Николай Эпштейн - Хоккейные истории и откровения Семёныча Страница 14

И вот игра с ЦДКА. Армейская команда замечательная. Гриша Федотов, красавец. Выдающийся форвард. А с ним рядом — Гринин. Демин, Николаев. Я хавбека (полузащитника) играл и держал Петю Щербатенко. Хороший был игрок, парень замечательный, красивый. И тренером он стал впоследствии отличным. И вот где–то минут за 20 до конца матча Аркадьев заменяет Петра. Выходит на замену парень, фамилию называют — Бобров. Ну, парень, как парень, ничего такого особенного в нем нет. Курносый, вихрастый. Мне стало быть, его надо было держать.

И вот этот парень за двадцать минут «привез» нам три гола! Что–то непривычное вытворял он тогда на поле. Потом появились статьи: в одних пишут, что Бобров забил «Локомотиву» три мяча, в других — что два. Да разве в этом все дело?! Два, три. Это можно в подшивках газет уточнить. Меня журналисты уже позже, через много лет, когда Бобров гением общепризнанным был и играть–то, по–моему, уже перестал, вопросами одолевали: «Николай Семёнович, скажите, что вы чувствовали, когда «Бобёр» стал голы забивать?». И вроде я отвечал, что, мол, после первого гола я подумал: «Ну что ж, бывает». После второго насторожился, ну а после третьего понял, что в составе ЦДКА появился незаурядный игрочина. Не помню, честно говоря, что уж я отвечал. Может, чего и добавили в мои ответы «кудесники пера». Зато точно помню, что после игры меня коллеги по «Локомотиву» упрекнули: «Что ж ты, Коля, не смог прикрыть–то этого молодого». И абсолютно точно я друзьям своим ответствовал: «Прикрыть? Да вы что, охренели? Его ж всей командой не удержать».

Вот такое ощущение осталось у меня от того первого знакомства с Всеволодом Михайловичем. Ощущение это так на всю жизнь мою навсегда и сохранилось. Прикрыть Боброва. Вот задачка, бином Ньютона. Да у него ж скоростища какая была, что как рванет — только его и видели. Сию минуту вот рядом был, а уже — у чужих ворот. При этом дриблинг замечательный, обводка потрясающая. И удар хлесткий. Как его прикроешь? Когда с ним рядом тоже ведь играли не дурачки какие–нибудь. Григорий Иванович Федотов — игрочище выдающийся, Валя Николаев поле бороздит взад–вперед, по краям Гринин с Деминым снуют. Кого держать, кого прикрывать? И как? Голова кругом идет.

В тот день родился в нашем футболе, я так считаю, гений игры. Лучший футболист в истории отечественного футбола. И хоккея тоже. (По данным известного футбольного обозревателя России Александра Аркадьевича Горбунова, в том матче армейцы выиграли со счетом 7:1. Бобров вступил в игру за 15 минут до ее окончания и забил два гола. Но давайте забудем о цифрах, давайте задумаемся: какое же впечатление произвел он на своего опытного опекуна, если в памяти Эпштейна остались три забитых мяча, но того более — возникло ощущение, что в советском футболе появился великий мастер, какого еще не видала страна! — Прим. Н. Вуколова.).

Толкуют много о личности в спорте. Пожалуйста, пример такой личности. Гриша Федотов — знаменитый нападающий, кумир болельщиков, имя его у всех на устах. Самолюбивый, познавший сполна вкус заслуженной славы. А увидел Боброва в игре и молвил: «Да, этот парень–то, пожалуй, посильнее меня будет». Легко ли было Федотову такое признание сделать? И не про себя, а вслух. Ведь услышали эти слова все армейцы. И другим рассказали. Вот подлинное величие игрока и личности — признать и оценить величие другого, с тобой рядом играющего и, чтобы там ни говорили, немалую толику твоей славы себе забирающего.

Зато уж и играли оба — загляденье. Борис Андреевич Аркадьев сумел двух таких великих в одно целое превратить. Но тут непременно следует выделить один важный, с моей точки зрения, момент. Игра армейцев во всем их блеске процветала, благодаря тому, что им противостояла великолепная динамовская команда. Там тоже братва собралась на загляденье: Бесков, Соловьев, Карцев, Трофимов. Ну, прямо, одни звезды. И вот сходились друг против друга ЦДКА и «Динамо», и в их соперничестве обогащался, набирал мастерства весь наш футбол. Ведь чем больше сильных клубов, тем сильнее весь футбол в целом. И к хоккею это в равной мере относится. Искусственное усиление одних команд за счет «рекрутирования» в них наиболее талантливых игроков других клубов не идет на пользу ни самому футболу (хоккею), ни зрителю. Я‑то в «Химике» с этим «опытом» столкнулся сполна. Не случайно ведь в Национальной хоккейной лиге (НХЛ) правом первого выбора сильнейших новобранцев пользуются слабейшие клубы лиги.

Но вернемся к послевоенным ЦДКА и «Динамо». Эти клубы эталонами служили, по ним свою игру другие команды сверяли. У динамовцев тоже ведь тренер был что надо — Михаил Иосифович Якушин.

У меня особое чувство восхищения вызывал Борис Андреевич Аркадьев. Вот был тренер Божьей милостью. Голоса не повышал на игроков, настоящий русский интеллигент. Наверное, из этой интеллигентности у него и склонность к анализу происходила. Он футбол ведь творил, он созидателем игры был. Идея сдвоенного центра им, Аркадьевым, выпестована задолго до того, как ее в мире внедрять стали. У нас в стране только в конце 1950‑х годов еще одна такая пара появилась: московские торпедовцы Иванов — Стрельцов.

Но это я так, к слову. А Аркадьев остается для меня эталоном тренера. Так же, как Бобров — эталоном игрока. И личности. Я Боброва вполне вижу в любом составе сборной Бразилии. Нет, не испортил бы он там погоды. Говорят, что он «гастролер» был, мол, только в атаке играл, к своим воротам не оттягивался. А я вот не так давно посмотрел кадры кинохроники о послевоенном турне динамовцев по Англии. И вдруг вижу: Бобров из свой штрафной площади рывок делает в штрафную англичан. Через все поле, как торпеда. Вот тебе и «гастролер». Мирового класса игрок был. Нападение его стихией было, главным делом. Он нападающий был от Бога. Лучше него никто забивать не умел. Пеле ведь тоже мог бы сыграть в защите. Но все же он славен прежде всего атакой. В ней, в атаке, он наилучшим образом свой футбольный гений раскрыл…

И человек Всеволод был удивительный, с открытой душой. Отказать порой никому не мог. Но и не стелился ни перед кем. Вот однажды был такой случай. Подарил Василий Сталин всей команде ВВС кожаные пальто. Шикарные. Бобров шел поздно вечером, и шпана с него пальто сняла. Что делать, он идет дальше. Вдруг слышит сзади топот и голос: «Эй, ты что, правда что ли Бобёр?». «Не Бобёр, а Всеволод Михайлович Бобров». Вернули ему пальто те ребята. Вот такая была популярность.

Как–то были мы вместе в заграничной поездке. И вот, помню, утром встал Севка перед зеркалом, смотрит на себя. А лицо красное, накануне «посидел» прилично. Смотрел он, смотрел, тер щеки, а потом задумчиво так: «Не пойму, и чего меня только бабы так любят?». Тут главное, что сказано–то было без всякого самолюбования, удивление такое было, я бы сказал, сверхискреннее. Он так многому умел удивляться, непосредственно, по–ребячьи…