Андрей Громыко - Памятное. Новые горизонты. Книга 1 Страница 14

В народе ходила молва, что курганы появились либо давным-давно, либо после нашествия поляков в начале XVII века, в период Смутного времени на Руси, либо в самом начале XVIII века, когда через территорию Гомельщины прошли шведские войска, направлявшиеся к месту роковой для них битвы под Полтавой. Бытовала версия и о том, что происхождение курганов относится ко времени наполеоновского нашествия на Россию в 1812 году. Но молва остается молвой. Как в действительности обстоит дело, сегодня историкам и археологам известно больше, чем прежде, но не все.

Загадка курганов послужила своего рода толчком, который усилил у меня интерес к истории страны.

Только те, кто проходил школу ночного, знают, какое значение оно имело для подростков и юношей. Нет, пожалуй, ни одного известного мифа и, добавлю, ни одного забавного анекдота, которые не были бы рассказаны в этом «университете». В ночном – с девяти или десяти часов вечера и до восьми утра – по два-три часа говорили рассказчики, недостатка в которых не было.

Должен сказать, что ночное давало не только какие-то знания, хотя и своеобразного свойства, но и обогащало житейскими сведениями, или, как теперь принято говорить, снабжало информацией молодых людей. Тот, кто испытал удовольствие от ночного, удовольствие в известном смысле, потому что это был труд, и притом нелегкий, – тот сожалеет, что этот «университет» сейчас канул в прошлое. Да, о нем сохранились одни лишь воспоминания. Трактор, комбайн, вообще техника не оставили простора для «ночных университетов».

Читать, читать, читать…

Да, я любил и люблю читать. С детства, когда научился складывать из букв слова, из слов фразы. Прочитанное заставляло думать. Так научился размышлять.

Бывало, спешишь домой из школы, а как только придешь, то сразу книгу в руки и стараешься найти какой-нибудь укромный угол, чтобы никто не мешал. Читаешь и обдумываешь все, что только сейчас узнал. А потом дальше читаешь и снова думаешь над строчками раскрытой страницы.

Книги попадались мне в основном случайные, системы в чтении не было никакой. Читал все подряд. Но подумать по поводу только что узнанного из книги старался.

Как-то при содействии друзей мне попалась книга «Живописная астрономия». Том был дореволюционный. В тексте то и дело попадалась буква «ять». На обложке стояли имя и фамилия автора: Камиллъ Фламмарюнъ. Ни за что не поверил бы этот французский астроном, если бы ему сказали, что где-то в деревне средней полосы России школьник штудирует его книгу по астрономии так, будто ему по ней предстоит сдавать экзамен.

Я почему-то на всю жизнь запомнил первый рисунок из той книги и четкую подпись под ним: «Земля наша несется на крыльях Времени, стремясь к неведомой цели…»

Через шестьдесят пять лет в ответ на мой запрос работники из библиотеки имени В.И. Ленина поинтересовались:

– А какое нужно издание книги Фламмариона?

Я ответил:

– То, в котором имеется такая подпись под первым рисунком.

И я ее назвал. Они нашли это издание. Память не подвела. Все совпало.

Задавал я себе и такие вопросы: «А что такое люди? Что такое животные, домашние и дикие? Что такое птицы? Откуда это все?»

О Дарвине я тогда еще не слышал. Соответствующая литература пока еще просто под руку не попадалась.

Узнав о книге с интересным названием, готов был идти на дальние расстояния: пусть тридцать, пусть сорок километров лежало до нее – я никогда об этом не жалел. В конце концов возвращался домой с «добычей». Ходил за книгами и в соседние деревни и села, и в центр волости, где находилась, как мне тогда казалось, большущая библиотека. В ней как-то раз и напал я на труд немецкого ученого-естествоиспытателя Вильгельма Бёльше. Называлась книга «Любовь в природе». Подумал: «Вот тут, наверное, о многом можно вычитать. Что это за штука – любовь в природе?»

Опять штудировал книгу. Кое-что уяснил. Но многое осталось и непонятным. Работу автор проделал огромную, создал объемистый труд с подробными описаниями разных природных явлений как в мире растений, так и в мире животных. Поражала стройная система фактов, сгруппированных вокруг определенного феномена, и обилие иллюстраций, особенно относящихся к фауне.

Наряду с атеистической и природоведческой литературой я старался достать и литературу по истории России, о наших предках, а также о жизни и подвигах революционеров, в том числе народников. Меня увлекали рассказы о В. Засулич, С. Халтурине, шлиссельбуржце Н. Морозове, которого я встречал позже в Москве. С восторгом прочел брошюру о побеге из царской тюрьмы Дейча, Стефановича и Бохановского[1].

Труднее всего было доставать книги по всеобщей истории. Из тех, которые были доступны, я особенно внимательно читал работу М.Н. Покровского. Объяснялось это, видимо, тем, что мне впервые попалась такая солидная книга, хотя, как известно, ее автор защищал по ряду проблем концепции далеко не бесспорные.

Диапазон интересовавших меня тем расширялся. Появилось увлечение книгами о путешествиях, географических открытиях. До сих пор помню, как был захвачен рассказами о морских путешествиях Джеймса Кука.

В течение нескольких лет, включая годы обучения в первых классах средней школы, я просто «глотал» книги и еще не мог определить, какой же все-таки должна стать моя будущая специальность. Одно время, например, мои симпатии завоевали геометрия и тригонометрия. Больше всего меня волновал вопрос, как люди догадались о существовании в математике, особенно в указанных областях, строгих законов. Допустим, не очень сложной является математическая закономерность: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов. Тут даже экспериментально, путем измерений можно доказать правильность этого закона. Но как быть с более сложными вопросами?

Всем этим я так увлекся, что в летние каникулы уходил в лес, чтобы измерять расстояние между деревьями, узнавать высоту дерева, не забираясь на него, применяя и проверяя определенные геометрические и тригонометрические законы. Я знал, что эти законы давно установлены, но как-то не мог удержаться от того, чтобы самому не попробовать проверить их на практике. И это доставляло мне удовлетворение. Все же постепенно интерес к математике охладел, а к гуманитарным наукам возрос, хотя к моим старым знакомым – геометрии и тригонометрии – я еще много раз возвращался, даже в часы отдыха.

Поглощая историческую, художественную и другую литературу, я нередко задумывался над тем, что вот читаешь книги, восхищаешься ими, а ведь их пишут люди! Да, это, должно быть, какие-то особые люди! Они, наверное, уже рождаются на свет с таким талантом, иначе разве научишься писать книги? Размышляю так, а сам начинаю про себя читать наизусть что-нибудь из произведений А.С. Пушкина, или из романа И.А. Гончарова «Обломов», или из «Дворянского гнезда» И.С. Тургенева. Цитировал отдельные страницы, части страниц. Вообще-то заучивание наизусть давалось мне легко, без особых усилий.