Уильям Таубман - Хрущев Страница 14

Кроме матери, влияние на маленького Никиту оказывала учительница калиновской земской школы. В отличие от преподавателя приходской школы, который «лупил ребят линейкой по рукам и по лбу» и «заставлял нас зубрить, ничего не понимая»48, Лидия Михайловна Шевченко была свободомыслящей атеисткой. «Она не ходила в церковь, — рассказывал Хрущев. — Вот этого мужики ей простить не могли. Хотя все ее очень уважали, но… раз в церковь не ходит, значит, что-то с ней не так».

«В доме у Лидии Михайловны я впервые увидел запрещенные [политические] книги, — продолжает Хрущев. — Однажды я к ней зашел, а у нее был ее брат, приехавший из города, он лежал в постели. И она говорит: „Это тот мальчик, о котором я тебе рассказывала. Он у меня просит запрещенную литературу“. А ее брат улыбается и отвечает: „Так дай ему. Может, он что-нибудь там и разберет — а потом, когда вырастет, об этом вспомнит“»49.

Первая встреча с запрещенной литературой — классический сюжет русских революционных мемуаров. Брат Лидии Шевченко (если молодой человек, лежавший в ее постели, действительно приходился ей братом), как видно, обладал даром предвидения. Однако Хрущев больше вспоминает не о запрещенных книгах, а о своих успехах в «разрешенных» науках: «Особенно удавалась мне математика. Я все задачи решал в уме. Часто я замещал Лидию Михайловну, когда она уезжала в город, или поправлял ее собственные ошибки. После окончания школы — отучился я в общей сложности четыре года — Лидия Михайловна сказала мне: „Никита, тебе нужно учиться дальше. Не оставайся в деревне, поезжай в город. Такому человеку, как ты, надо учиться, надо получить образование“. Эти слова на меня сильно подействовали: но как раз тогда у отца кончились деньги и дед выгнал нас из дому во второй раз»50.

В 1960 году, достигнув таких высот, каких Лидия Шевченко и представить себе не могла, ее бывший лучший ученик упомянул в выступлении свою учительницу. Помощники Хрущева немедленно разыскали ее и привезли в Москву, где она выступила на педагогической конференции — там она рассказывала, в частности, о нищете и неустроенном быте дореволюционной Калиновки. Внучка Хрущева Юлия приводит этот эпизод, чтобы показать, как подхалимы, окружавшие ее деда, сделали сенсацию из случайного упоминания о человеке, который в реальности не так уж много для него значил. Однако необычный случай, произошедший с Хрущевым десять лет спустя, за день до смерти, заставляет взглянуть на это по-иному.

В сентябре 1971 года Никита Сергеевич и Нина Петровна Хрущевы навещали Аджубеев на их подмосковной даче. После обеда семья отправилась на прогулку по лесу; Хрущеву стало нехорошо, и он присел отдохнуть на складной стул, который всегда носил с собой. Когда прочие отошли подальше, Хрущев заговорил с Алексеем Аджубеем в несвойственном ему мягком, задумчивом тоне. «Когда я был маленьким, — заговорил он, — и пас коров, как-то в лесу, такой же осенью, мне встретилась на полянке старуха. Долго смотрела в глаза, я даже оторопел. Услышал от нее странные слова: „Мальчик, тебя ждет большое будущее…“»51

В ту же ночь Хрущеву стало хуже: случился тяжелый сердечный приступ, от которого он так и не оправился.

«Что это означало?» — спрашивал Аджубей о калиновском видении своего тестя. Очевидно, в этом видении отразилась внушенная мальчику матерью и учительницей мысль, что он создан для большего, чем достиг или желал для сына отец.

Материнскому воспитанию Хрущев обязан обостренным чувством справедливости, ответственности, живой совестью, способной пробуждать чувства вины и стыда. «Мать была очень религиозна, — вспоминал Хрущев, — как и ее отец — мой дедушка… Помню, как меня учили становиться на колени и молиться в церкви, вместе со взрослыми»52. Вспоминая о детстве, Хрущев мог «ясно представить ряд икон на стене нашей бревенчатой избушки»53. В марте 1960 года, в речи, произнесенной во Франции, он заметил даже, что был «примерным учеником по Закону Божию»54.

В отличие от большинства своих сверстников, Хрущев не употреблял ни табака, ни алкоголя — пока Сталин не приучил его пить, а тяготы Великой Отечественной войны не заставили взяться за сигареты. В этой воздержанности тоже отразилось влияние матери. Отец также пытался научить сына умеренности, но не слишком разумным путем: пообещал Никите золотые часы, если тот не будет курить, однако выполнить свое обещание так и не смог55.

В идеализме Хрущева чувствуются отголоски религиозного воспитания. После ужасных условий жизни в Калиновке и Юзовке не стоит удивляться тому, что он с такой радостью бросился в пучину революции. Коммунизм представляет собой своего рода светскую религию: в сознании Хрущева коммунистические идеи упростились до веры в лучшую жизнь для всех простых людей. Однако коммунистическая партия требовала от него не только компромиссов, но и прямых сделок с совестью. Вот почему Хрущев в конце концов выступил против Сталина и сталинизма. Разумеется, сперва он достиг вершин власти, ценой бесчисленных жизней спас собственную жизнь, дождался смерти Сталина — но после этого все-таки нашел в себе силы восстать.

На первый взгляд странно предполагать, что в запоздалом и неполном покаянии Хрущева сыграло какую-то роль религиозное чувство. Он гордился своей ненавистью к «мракобесию» и зарекомендовал себя более яростным гонителем религии, чем Сталин56. Однако Андрей Шевченко, его ближайший помощник на протяжении двадцати пяти лет, настаивает, что в глубине души Хрущев боялся Бога. По его словам, когда они в первый раз после смерти Сталина посетили Киев, «Хрущев поставил на могиле матери крест, встал перед ним на колени и перекрестился»57.

Не менее противоречивым, чем отношение к религии, было и отношение Хрущева к земле. Став партийным лидером, он почувствовал себя ведущим экспертом по сельскому хозяйству: постоянно посещал колхозные поля, раздавал указания колхозникам и агрономам. Речь Хрущева, сочная, образная, насыщенная солеными присказками и поговорками, позволяла ему успешнее, чем кому-либо из советских лидеров, находить общий язык с крестьянами. На территории государственных резиденций Хрущева садовники выращивали бесчисленное множество разных, в том числе экспериментальных культур, а после отставки он большую часть своего времени посвящал работе в саду.

Хрущев искренне любил землю и так же искренне хотел улучшить жизнь крестьян. Однако как в молодости, заполняя различные анкеты, так и в более поздний период — в речах и мемуарах — он называл себя не крестьянином, а рабочим. Сельскохозяйственных назначений он старался избегать и принимал их лишь когда на этом настаивал Сталин. В мемуарах Хрущева можно найти немало резких и обидных слов в адрес крестьянства. Ему хотелось модернизировать крестьянский быт, в его представлении грубый и примитивный. Хрущев наезжал в Калиновку порой по два раза в год, но не для того, чтобы окунуться в знакомую с детства жизнь, а чтобы насладиться переменами, преобразившими родное село. Нигде больше он не встречал такой благодарной аудитории; однако если бывшие односельчане осмеливались ему возражать, он выходил из себя и принимался кричать на них. Шевченко может объяснить эти сцены только тем, что, несмотря на детство, проведенное в Калиновке, Хрущев не понимал и не чувствовал «психологии мужика».