Андрес Иньеста - Я это заслужил Страница 15

«Теперь, оглядываясь в прошлое, я думаю, что решение было абсолютно правильным, потому что мы избавили друг друга от этого последнего прощания, которое наверняка вышло бы кошмарным.

Я ВСЕГДА БЫЛ ОЧЕНЬ СЕМЕЙНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, НО ТЕ ДНИ В «ЛА МАСИИ» СДЕЛАЛИ МЕНЯ ЕЩЕ БОЛЬШИМ СЕМЬЯНИНОМ ДО КОНЦА МОИХ ДНЕЙ.

Теперь я спокойно воспринимаю случившееся; но тогда… нет. Теперь я понимаю: прежде я чувствовал какое-то пренебрежение к себе, словно меня забыли, словно я был брошен».

«Трудно поверить в это, ведь я находился там всего на неделю дольше Андреса, но я уже привык к новому месту, – объясняет Хорхе Тройтейро, мальчик, сопровождавший Андреса до школы имени Луиса Вивеса. – Вы должны понять, что эта перемена для нас означала. За одну ночь мы перестали быть детьми. Когда мне было 10 или 11 лет, в доме родителей для меня все делали старшие, и полагаю, что Андрес жил точно так же. Родители одевают тебя, водят в школу, всюду ходят с тобой и делают за тебя почти все.

В «Ла Масии» мы приходили со школы, и нас никто не ждал. Нам было по 12 лет. Нам нужно было быстро взрослеть, но не каждый мальчик был к этому готов. Мы прошли путь от жизни детей до жизни в куда более обширной семье – в семье «Ла Масии», – о существовании которой мы до недавних пор даже не подозревали. Внезапно у нас обнаружились новые братья, а поскольку мы были самыми маленькими, нам со всем помогали. За нами приглядывали, но…» Тройтейро не может договорить, потому что память приводит его к воспоминаниям о тех одиноких днях, когда его настроение поднимал только поздний приход Андреса. Для Андреса, с другой стороны, приход из школы и осознание того, что тебя никто не ждет, стали отправной точкой во взрослую жизнь: за мгновение, безо всяких периодов адаптации, он вдруг понял, что теперь живет в совершенно новом для себя мире.

А может, это осознание пришло еще раньше – в машине, ехавшей по дороге из Фуэнтеальбильи в Барселону, в которой три поколения одной семьи – трое взрослых и один ребенок – сидели в молчании, следуя по пути в неизвестность.

Андрес: «Помню, как мы остановились поесть в Тортосе, но никто из нас ничего не ел. Обстановка была такая, будто конец приближался, и все это понимали». Конец. Так они это видели. «Мы знали, что обратного пути нет. А остановившись там перекусить, мы поняли, что находимся уже в пределах Каталонии, так что реально казалось, что повернуть назад мы не можем. Когда кто-то из нас заговаривал, речь шла о какой-то совершенной чепухе, лишенной смысла. Либо же это было началом разговора, который ничем не кончался и никуда не приводил. Никто не мог вынести боль, которую нам всем предстояло пережить. Но нам приходилось с ней мириться. Я так и не пообедал в Тортосе и так и не поужинал в «Ла Масии».

Теперь, когда Андрес уже сам стал отцом, он, вспоминая те дни, еще выше ценит то, что пережила его семья в тот день. «Раньше я думал об этом только с точки зрения самого себя; переживал то, через что прошел в «Ла Масии», и те эмоции, которые там испытал. Я мог попытаться представить, каково было моим родителям и дедушке, но до тех пор, пока ты сам не станешь родителем, ты по-настоящему не поймешь то, через что им пришлось пройти в то время. Не поймешь, как они страдали, и не почувствуешь то, что чувствовала моя сестра. Теперь, став отцом, я знаю, что понемногу умираю внутри всякий раз, когда провожу день без Валерии или Паоло Андреа или когда не могу видеться с Анной. Когда я думаю о том, что не могу прикоснуться к своей маленькой девочке или к своему малышу, что не могу дотронуться до них хотя бы один раз, я понимаю, что чувствовали мои родители, решившие оставить меня в «Ла Масии». Даже теперь я предпочитаю об этом не думать».

Они уезжали с осознанием, что теперь будут навещать Андреса только раз в месяц, начиная с этого сентября. Жизнь 12-летнего мальчика изменилась кардинальным образом. «Прошли недели, а может, даже месяцы, прежде чем я начал нормально чувствовать себя в этой ситуации и стал привыкать к ней.

Поначалу у меня были проблемы с аппетитом, – говорит Андрес. – Я не хотел разговаривать с родителями по телефону, потому что каждый такой разговор заставлял меня плакать и плакать, вновь и вновь. Но в конечном итоге ты привыкаешь, потому что начинаешь думать, зачем приехал сюда и чего пытаешься добиться. Я хотел быть в «Ла Масии». И как бы плохо мне ни было временами, я не хотел возвращаться домой ни за что. Я должен был остаться там и реализовать свои амбиции: быть в «Ла Масии» и стать игроком «Барсы»».

Подобное упрямство очень характерно для семьи Лухан. Мама Андреса была очень упряма в ту нервную ночь, когда Хосе Антонио угрожал сломать дверь, ведущую внутрь элитной академии «Барсы», стоило только его сыну впервые туда войти. А сам Андрес был упрям, когда в те первые дни сдерживал свои слезы, потерянно бродя по коридорам 300-летнего здания Ла Масия де Кан Планас.

Андрес: «Когда родители приезжали повидать меня, я чувствовал утешение, их приезд и правда помогал мне. Они собирались в дорогу в пятницу, потому что должны были дождаться окончания занятий в школе, куда ходила моя сестра. Они приезжали в Барселону в районе восьми-девяти вечера. Разумеется, я ждал их подготовленный. Я стоял у дверей, чтобы мы могли, не теряя времени, куда-нибудь пойти. Мы ужинали в баре рядом с отелем, а затем возвращались в их номер, все вместе залезали в кровать и так спали. Мы все делали вместе. Какие замечательные воспоминания!

Потом в субботу, после того как я сыграл в матче, мы могли наслаждаться свободным днем. Отправлялись в кино или гуляли по Барселоне, но к тому времени я уже опять думал о том, что ночь и час, когда они покинут меня, становятся все ближе и ближе. Остановить этот процесс было невозможно. Время летело, а я никоим образом не мог его контролировать. Вначале они приезжали раз в месяц, потом стали навещать меня каждые 15 дней.

Я знал, что после обеда в воскресенье им придется опять возвращаться в деревню. Им нужно было помогать дядьям и дедушкам с баром. По воскресеньям люди в Фуэнтеальбилье обычно ужинают в районе семи-восьми часов вечера, так что к этому времени родители должны были уже вернуться – позже было нельзя. Это значит, что из Барселоны они должны были выезжать в два, три часа дня самое позднее. Когда пробивал этот час, всегда начиналась драма. Казалось, что они так мало времени провели со мной…»

Дни, оставшиеся до их следующего приезда, Андрес тщательно подсчитывал. «Я вычеркивал дни в своем школьном дневнике. Считал дни до Рождества, или Пасхи, или до летних каникул. Так я и жил из месяца в месяц. Я всегда был очень семейным человеком, но те дни в «Ла Масии» сделали меня еще большим семьянином до конца моих дней.

Мне нравится тот факт, что у меня очень крепкие связи с семьей. Я до сих пор помню первое путешествие родителей в Барселону. У них был синий Ford Orion. Они сказали мне, что приедут где-то к восьми часам вечера, а может, чуть раньше. Я ждал их с семи часов. Где? Я сидел на невысоком парапете вдоль подъездной дорожки, ведущей к «Ла Масии», – где же еще я мог быть? Я провожал глазами каждую проезжающую мимо машину, чтобы увидеть их Ford. И что вы думаете? В тот день им крупно «повезло». Когда они были всего в нескольких километрах от меня, машина сломалась прямо на шоссе, и им пришлось вызывать эвакуатор, чтобы их довезли до Барселоны.

Поломка была досадным неудобством, но что хуже, она означала, что я проведу с ними меньше времени, чем мог бы. Им пришлось заплатить порядка 30 тысяч песет за ремонт, а чтобы достать такую сумму, им пришлось просить сеньора Фарреса, директора «Ла Масии», одолжить им деньги. Бедолаги весь месяц копили деньги, чтобы провести время со мной, а в первый же их визит происходит такая неприятность».

После побывки наступало время заново вкатываться в привычную жизнь. Отец Андреса возвращался к своим строительным лесам, мама становилась за стойку бара, а Андрес возвращался в «Ла Масию». Перед Хосе Антонио Андрес храбрился и старался выглядеть бодрым. «Смотри, пап, я могу протянуть тут год, но насчет двух – не уверен. Но я как-нибудь справлюсь».

Глубоко в душе Иньеста понимал, что ему придется преодолеть свои страхи и утереть слезы. «Канал, пролегающий через нашу деревню, недостаточно глубок, чтобы уместить в себя все слезы, которые выплакал мой внук, – вспоминает Андрес Лухан, четвертый пассажир синего Ford Orion, в тишине путешествовавший в Каталонию. – Никому не пожелаю пережить такое. Слишком много слез, слишком много…»

Андрес остался один-одинешенек. Он провел в «Ла Масии» пять лет: с 12 до 17. То были долгие и трудные пять лет, но ничто не сравнится с той первой ночью, когда даже старые камни «Ла Масии», казалось, проливали слезы по маленькому мальчику из Ла Манчи.

V. Папа

Я хотел, чтобы мой сын стал тем, кем хотел быть я: футболистом.

Вероятно, Андрес Иньеста стал футболистом потому, что Хосе Антонио им не стал. Никто не приложил больше усилий к тому, чтобы будущий капитан «Барселоны» стал профессионалом, чем его отец, человек, который сам поигрывал в футбол и даже заработал себе прозвище Дани – в честь техничного и хитроумного вингера, выступавшего за «Атлетик Бильбао». Хосе Антонио рискнул стабильностью своей семьи и собственной профессиональной карьерой ради Андреса и всегда внимательным образом следил за каждым новым этапом в карьере сына, начиная с первых просмотров в «Альбасете» и заканчивая «Барселоной». Ему всегда было интересно, видели ли тренеры Андреса его так, как видел мальчика он сам. И каждое лето он переживал одни и те же чувства, терзался одними и теми же сомнениями и лелеял одни и те же надежды.