеми друзьями. Вечером Варя и Сережа пошли к Бене, мы без них и ужинали и играли в винт, не жалея о большом том обществе. Что еще? Письмо Брюсова мне кажется чрезвычайной важности. Что-то милые Сомов, Renouveau, Диотима, бестолковый Бакст?