Андрес Иньеста - Я это заслужил Страница 14

С другой стороны, Хосе Антонио был счастлив, но также он был обеспокоен: «Я хотел этого больше, чем он сам. В то же время я страдал от этого сильнее всех».

Никому решение Андреса не далось легко: ни людям в «Альбасете», ни в «Барселоне». Андрес: «Я не хочу никого оскорбить и не собираюсь вываливать грязное белье, я просто хочу высказаться о ситуации, которая сложилась в «Альбасете» перед моим переходом в «Барселону». Я ни на кого не держу обиды. Я всегда благодарен людям, которые мне помогли, и местам, к которым я ощущаю свою причастность. Но отношение некоторых людей к произошедшему мне не по душе. У меня сложилось ощущение, что клуб хотел выставить меня и особенно мою семью в плохом свете. Некоторые люди в клубе говорили очень глупые вещи, которые сбивали с толку окружающих. Мне пришлось потерять две недели, на протяжении которых я не мог играть за «Барсу» потому, что они не оформили до конца все необходимые бумаги. Я не готов и малейшего упрека высказать в их адрес. И до определенной степени я мог понять их разочарование в связи с уходом одного из их молодых игроков. Но жизнь такова, что ты вовсе не обязан относиться ко всем с добротой и никому не вредить. Я сделал то, что считал наилучшим для себя, и уверен, что 99 % людей поступили бы в моей ситуации точно так же».

Когда семья Иньесты прибыла в «Ла Масию», родители Андреса переговорили с сеньором Фарресом, стоявшим во главе резиденции каталонской футбольной молодежи. Андрес, слегка отстранившийся от происходившего в его жизни в этот момент, гулял по коридорам старого, преисполненного такого символизма здания, вместившего в себя за все эти годы столько детских мечтаний разных его обитателей. Свое путешествие он должен был начать не в одиночестве.

Андрес: «Я помню Хосе, который был в то время вратарем команды U-17. У него были гигантские стопы, а ростом я ему доходил, наверное, до пояса. Он водил меня по «Ла Масии» и все показывал, чтобы я понемногу узнавал, как там все устроено. «Здесь у тебя спальня, здесь еще одна, а тут, Андрес, библиотека». Он говорил, а я не мог перестать плакать. Слезы, слезы и еще больше слез. Я был там телом, но голова и душа мои все еще были рядом с семьей».

Его родители все еще стояли у входа в «Ла Масию» и разговаривали с сеньором Фарресом, пока он ходил по лестницам здания вниз-вверх. «Хосе показывал мне дом так, словно он имел для меня какое-то значение», – говорит он теперь, вспоминая те первые минуты в своем новом странном доме.

«Ну давай, Андрес, успокойся» – так утешал нового рекрута Хосе Бермудес, по его собственным словам. Внушительных размеров голкипер возвышался над маленьким мальчиком, словно гигантская башня. «Он был крохотный, бледный и очень грустный. У меня было такое чувство, будто он думал про себя: где это мои родители решили меня оставить? Я до сих пор очень отчетливо помню этот момент. Я не удивлен, что он не помнит моей фамилии.

Он был очень хилый, совсем тонкий. Ростом по пояс мне? Думаю, что где-то так, да, но Хорхе [Тройтейро] был еще меньше Андреса. Мы все втроем стояли в холле. Мне было семнадцать лет, а им обоим по 12. Даже нам самим было несладко там, представьте, каково было Андресу. Ты переживаешь столько моментов одиночества там. Андрес был очень застенчивым; Хорхе был гораздо большим экстравертом, более разговорчивым, он всегда сам вел разговор. Андрес мне понравился с самого начала. Он был таким вежливым и учтивым, очень деликатным и чувствительным».

«Мы отпустили его в «Ла Масию», а сами вернулись переночевать в отель, – вспоминает отец Андреса Хосе Антонио. – Он был так близко, но в то же время так далеко – может, метрах в 200, в 300 максимум. Одна барселонская улица – улица Материнства – отделяла Андреса от отца, мамы Мари и дедушки по маминой линии. После того как Хосе Антонио в последний раз взошел по лестницам «Ла Масии» наверх, отведя своего маленького сынишку к двухъярусной кровати, которую тому предстояло делить с Хорхе Тройтейро, и вернулся в отель, семье Иньеста-Лухан тоже предстояло пережить беспокойную и тревожную ночь, полную сомнений и страхов.

Теперь, когда врата «Ла Масии» затворились, они втроем вернулись в свои номера в отеле Rallye, и каждый пошел своей дорогой, не обменявшись и словом. Сказать было нечего. Но Хосе Антонио долго в своем номере просидеть не смог – таким сильным было давление, которое он ощущал. Он зашел в лифт и спустился в кафетерий, где обнаружил дедушку Андреса, тоже мучавшегося от бессонницы в ту ночь.

«Я думал, я умру, кислорода в номере не хватало. Было ужасно. У меня была паническая атака, – говорит отец Андреса, вспоминая вулкан эмоций, обуявший его в ту ночь. – Я начал паковать вещи, чтобы возвратиться в деревню, но не мог этого сделать без своего маленького мальчика. Если бы не его мать, я бы забрал его домой. Его мать принесла самую большую жертву. Мари всегда говорила мне: «Если он уедет и добьется там успеха, мне придется жить без него шесть-семь лет». Мари теряла его. Хосе Антонио терял его. Марибель, его сестра, теряла его. Андрес терял их всех.

«Знаешь что? Я вернусь в «Ла Масию» и заберу нашего малыша! Я не могу больше терпеть это», – сказал своему тестю Хосе Антонио, убежденный, что он нашел идеального союзника и партнера в нелегком деле переубеждения Мари, чья воля казалась совершенно несгибаемой. Дедушка Андреса протянул руку помощи Хосе Антонио, а Мари пока даже не знала о готовящемся плане. Вскоре, однако, она о нем узнает.

«Мари, я забираю его обратно. Я прямо сейчас еду в «Ла Масию», я заберу его оттуда! И мы вернемся домой». Надорванный голос Хосе Антонио резонировал в фойе отеля, расположившегося всего в 50 метрах от колоссального стадиона «Камп Ноу». Но Мари, стойкая и сильная мать, помешала его замыслу. Ей удалось сделать это с применением всего нескольких слов – что так типично для семьи Лухан, – но в такой манере, что всем стало ясно: никто, даже ее собственный муж, не заставит ее передумать.

«Если ты заберешь его, ты поступишь как эгоист, – сказала Мари своему обезумевшему супругу. – Ты думаешь не о нем, Хосе Антонио. А тебе следовало бы подумать и о нем тоже. Хотя бы дай ему возможность попытаться. Мы приехали сюда, в такую даль, не для того, чтобы не дать ему даже шанса попытаться».

Когда Мари чувствовала себя самой слабой, она старалась придать себе сил и стать сильнее; по крайней мере, сильнее, чем отец Андреса. Они совершили эту поездку; они должны были воспротивиться хотя бы этому первому искушению повернуть обратно. У всех четверых членов семьи, оказавшихся в одном из маленьких уголков Барселоны, у подножия этого гигантского храма футбола, не оставалось выбора – им предстояло страдать.

Андрес: «Меня усадили в столовую за стол во время моего первого обеда в «Ла Масии», а я никак не мог перестать плакать. Понятно, что ничего съесть я не смог».

Через улицу от Андреса его отец тоже обходился без обеда. Так же как и его дедушка и мама. Но Мари постаралась сделать так, чтобы ее слез никто не видел: если Андрес плакал при всех, то она рыдала глубоко внутри себя. Никто не увидел и маленькой слезинки в ее глазах в ту ночь. Для никому тогда не известной, одержимой футболом семьи из Альбасете тот вечер в Барселоне выдался грустным – не было ни ужина, ни нормального сна.

«Я не знаю, что было хуже – первая ночь или вечер последующего дня, – говорит Андрес. – Я хотя бы знал, что мои родители здесь поблизости. Я знал, что они были в этом отеле, всего в нескольких метрах от меня. Но я знал, что рано или поздно им придется сесть в машину и отправиться домой, в деревню. Им нужно было возвращаться к своим работам. Они не могли оставаться со мной».

Но он не предполагал, что это случится рано, а не поздно. Семья собиралась оставить сына в Барселоне.

Андрес: «На следующее утро мне предстояло идти в школу. Они ждали меня у ворот «Ла Масии», чтобы составить компанию мне и Хорхе Тройтейро, моему новому однокласснику из Мериды, который был одного со мной возраста».

Никто не говорил о том, что пережил предыдущей ночью. Они все поприветствовали друг друга, как будто ничего и не произошло; словно они до сих пор были в деревне, а Андресу предстояло идти в местную школу. Они все были в Барселоне, но притворялись, словно все еще находятся в Фуэнтеальбилье.

«Мы пришли в школу, и они поцеловали меня на прощание», – говорит Андрес.

Андрес и Хорхе пришли в школу и погрузились в рутину, которая станет привычной для них на долгие годы, но к тому, что произошло в конце первого дня в школе, Андрес был совершенно не готов.

«Я думал, что по пути из школы днем я увижу их, что они будут ждать меня там, – говорит Андрес. – Но когда я вышел, на улице никого не было». Не было ни Хосе Антонио, ни Мари, ни дедушки. Внезапно он остался один, рядом был только Хорхе.

«Теперь, оглядываясь в прошлое, я думаю, что решение было абсолютно правильным, потому что мы избавили друг друга от этого последнего прощания, которое наверняка вышло бы кошмарным.