Сергей Иосифович Гессен - Коллектив авторов Страница 14

с Риккертом? В основе естественнонаучного обобщающего метода находится установка на преодоление экстенсивного и интенсивного многообразия действительности. Но там, где нет установки на преодоление экстенсивного многообразия действительности, а остается только интенсивное, «не исключена возможность того, что существует род научной обработки, который находится в совершенно ином, так сказать, более близком отношении к эмпирической действительности, чем естествознание, и которому, хотя он и не может охватить всего интенсивного многообразия своего материала, тем не менее никогда не приходится иметь тенденцию все более и более удаляться от эмпирической действительности»[98]. Такой тип обработки действительности имеет установку на постижение эмпирической действительности с точки зрения ее индивидуальности и единичности. Риккерт выделяет две установки постижения реальности: «Вся эмпирическая действительность может быть подведена еще и под иную точку зрения, чем та, сообразно которой эта эмпирическая действительность есть природа. Она становится природой, коль скоро мы рассматриваем ее таким образом, что при этом имеется в виду общее; она становится историей, коль скоро мы рассматриваем ее таким образом, что при этом имеется в виду частное»[99]. Отсюда следует для Риккерта, «что понятие “исторического закона” есть contradictio in adjecto, т. е. историческая наука и наука, формулирующая законы, суть понятия, взаимно исключающие друг друга»[100]. Индивидуальное не может быть общим, оно находится в допонятийной, а, следовательно, в иррациональной действительности: «Эмпирическая действительность, как она есть, не может входить ни в какую систему понятий и… поэтому она образует предел всякого познания при посредстве понятий»[101]. Означает ли это, что вся действительность и все историческое, подобно личностям, иррациональны, что нет логического основания для индивидуального, или же есть индивидуальная причинность? А если есть, то каково ее значение в истории? В этом и заключается основной вопрос диссертации Гессена. Первоначально он отмечает, что понятие индивидуального употребляется им как противоположное общему, но оговаривает, что впоследствии оно будет понятийно расстроено и конкретизировано, а применительно к истории оно дополнится понятием исторического целого.

Поскольку понятие индивидуального применяется Риккертом ко всей, не только исторической, но и природной действительности, то в результате это означает возможность применения индивидуализирующего метода не только к исторической реальности. Гессен, не соглашаясь с Риккертом, проводит принципиальное различие. Первоначально он, вслед за Риккертом, различает понятия одноразового (einmalig) от индивидуального в истории, последнее образовывает нечто незаменимое, нераздельное, единое одноразовое. Однако первое означает одноразовое в экспериментальной действительности, проявление в одном экземпляре общеродового понятия. Общее (das Allgemeine) в смысле исторической целостности коррелирует с одноразовым в смысле исторически индивидуального. Понятие общего применимо ко всей действительности, а «историческая общность (Allgemeinheit) является ценностно ориентированной (wertbezogene) общностью целого (курсив мой. – Ю. М.), каждая часть которого означает индивидуальный член, обладающий или непосредственной или опосредованной связью с какой-либо ценностью»[102].

При объяснении необозримо многообразных исторических событий в их взаимосвязи следует, по Гессену, руководствоваться принципом «точно соответствующего включения объясняемого события в непосредственно охватываемое целое»[103], осознавая при этом, что это только точка зрения, определенный вид понятийной обработки единой объективной действительности, а именно исторический, а не сама действительность. Гессен отмечает, что здесь разрабатываемый им трансцендентальный эмпиризм, определяющий философию как науку о ценностях, осознает, что он не может решать эмпирических проблем и примиряется с опознанием своих границ.

Специфика познания исторической причинности по отношению к причинности действительности состоит в своеобразии выбора типа причины на фоне их бесконечности: «она [историческая причинность] персонифицирует все эти причины (курсив мой. – Ю. М) в своем собственном лице. <…> История… как раз исключает непосредственные действительные причинные связи, чтобы довольствоваться “персонифицированной” причиной»[104]. Гессен приводит пример смерти Цезаря, причиной которой стали «кинжалы заговорщиков» и которая означает больше, чем физический акт смертельного удара, она объясняет исторические события, дает им обоснование. Гессен соглашается с М. Вебером, который для понятийного объяснения исторических отношений использует понятие «реальной основы» (Realgrund) и противопоставляет его понятию «познавательной основы» (Erkenntnisgrund). После рассмотрения специфики исторической причинности по отношению к естественнонаучной Гессен констатирует, что «мы не можем знать», «где находятся границы между действительностью и двумя ее охватывающими мирами естествознания и истории»[105]. Как нечто, являющее общее основание для двух типов действительности, естественно-научной и индивидуальной, Гессен первоначально, как это было показано выше, ввел новое понятие «объективной действительности», а затем новый тип причинности, поскольку необходимо мыслить конститутивную форму «первичной причинности», или же «причинности действительности» (Wirklichkeitskausalität), которую мы «включаем (erschliessen) как постулат». Гессен констатирует противоречие, возникающее из противоположных требований к причинному объяснению исторического развития: с одной стороны, это отношение к ценностям и индивидуализация, а с другой – подчинение ценностно свободного общим понятиям. Решение этого противоречия Гессен видит именно в допущении первичной причинной действительности, которая позволяет, по его мнению, рассматривать противоречие между индивидуализацией и обобщением как противоречие между целями и средствами, что в результате приводит к объединению этих обеих форм в телеологическом понятии первичной причинной действительности. Историческая причинность, как частный случай, представляет собой сложный продукт понятийной обработки первичной причинной действительности. При этом для причинного объяснения выбираемых событий индивидуальность играет только ограничивающую роль, а выбираемая историческая причина является персонифицированной причиной.

Анализируя позицию Гессена, можно убедиться в том, что установка трансцендентального эмпиризма на укрепление эмпиризма в исторической действительности означает укрепление объективности индивидуального. Для этого он ввел понятие первичной персонифицированной причинности, усиливающее границу между естественно-научным и историческим теоретизированием объективной действительности. Здесь, как уже отмечалось, Гессен не соглашается со своим учителем Риккертом, у которого есть общие для обоих типов образования научных понятий установки на их генерализацию и индивидуализацию. Но Гессен не останавливается на усилении разграничения, а вводит субъективный элемент персонификации, который становится решающим для объединения в личности различных ценностных областей и для понимания иррационального, мистического основания реализации ценностей.

В эстетической сфере следует также выделить специфическую для нее причинность. Гессен показывает, как регулятивный принцип преобразовывается в конститутивный, что дает ему основание утверждать относительность разделения на регулятивные и конститутивные принципы. Примером служит понятие «объективной действительности», которое является последним и к которому сводятся (редуцируются) все остальные, оно имеет регулятивное значение, является идеей, заданием, неразрешимым для теоретического сознания. Являясь последним, пограничным понятием теоретической сферы, оно одновременно указывает на то, что существует нечто за его пределами. Эта реальность, которую интуитивно постигает intellectus archetypus в ее наглядном многообразии и полноте, не нуждается в понятиях. В эстетической сфере понятие объективной действительности является сходным с определением эстетического объекта у Канта, с его четырьмя моментами прекрасного: 1) «Вкус есть способность судить о предмете или о способе представления на основании благорасположения или неблагорасположения, свободных от всякого интереса»;