Джошуа Слокам - Один под парусами вокруг света (с иллюстрациями) Страница 14

Тут я вспомнил, что не умею плавать

Пытаясь перевернуть плоскодонку, я проявил слишком много рвения, и она продолжала плыть кверху дном, а я по-прежнему цеплялся за край борта. Когда ко мне на минуту вернулось хладнокровие, я сообразил, что, хотя ветер дует в направлении берега, течение несет меня в море и что тут надо предпринять нечто решительное. Трижды я пытался перевернуть плоскодонку и трижды меня тянуло на дно. Когда я почти примирился с безысходностью положения, я решил попробовать в последний раз, чтобы никто из людей, пророчивших мне гибель, не мог бы сказать: «А ведь мы ему предсказывали…»

Не знаю, велика или мала была опасность, которой я подвергался, но моя сообразительность была четкой, как редко бывает в жизни. На четвертый раз мне удалось перевернуть плоскодонку, влезть в нее, поймать одно весло и направиться к берегу. Я промок насквозь и вдоволь наглотался соленой воды. Теперь я опасался только за судьбу моего очутившегося на мели судна. Все мои мысли сосредоточились на том, как добиться, чтобы «Спрей» вновь был на плаву. Довольно просто было завезти вторую часть каната и скрепить ее с первой, к концу которой был привязан мною буек. Еще проще было довести конец до «Спрея», и меня обрадовало, что во всех встретившихся трудностях здравый смысл или добрый гений не покидали меня. Канат оказался достаточно длинным, чтобы достичь «Спрея» и даже сделать один виток на брашпиле. Якорь был завезен на правильное расстояние, и мне оставалось лишь выбрать трос в тугую и дожидаться очередного прилива.

Проделав работу, утомительную даже для гораздо более сильного физически человека, я был счастлив, когда улегся на песок. Солнце поднялось достаточно высоко и щедро грело землю. Вскоре я обнаружил, что мое положение вовсе не столь хорошее, так как, находясь на диком берегу и в чужой стране, я не могу быть уверенным в целости моего имущества. Недолго пролежав на берегу, я услышал топот лошадиных копыт по каменистому берегу. Когда наездник достиг песчаного холма, за которым я укрывался от ветра, топот коня стих. Осторожно приподнявшись, я увидел сидевшего на лошади мальчугана, самого изумленного из всех мальчишек здешнего побережья. Он нашел судно! «Оно должно стать моим! — подумал мальчик. — Ведь я первый его увидел…»

И верно, оно стояло перед ним на суше, выкрашенное в белый цвет. Мальчик объехал вокруг судна и, не обнаружив владельца, припряг лошадь к ватерштагу и решил отвезти «Спрей» к себе домой. Но это было непосильным для одной лошади; несколько иначе обстояло дело с моей плоскодонкой, которую мальчик отвез на некоторое расстояние и спрятал в зарослях высокой травы. Насколько я мог предположить, мальчик решил пригнать несколько лошадей, чтобы увезти свою ценную добычу, но не успел он двинуться в направлении своего поселка, который находился в миле-другой отсюда, как, к его великому неудовольствию и разочарованию, я обнаружил свое присутствие.

— Buenos dias, muchacho*, — сказал я.

* Добрый день, мальчуган! (исп.).

Он что-то буркнул в ответ и внимательно осмотрел меня с головы до пят. Затем он разразился таким количеством вопросов, какое не в состоянии задать сразу шестеро янки. Прежде всего он хотел знать, откуда я плыву и сколько времени здесь нахожусь. Затем он спросил, что я делаю на берегу в столь ранний час.

— Все очень просто… Явился я с луны, плыву целый месяц и прибыл сюда, чтобы погрузить на судно и увезти с собой здешних мальчиков.

Обоюдное изумление

Подобное признание могло бы мне дорого обойтись, если бы я не был начеку. Покуда я разговаривал, это дитя полей держало наготове аркан, чтобы взамен собственного путешествия на луну, накинуть мне петлю на шею и утащить к себе домой через поля Уругвая.

Место, где я очутился на мели, называлось Кастильо-Чикос и находилось в семи милях к югу от границы Уругвая и Бразилии, а потому местные жители понимали по-испански. Чтобы умиротворить моего раннего гостя, я сказал, что на борту «Спрея» у меня есть галеты, которые я дам ему в обмен на молоко и масло. Когда он услыхал мое предложение, широкая улыбка осветила его лицо, на котором проявился огромный интерес. Видимо, даже в Уругвае морские галеты открывают путь к сердцу мальчика 'и делают из него друга. Мальчик помчал домой и вскоре вернулся, привезя масло, молоко и яйца. Вместе с ним из окрестных ранчо явились стар и млад; среди пришедших был немецкий колонист, оказавший мне существенную помощь. Вскоре прибыл солдат береговой стражи из находившегося в нескольких милях отсюда форта Тереса; как объяснил стражник, он прибыл, чтобы «охранять имущество от диких обитателей прерий». Я воспользовался случаем и посоветовал ему получше присматривать за жителями его деревни, а защиту от «диких жителей прерий» я готов взять на себя. При этом я указал на внешность «купца», укравшего из каюты револьвер и другие вещи, которые я с трудом у него отнял. Этот, тип не был коренным уругвайцем. Здесь, как и в некоторых других странах, посещенных мною, местное население менее всех портило репутацию собственной страны.

Днем пришло распоряжение капитана порта из Монтевидео, в котором береговой страже было ведено оказывать «Спрею» всяческое содействие. Впрочем, распоряжение было излишним, так как береговая стража была приведена в такое состояние, что могла бы оказать помощь даже потерпевшему крушение пароходу, на борту которого находилось не менее тысячи иммигрантов. Тот же посыльный привез известие от капитана порта, что сюда будет выслан буксирный пароход, который отведет «Спрей» в Монтевидео. Капитан твердо сдержал обещание, и на следующий день прибыл мощный буксир. Но, не вдаваясь в подробности, скажу, что к этому времени с помощью немецкого колониста, одного солдата и одного итальянца, которого здесь называли «миланский ангел», я уже снял «Спрей» с мели и отплыл, воспользовавшись попутным ветром. Это происшествие со «Спреем» закончилось тем, что судно потеряло пятку ахтерштевня, часть фальшкиля и получило несколько других повреждений, которые, впрочем, были быстро исправлены, когда «Спрей» был поставлен в док.

На следующий день я стал на. якорь в Мальдонадо. Английский консул, сопровождаемый дочерью и еще одной юной леди, прибыл на борт «Спрея», привезя с собой корзинку свежих яиц, клубнику, несколько бутылок молока и большой каравай свежего хлеба. Подход к берегу был отличным, а прием куда более гостеприимным, чем тот, который я встретил в Мальдонадо, когда приплыл сюда с охваченным ужасом экипажем моего разбившегося барка «Аквиднек».

Воды бухты Мальдонадо кишат разнообразнейшей рыбой и морскими котиками, располагающимися на лежбищах у близлежащих островов. Морское течение, идущее вдоль здешних берегов, подвергается воздействию господствующих ветров, а перед возникновением юго-западных штормов приливная волна усиливается. При северо-восточном ветре приливная волна ослабляется. Как раз теперь вода убыла из-за северо-восточного ветра, и скалы, облепленные устрицами, стояли обнаженными невдалеке от берега. Повсюду виднелись различные ракообразные, небольшие по размеру, но отличные на вкус. Я собрал довольно много устриц и моллюсков, а какой-то местный житель, расположившись на отдельно стоящей скале, насаживал моллюсков в качестве приманки и ловил великолепных морских окуней. Не могу не упомянуть о племяннике этого рыболова — семилетнем мальчугане, которого я признал самым отчаянным ругателем среди всех мальчишек, встреченных мною на протяжении моего путешествия. Он поносил дядюшку всеми существующими на белом свете ругательствами только за то, что дядюшка не помог ему переправиться через узенький пролив. Пока племянник использовал все грамматические формы для ругательств, существующих на испанском языке, дядя продолжал удить рыбу, обмениваясь при каждой удаче аналогичными любезностями с племянником. Использовав весь свой богатый запас ругательств, мальчишка побежал в поле, откуда вернулся с большой охапкой цветов, которую вручил мне с улыбкой настоящего ангелочка. Посмотрев на цветы, я вспомнил, что несколько лет назад видел такие же на берегах реки, находившейся значительно южнее. Я спросил юного пирата, почему он мне их подарил.